А теперь займемся вами.
Я попытался встать, но он усадил меня обратно в кресло.
– Я сильно ее покалечил? – спросил я.
– Легкие синяки на шее, ничего больше, – ответил он. – Завтра могут проступить небольшие кровоподтеки, но если она повяжет на шею платок, никто ничего не заметит.
– Она вам рассказала, что случилось?
– Полагаю, вы мне сами расскажете.
– Я бы предпочел услышать сначала ее версию.
Он вынул из пачки сигарету и закурил.
– Что ж, если я правильно понял, – начал он, – по неким, только вам известным мотивам, вы отказались ужинать, и она провела вечер здесь, в музыкальном салоне, с сыновьями, пока вы оставались в библиотеке. Потом, когда они уже собирались пойти спать, она увидела свет в кухне. На сковородке шипел обуглившийся кусок ветчины, плита была включена на полную мощь – и никого. Тогда она спустилась в подвал. Вы стояли, как она мне объяснила, возле старой кухни, словно подкарауливая ее, и едва завидев, тут же с проклятиями бросились к ней, схватили за горло и стали душить.
– Все верно, – сказал я.
Он пристально посмотрел на меня. Очевидно, он думал, что я буду все отрицать.
– Она утверждает, что вы были мертвецки пьяны и не ведали, что творите, но от этого не легче. Она и мальчики насмерть перепугались. Еще и потому, что вы, насколько я понимаю, вообще-то не любитель спиртного.
– Нет, не любитель, – сказал я. – И я не был пьян.
Некоторое время он молчал. Затем подошел, встал напротив, достал из своего чемоданчика что-то вроде электрического фонарика и принялся осматривать мои глаза. Затем пощупал у меня пульс.
– Что вы принимаете? – резко бросил он.
– Принимаю?
– Да, какой наркотик? Скажите начистоту, тогда я буду знать, как вас лечить.
– Дело в том, что я и сам не знаю, – сказал я.
– А где вы его берете? Профессор Лейн дал?
– Да.
Он сел на подлокотник дивана рядом с моим креслом.
– Колетесь, глотаете?
– Глотаю.
– Он вас лечил от чего-нибудь?
– Ни от чего он меня не лечил. Он проводил эксперимент. Я согласился участвовать. До этого я никогда в жизни не принимал наркотики.
Он не сводил с меня проницательного взгляда, и я понял, что мне ничего не остается, как все ему рассказать.
– Находился ли профессор Лейн под воздействием того же наркотика, когда попал под поезд? – спросил он.
– Да.
Он встал с дивана и принялся ходить взад и вперед по комнате, притрагиваясь к разным безделушкам, что стояли на столиках и полках, то одну возьмет повертит, то другую, совсем как Магнус, когда ему нужно было принять решение.
– Я должен поместить вас в больницу для обследования, – сказал он.
– Нет, только не это! – испугался Я. – Ради Бога, не надо. – Я даже встал с кресла. – Послушайте, у меня есть немного этого наркотика, в пузырьке наверху. Это все что осталось. Один пузырек. Он велел мне уничтожить все, что я найду в лаборатории. Я так и сделал. Зарыл в лесу, за садом. Оставил себе только один пузырек, из которого и отпил сегодня немного. Этот препарат несколько отличается от предыдущих, крепче, что ли… не знаю. Заберите его, сделайте анализ – делайте с ним, что хотите. Вы же понимаете, после того, что случилось сегодня, я никогда больше не притронусь к этому пузырьку. Боже! Ведь я мог убить свою жену!
– Да, могли, – сказал он. – Именно поэтому вам и следует лечь в больницу.
Ничего он не понимал. Как он мог понять?
– Послушайте, – сказал я, – в тот момент я видел перед собой не свою жену, не Виту. Это не ее я хотел задушить, а другую женщину.
– Какую женщину? – спросил он.
– Некую Джоанну, она жила шестьсот лет назад. Она была здесь, в кухне старой фермы, и другие тоже были с ней: Изольда Карминоу, Жан де Мераль и человек, которому принадлежала эта ферма и который был управляющим у Джоанны – Роджер Килмерт.
Он положил ладонь на мою руку.
– Хорошо, успокойтесь. Я понял. Вы приняли наркотик, затем спустились по лестнице и увидели в подвале всех этих людей?
– Да, – сказал я, – и не только здесь. Я видел их также в Тайуордрете, в старом поместье возле Граттена, и еще в монастыре. Все это – действие наркотика. Он переносит вас в прошлое, в давно ушедший мир.
От возбуждения я заговорил громче, и его пальцы сомкнулись на моей руке.
