— Она там… ведь так? — секунду-другую я молчал, и тогда он воскликнул, и в голосе его странным образом смешались гордость и горечь: — Она, знаете ли, очень хорошенькая! Очень!
Я кивнул и сглотнул вставший в горле ком.
— Да, хорошенькая…
— О нет!.. — со слезами простонал он. — Нет, только не это!
Я беспомощно развел руками.
— У меня у самого умерла жена… совсем недавно. Так что я понимаю… И мне… поверьте, страшно жаль…
Он окинул меня пустым взором и отошел к остальным. И снова уставился на ограждение; мной же овладело чувство полной беспомощности, собственной своей никчемности и пронзительной жалости к этому молодому человеку.
Фургон врезался в шатер примерно в час тридцать, но только после пяти явившиеся на место происшествия следователи позволили людям уехать. Стало известно, что ехать могут все, однако у ворот каждую из машин останавливали и записывали имена.
Усталые, голодные, оборванные, многие забинтованные, гости, которые так радостно спускались с холма в предвкушении праздника, медленно и молча поднимались теперь наверх. Словно беженцы, подумал я. Исход… Затем стали заводиться моторы, вот уже отъехали первые машины…
Кто-то положил мне руку на плечо. Я обернулся. Мой напарник по сооружению туннелей. Высокий мужчина с умными серыми глазами.
— Как ваше имя? — спросил он.
— Тони Бич.
— А я Макгрегор. Джерард Макгрегор, — звук «дж» в слове «Джерард» он выговаривал как-то особенно мягко, с еле заметным шотландским акцентом. — Рад познакомиться, — добавил он и протянул руку. Мы обменялись рукопожатием. А затем — еле заметными улыбками, словно в знак того, что нас объединяло.
После чего он отошел в сторону и обнял за плечи миловидную женщину, которая оказалась рядом. Я следил за тем, как они идут к воротам, к изгороди из роз. Приятный человек, подумал я. Вот, собственно, и все.
Я зашел в дом — узнать, не нужно ли чего-нибудь Флоре, и обнаружил там полный развал. Все комнаты внизу, теперь опустевшие, выглядели так, словно здесь разбивала лагерь целая армия. Что, впрочем, было недалеко от истины. Ни одной неиспользованной чашки или тарелки, ни единого бокала. Все бутылки, стоявшие на подносах, были раскупорены и пусты, пепельницы полны окурков. На тарелках — объедки и крошки. Подушки сплющены.
Кухня, казалось, подверглась нашествию саранчи. Гости подъели все подчистую. Повсюду были разбросаны пустые банки из-под консервированного супа, в раковине лежала яичная скорлупа. Среди пустых пакетов из-под бисквитов и крекеров сиротливо торчал скелетик цыпленка. Все съедобное из холодильника исчезло, грязные тарелки и блюдца громоздились на плите.
Я услышал слабое восклицание, обернулся и увидел в дверях Флору. На фоне ярко-красного платья лицо ее казалось серым. Я сокрушенно вздохнул, указывая на весь этот бардак. Ее же, похоже, это нисколько не волновало.
— Надо же им было чего-то поесть, — сказала она. — Все нормально.
— Я уберу…
— Нет, оставьте. До утра подождет, — войдя в комнату, она устало опустилась на деревянный стул. — Ничего страшного. Я сама пригласила их поесть.
— Могли бы и убрать за собой, — заметил я.
— Вы что, не знаете мира скачек?
— Может, помочь чем-то еще?
— Нет, спасибо, — она тяжко вздохнула. — Сколько людей погибло, вы знаете? — Голос звучал безжизненно и тускло, словно пережитый страх выжал из нее все силы.
— Шейх и один из его охранников. Ларри Трент. И еще официантка, кажется, она была замужем за конюшенным Джека. Ну и еще несколько человек. Я их не знаю.
— Только не Джейни! — воскликнула опечаленная Флора.
— Точно не знаю.
— Такая молоденькая и хорошенькая. Летом вышла замуж за Тома Уилкенса. Только не она!..
— Кажется, да.
— О Боже, — Флора побледнела еще больше, хотя, казалось, бледней было невозможно. — На шейха мне плевать. Конечно, нехорошо так говорить. И потом, мы потеряли его лошадей. Но я была знакома с ним всего несколько часов, и он мне безразличен. Но Джейни…
— Мне кажется, вы должны поговорить с Томом Уилкенсом, — сказал я.