– Вы мне не верите! – твердил я свое. – Да и как вы можете мне поверить? Но клянусь вам, я видел их, слышал их разговоры, я даже был свидетелем убийства одного человека в Тризмиллской бухте. Это был Отто Бодруган, возлюбленный Изольды.
Я провел его наверх в гардеробную и достал из чемодана пузырек с препаратом. Он на него даже не взглянул, а сразу спрятал в свой саквояж.
– А сейчас слушайте меня внимательно: я дам вам сильное успокоительное, и вы проспите до самого утра. Есть какая-нибудь другая комната, где вы могли бы лечь?
– Да. – Я кивнул. – Комната для гостей.
– Отлично, – сказал он. – Берите пижаму и пойдемте.
Мы вместе зашли в комнату, я разделся и лег, чувствуя себя жалкими и беспомощным, как ребенок.
– Я сделаю все, что вы скажете, – пообещал я Пауэллу. – Если хотите, можете увеличить дозу, чтобы я никогда не проснулся.
– Ну уж нет, и не просите, – ответил он и впервые улыбнулся. – Думаю, я буду первым, кого вы увидите, когда проснетесь завтра.
– Значит, вы не отправите меня в больницу?
– Там посмотрим. Поговорим об этом завтра, – добавил он, вынимая из саквояжа шприц.
– Вы можете сказать моей жене все, что считаете нужным, – только не упоминайте о препарате. Пусть думает, что я был пьян. Что бы ни случилось, она не должна узнать о препарате. Она всегда недолюбливала Магнуса – профессора Лейна, – и если теперь она об этом узнает, то возненавидит даже саму память о нем.
– Да, уж это наверняка, – ответил он, протирая мне руку спиртом, перед тем как ввести иглу. – И вряд ли ее можно за это осуждать.
– Понимаете, она меня ревновала, – объяснил я. – Мы с Магнусом знакомы очень давно, вместе учились в Кембридже. В те годы я часто бывал здесь, мы все время проводили вместе, увлекались одними и теми же вещами, вместе смеялись – Магнус и я… Магнус и я…
Я погрузился в глубокий сон, словно провалился в бездну. Сколько это продлится – пять часов, пять месяцев, пять лет, – мне было все равно… Позже я узнал, что проспал пять дней. Доктор как будто и не уходил: когда я открывал глаза, он всегда был рядом, делал мне очередной укол или просто сидел у кровати и слушал, что я говорю. Изредка, неуверенно улыбаясь, в комнату заглядывала Вита и вновь исчезала. Миссис Коллинз и она, очевидно, перестилали мне постель, мыли меня, кормили, хотя я не могу припомнить, ел ли я вообще что-нибудь. Эти пять дней совершенно выпали у меня из памяти. Возможно, я бредил или сыпал ругательствами и раздирал простыни – или просто спал. Наверняка могу сказать только то, что я спал. И еще разговаривал. Не с Витой и не с миссис Коллинз, а с доктором. Правда, я не имею ни малейшего понятия, как часто это происходило, и о чем я говорил. Но в конечном счете у меня возникло ощущение, что я рассказал доктору все от А до Я. К середине следующей недели, когда я уже мог сидеть в кресле и почти пришел в норму, я почувствовал, что не только отдохнул душой и телом, но и полностью очистился.
Смакуя кофе, который принесла нам Вита, я поделился своими ощущениями с Пауэллом, и он рассмеялся, сказав, что основательная чистка еще никогда никому не приносила вреда и просто непостижимо, какое количество всякого барахла люди рассовывают по чердакам и подвалам и потом начисто о нем забывают, вместо того, чтобы выволочь все это на свет божий и раз и навсегда во всем разобраться.
– И учтите, вам очистить душу намного легче, чем другим, – добавил он, – поскольку вы католик.
Я посмотрел на него в изумлении.
– Откуда вы знаете, что я католик?
– Узнал в процессе чистки.
Эта новость повергла меня в шок. Я полагал, что рассказал ему все от начала до конца относительно эксперимента с препаратом, а также в мельчайших деталях описал то, что наблюдал в другом мире. Но мое католическое воспитание не имело к этому никакого отношения.
– Я плохой католик, – сказал я. – Я уже много лет не хожу к мессе, что же касается исповеди…
– Я знаю, – перебил он. – Все это покоится под семью замками, в подвале и на чердаке, так же, кстати, как и ваша неприязнь к монахам, отчимам, вдовам, которые вторично выходят замуж, и так далее и тому подобное в том же роде.
Я налил нам еще по чашечке кофе, положил себе сахару и принялся яростно размешивать.
– Послушайте, – сказал я, – вы говорите какую-то ерунду. Мне нет никакого дела до монахов, вдов и отчимов – исключая меня самого. Все эти люди жили в четырнадцатом веке, и если я их видел, то лишь потому, что таково действие препарата.
– Да, – кивнул он, – лишь потому… – Он снова, по своей привычке, резко встал и принялся расхаживать по комнате. – Я сделал то, что после дознания должны были сделать вы. Я послал ваш пузырек ассистенту Лейна, Джону Уиллису, вместе с короткой запиской, в которой объяснил, что из-за этого пузырька вы попали в неприятную историю, и попросил его проверить содержимое и как можно скорее прислать мне заключение. Он был так любезен, что позвонил мне сразу, как только получил письмо.
– И что? – спросил я.
– А то, что вам крупно повезло, что вы еще живы и, более того, находитесь здесь, в собственном доме, а не в клинике для умалишенных. Препарат в том пузырьке – это, возможно, самый сильный галлюциноген из всех известных на сегодняшний день, некоторые компоненты так и не удалось установить. По-видимому, профессор Лейн работал в одиночку: Уиллис знает об этом только в самых общих чертах.
Повезло, что остался в живых – допустим. Повезло, что не попал в психушку – что ж, согласен. Но я с самого начала знал, что последствия этого эксперимента могут быть непредсказуемыми.
– Не хотите ли вы сказать, – спросил я, – что мои путешествия – всего лишь галлюцинации, рожденные в глубинах моего подсознания?
– Вовсе нет, – сказал он. – Я думаю, профессор Лейн работал над чем-то таким, что могло привести к удивительнейшему открытию, касающемуся деятельности головного мозга, а в качестве подопытного кролика он выбрал вас, поскольку знал – вы согласитесь выполнить любую его просьбу, и, кроме того, вы очень легко поддаетесь внушению. – Он вернулся к столу и допил кофе. – Кстати, имейте в виду: все, что вы мне поведали, это такая же тайна, как если бы вы исповедались в церкви. Поначалу мне было непросто убедить вашу супругу оставить вас здесь – она непременно хотела вызвать карету скорой помощи и отправить вас к какому-нибудь наимоднейшему светиле на Харлей-стрит, который бы тотчас упрятал вас на полгода в психлечебницу. Но теперь, я полагаю, она мне доверяет.
– Как же вам удалось ее убедить?
– Сказал, что вы были на грани нервного срыва из-за переживаний по поводу внезапной смерти профессора Лейна. И в общем-то, согласитесь, это чистейшая правда.
Я осторожно поднялся со стула и подошел к окну. Туристы уехали, и на лугу, по другую сторону дороги, снова паслись коровы. Я услышал голоса мальчиков, игравших в крикет в саду.
– Вы можете рассказывать мне все, что угодна, – произнес я медленно, – говорить мне о внушаемости, нервном срыве, католическом воспитании, не знаю о чем еще. Но факт остается фактом: я переносился в другой мир, я его видел, понимал. Это был суровый, жестокий и зачастую кровавый мир, и такими же были населявшие его люди, за исключением Изольды, ну и, со временем, Роджера, но, честное слово, во всем этом я находил что-то притягательное, чего так недостает нашему сегодняшнему миру.
Он подошел и встал рядом со мной у окна, протянул мне сигарету. Некоторое время мы молча курили, наконец Пауэлл сказал:
– Другой мир… Я думаю, мы все носим его в себе, каждый по-своему. Профессор Лейн, вы, ваша жена, я сам… Если бы нам случилось, не приведи Господи, всем вместе совершить путешествие, каждый из нас воспринял бы этот мир на свой лад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Я попытался встать, но он усадил меня обратно в кресло.
– Я сильно ее покалечил? – спросил я.
– Легкие синяки на шее, ничего больше, – ответил он. – Завтра могут проступить небольшие кровоподтеки, но если она повяжет на шею платок, никто ничего не заметит.
– Она вам рассказала, что случилось?
– Полагаю, вы мне сами расскажете.
– Я бы предпочел услышать сначала ее версию.
Он вынул из пачки сигарету и закурил.
– Что ж, если я правильно понял, – начал он, – по неким, только вам известным мотивам, вы отказались ужинать, и она провела вечер здесь, в музыкальном салоне, с сыновьями, пока вы оставались в библиотеке. Потом, когда они уже собирались пойти спать, она увидела свет в кухне. На сковородке шипел обуглившийся кусок ветчины, плита была включена на полную мощь – и никого. Тогда она спустилась в подвал. Вы стояли, как она мне объяснила, возле старой кухни, словно подкарауливая ее, и едва завидев, тут же с проклятиями бросились к ней, схватили за горло и стали душить.