Секунду она молча смотрела на меня, затем встала и вышла в сад. Через окно я видел, как она подошла к парню в футболке и обняла его за плечи. Он развернулся и крепко и отчаянно обнял ее. Интересно, мельком подумал я, кто из этих двоих испытал сейчас большее облегчение.
Я свалил объедки и огрызки в мусорное ведро, остального трогать не стал, как она просила. Затем вышел из дома и побрел к своему фургону, ехать домой. И уже отпирал дверцу, как вдруг рядом, словно из-под земли, возник совсем молоденький констебль.
— Простите, сэр, — сказал он, держа наготове блокнот и ручку.
— Да?
— Ваше имя, сэр?
Я назвал имя и адрес. Он записал.
— Вы находились в шатре, сэр, когда произошел инцидент?
Инцидент, о, Господи!..
— Нет, — ответил я. — Я был здесь, возле своей машины.
— О!.. — Глаза его оживились. — В таком случае, будьте добры, сэр, подождите здесь. — И он куда-то умчался и вскоре вернулся в сопровождении человека в штатском, который неспешно вышагивал за ним, ссутулив спину.
— Мистер… э-э… Бич? — осведомился коротконогий немолодой мужчина. Никакой агрессии в голосе.
Я кивнул.
— Да.
— Так вы были здесь, на лужайке, когда все это случилось, верно?
— Да.
— Скажите-ка, а не видели ли вы случайно, как фургон катился по склону холма? — Голос тихий, а слова он произносил отчетливо, выговаривая каждый слог, словно беседовал с глухонемым, читающим по губам.
Я снова кивнул.
Он сказал: «Ага», и в тоне его я уловил глубокое удовлетворение, будто то был ответ, которого он долго ждал и наконец дождался. Затем он вежливо улыбнулся мне и предложил пройти в дом (где гораздо теплее) в сопровождении констебля, который запишет мои показания.
И вот мы уселись в замусоренной гостиной, и я начал отвечать на его вопросы.
Он назвал свою фамилию, Уильсон. Он был разочарован, что я не видел, как фургон начал катиться с холма, а также тем обстоятельством, что я не видел никого в нем или рядом с ним до того, как машина двинулась вниз.
— Могу с уверенностью сказать лишь одно, — заметил я. — Фургон не был запаркован в каком-то заранее выбранном месте. Я наблюдал за появлением первых машин. Видел, как они ехали по холму, и среди них был фургон. И парковались все они по очереди, в порядке прибытия, — затем, после паузы, я добавил: — Шейх приехал задолго до других гостей, вот почему его «Мерседес» оказался первым в ряду. Приехав, он тут же отправился осматривать конюшни и лошадей. Затем, когда подъехали другие гости, он присоединился к ним. И никто не следил за ним и не старался сделать так, чтоб он оказался в каком-то определенном месте. Я был в шатре, когда он появился. Он шел с Джеком Готорном и Джимми, секретарем Джека. И оказался там, где погиб, чисто случайно. И не стоял недвижимо все то время, что находился здесь. Расхаживал среди гостей, прошел несколько ярдов примерно за час…
Я умолк. В воздухе повисла пауза.
— Вы все записали, констебль? — спросил Уильсон.
— Да, сэр.
— Судя по надписям на вашем фургоне, вы торгуете вином, верно, мистер Бич? Вы поставляли напитки к этому празднику?
— Да, — сказал я.
— И еще вы довольно наблюдательны, — голос звучал сухо, почти подозрительно.
— Ну… э-э…
— А могли бы вы с той же точностью описать, где в течение того же часа находились другие гости, а, мистер Бич?
— Да, некоторые. Но первым делом замечаешь обычно шейха. Вообще-то я действительно стараюсь запомнить, где кто стоит. Ведь это моя работа. Хозяева, гости… Я должен видеть людей, на тот случай, если понадоблюсь.
Он оставил это мое высказывание без комментариев, затем спросил:
— Что пил шейх?
— Апельсиновый сок со льдом и минеральную воду.
— А его свита?
— Один — лимонад, газировку, другие двое — кока-колу.
— Вы записали, констебль?
— Да, сэр.
Какое-то время Уильсон разглядывал носки своих ботинок, затем глубоко вздохнул — с таким видом, точно принял некое важное решение.
— А если я опишу вам одежду, мистер Бич, вы сможете определить, кому она принадлежала? — спросил он.