– Все верно, – сказал я.
Он пристально посмотрел на меня. Очевидно, он думал, что я буду все отрицать.
– Она утверждает, что вы были мертвецки пьяны и не ведали, что творите, но от этого не легче. Она и мальчики насмерть перепугались. Еще и потому, что вы, насколько я понимаю, вообще-то не любитель спиртного.
– Нет, не любитель, – сказал я. – И я не был пьян.
Некоторое время он молчал. Затем подошел, встал напротив, достал из своего чемоданчика что-то вроде электрического фонарика и принялся осматривать мои глаза. Затем пощупал у меня пульс.
– Что вы принимаете? – резко бросил он.
– Принимаю?
– Да, какой наркотик? Скажите начистоту, тогда я буду знать, как вас лечить.
– Дело в том, что я и сам не знаю, – сказал я.
– А где вы его берете? Профессор Лейн дал?
– Да.
Он сел на подлокотник дивана рядом с моим креслом.
– Колетесь, глотаете?
– Глотаю.
– Он вас лечил от чего-нибудь?
– Ни от чего он меня не лечил. Он проводил эксперимент. Я согласился участвовать. До этого я никогда в жизни не принимал наркотики.
Он не сводил с меня проницательного взгляда, и я понял, что мне ничего не остается, как все ему рассказать.
– Находился ли профессор Лейн под воздействием того же наркотика, когда попал под поезд? – спросил он.
– Да.
Он встал с дивана и принялся ходить взад и вперед по комнате, притрагиваясь к разным безделушкам, что стояли на столиках и полках, то одну возьмет повертит, то другую, совсем как Магнус, когда ему нужно было принять решение.
– Я должен поместить вас в больницу для обследования, – сказал он.
– Нет, только не это! – испугался Я. – Ради Бога, не надо. – Я даже встал с кресла. – Послушайте, у меня есть немного этого наркотика, в пузырьке наверху. Это все что осталось. Один пузырек. Он велел мне уничтожить все, что я найду в лаборатории. Я так и сделал. Зарыл в лесу, за садом. Оставил себе только один пузырек, из которого и отпил сегодня немного. Этот препарат несколько отличается от предыдущих, крепче, что ли… не знаю. Заберите его, сделайте анализ – делайте с ним, что хотите. Вы же понимаете, после того, что случилось сегодня, я никогда больше не притронусь к этому пузырьку. Боже! Ведь я мог убить свою жену!
– Да, могли, – сказал он. – Именно поэтому вам и следует лечь в больницу.
Ничего он не понимал. Как он мог понять?
– Послушайте, – сказал я, – в тот момент я видел перед собой не свою жену, не Виту. Это не ее я хотел задушить, а другую женщину.
– Какую женщину? – спросил он.
– Некую Джоанну, она жила шестьсот лет назад. Она была здесь, в кухне старой фермы, и другие тоже были с ней: Изольда Карминоу, Жан де Мераль и человек, которому принадлежала эта ферма и который был управляющим у Джоанны – Роджер Килмерт.
Он положил ладонь на мою руку.
– Хорошо, успокойтесь. Я понял. Вы приняли наркотик, затем спустились по лестнице и увидели в подвале всех этих людей?
– Да, – сказал я, – и не только здесь. Я видел их также в Тайуордрете, в старом поместье возле Граттена, и еще в монастыре. Все это – действие наркотика. Он переносит вас в прошлое, в давно ушедший мир.
От возбуждения я заговорил громче, и его пальцы сомкнулись на моей руке.
– Вы мне не верите! – твердил я свое. – Да и как вы можете мне поверить? Но клянусь вам, я видел их, слышал их разговоры, я даже был свидетелем убийства одного человека в Тризмиллской бухте. Это был Отто Бодруган, возлюбленный Изольды.
Я провел его наверх в гардеробную и достал из чемодана пузырек с препаратом. Он на него даже не взглянул, а сразу спрятал в свой саквояж.
– А сейчас слушайте меня внимательно: я дам вам сильное успокоительное, и вы проспите до самого утра. Есть какая-нибудь другая комната, где вы могли бы лечь?
– Да. – Я кивнул. – Комната для гостей.
– Отлично, – сказал он. – Берите пижаму и пойдемте.
Мы вместе зашли в комнату, я разделся и лег, чувствуя себя жалкими и беспомощным, как ребенок.
– Я сделаю все, что вы скажете, – пообещал я Пауэллу. – Если хотите, можете увеличить дозу, чтобы я никогда не проснулся.