— Э-э… Ну, только в том случае, если то были знакомые мне люди.
— Темно-синий костюм в полоску…
Я выслушал хорошо знакомое мне описание.
— Мужчине по имени Ларри Трент, — сказал я. — Один из клиентов Джека Готорна. У него есть… был… ресторан, «Серебряный танец луны», возле Ридинга.
— Записали, констебль?
— Да, сэр.
— Так, мистер Бич. Теперь синяя твидовая юбка, жакет из того же материала, длинная голубая блуза из тонкой шерсти, на шее жемчужное колье, жемчужные сережки?
Я сконцентрировался, пытаясь вспомнить, и он, заметив это, продолжил:
— Зеленоватые немного ворсистые брюки, оливкового цвета свитер, под ним горчичная рубашка. Коричневый галстук с коричневыми полосками…
— О…
— Вы его знаете?
— Обоих знаю. Полковник и миссис Фулхейм. Я говорил с ними. Я продаю им вино.
— Продавали, мистер Бич, — в голосе Уильсона звучало сочувствие. — Ну вот, собственно, и все… Боюсь, что всех остальных уже идентифицировали. Бедные, несчастные люди…
Я нервно сглотнул слюну.
— И сколько?..
— Всего? Восемь трупов. Могло быть хуже. Гораздо хуже, — он поднялся и удрученно покачал головой. — Возможно, под всем этим существует политическая подоплека. Точно не знаю, но есть вероятность, что вы понадобитесь нам еще, ответить на несколько вопросов. Ваши координаты у меня есть. Всего доброго, мистер Бич.
И он удалился, снова сгорбившись, в сопровождении констебля. Я вышел в сад вслед за ними.
Уже стемнело, в некоторых домах зажегся свет.
Ограждение из ширм убрали. Две машины «скорой» собирались проехать сквозь пролом в живой изгороди. На забрызганной кровью подстилке выстроились в ряд семь носилок, лежавшие на них тела были покрыты с головой. Восьмые носилки стояли чуть поодаль. По-видимому, шейх, подумал я. Двое оставшихся в живых арабов стояли рядом, один — в изголовье, другой — в изножье. Стояли, продолжая охранять своего повелителя.
В наступивших сумерках сбившиеся в тесную кучку люди — среди них я успел заметить и Флору — молча наблюдали за тем, как сотрудники «скорой» по очереди поднимали носилки и уносили к машинам. Я медленно подошел к своему фургону, уселся в кабину и ждал, пока они уедут. Ждал до тех пор, пока не остался один шейх. И в смерти, как и в жизни, столь же надменный и сторонящийся всех, ожидающий более престижного катафалка.
Я включил фары и мотор и выехал вслед за двумя машинами «скорой» на холм. А затем спустился вниз, в лощину, на шоссе, ведущее прямиком к дому.
Неосвещенному дому. Пустому дому.
Отпер дверь, вошел, поднялся наверх, переодеться, но, оказавшись в спальне, подошел к кровати и лег, даже не включив света. А потом от усталости, пережитого ужаса, от жалости и одиночества, от всего этого кошмара и горя… заплакал.
Глава 4
Обычно утром по понедельникам я занимаюсь тем, что пополняю выставленные на полках запасы спиртного, изрядно поредевшие за уик-энд, а также составляю список товаров, которые следует закупить. По понедельникам днем езжу к оптовикам за покупками, восстановить запасы крепких и безалкогольных напитков, сигарет, сладостей, чипсов и прочее. На обратном пути часть товаров завожу в магазин, часть оставляю в кладовой.
По понедельникам я также навожу порядок в кладовой — поднимаю стоящие на полу коробки с вином, переставляю их на полки, находящиеся на уровне плеча, затем звоню поставщикам и делаю заказы. По понедельникам часам к пяти вечера кладовая забита буквально доверху. Наличие товаров проверено и записано, и магазин готов торговать ими всю неделю. Вообще по понедельникам работы у меня хватает.
В этот конкретный понедельник я, вялый и отяжелевший, точно с похмелья, тоже с утра занялся работой, и мрачно расставлял коробки с джином «Гордоне» в аккуратные зеленые ряды, и распихивал бутылки с «Либфраумильх» по полкам, и приводил в порядок полки с «Тичерз», пересчитывал оставшиеся бутылки с «Беллз», и вдруг заметил, что «Мулен а Вен» у нас кончилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50