– Ну уж нет, и не просите, – ответил он и впервые улыбнулся. – Думаю, я буду первым, кого вы увидите, когда проснетесь завтра.
– Значит, вы не отправите меня в больницу?
– Там посмотрим. Поговорим об этом завтра, – добавил он, вынимая из саквояжа шприц.
– Вы можете сказать моей жене все, что считаете нужным, – только не упоминайте о препарате. Пусть думает, что я был пьян. Что бы ни случилось, она не должна узнать о препарате. Она всегда недолюбливала Магнуса – профессора Лейна, – и если теперь она об этом узнает, то возненавидит даже саму память о нем.
– Да, уж это наверняка, – ответил он, протирая мне руку спиртом, перед тем как ввести иглу. – И вряд ли ее можно за это осуждать.
– Понимаете, она меня ревновала, – объяснил я. – Мы с Магнусом знакомы очень давно, вместе учились в Кембридже. В те годы я часто бывал здесь, мы все время проводили вместе, увлекались одними и теми же вещами, вместе смеялись – Магнус и я… Магнус и я…
Я погрузился в глубокий сон, словно провалился в бездну. Сколько это продлится – пять часов, пять месяцев, пять лет, – мне было все равно… Позже я узнал, что проспал пять дней. Доктор как будто и не уходил: когда я открывал глаза, он всегда был рядом, делал мне очередной укол или просто сидел у кровати и слушал, что я говорю. Изредка, неуверенно улыбаясь, в комнату заглядывала Вита и вновь исчезала. Миссис Коллинз и она, очевидно, перестилали мне постель, мыли меня, кормили, хотя я не могу припомнить, ел ли я вообще что-нибудь. Эти пять дней совершенно выпали у меня из памяти. Возможно, я бредил или сыпал ругательствами и раздирал простыни – или просто спал. Наверняка могу сказать только то, что я спал. И еще разговаривал. Не с Витой и не с миссис Коллинз, а с доктором. Правда, я не имею ни малейшего понятия, как часто это происходило, и о чем я говорил. Но в конечном счете у меня возникло ощущение, что я рассказал доктору все от А до Я. К середине следующей недели, когда я уже мог сидеть в кресле и почти пришел в норму, я почувствовал, что не только отдохнул душой и телом, но и полностью очистился.
Смакуя кофе, который принесла нам Вита, я поделился своими ощущениями с Пауэллом, и он рассмеялся, сказав, что основательная чистка еще никогда никому не приносила вреда и просто непостижимо, какое количество всякого барахла люди рассовывают по чердакам и подвалам и потом начисто о нем забывают, вместо того, чтобы выволочь все это на свет божий и раз и навсегда во всем разобраться.
– И учтите, вам очистить душу намного легче, чем другим, – добавил он, – поскольку вы католик.
Я посмотрел на него в изумлении.
– Откуда вы знаете, что я католик?
– Узнал в процессе чистки.
Эта новость повергла меня в шок. Я полагал, что рассказал ему все от начала до конца относительно эксперимента с препаратом, а также в мельчайших деталях описал то, что наблюдал в другом мире. Но мое католическое воспитание не имело к этому никакого отношения.
– Я плохой католик, – сказал я. – Я уже много лет не хожу к мессе, что же касается исповеди…
– Я знаю, – перебил он. – Все это покоится под семью замками, в подвале и на чердаке, так же, кстати, как и ваша неприязнь к монахам, отчимам, вдовам, которые вторично выходят замуж, и так далее и тому подобное в том же роде.
Я налил нам еще по чашечке кофе, положил себе сахару и принялся яростно размешивать.
– Послушайте, – сказал я, – вы говорите какую-то ерунду. Мне нет никакого дела до монахов, вдов и отчимов – исключая меня самого. Все эти люди жили в четырнадцатом веке, и если я их видел, то лишь потому, что таково действие препарата.
– Да, – кивнул он, – лишь потому… – Он снова, по своей привычке, резко встал и принялся расхаживать по комнате. – Я сделал то, что после дознания должны были сделать вы. Я послал ваш пузырек ассистенту Лейна, Джону Уиллису, вместе с короткой запиской, в которой объяснил, что из-за этого пузырька вы попали в неприятную историю, и попросил его проверить содержимое и как можно скорее прислать мне заключение. Он был так любезен, что позвонил мне сразу, как только получил письмо.
– И что? – спросил я.
– А то, что вам крупно повезло, что вы еще живы и, более того, находитесь здесь, в собственном доме, а не в клинике для умалишенных. Препарат в том пузырьке – это, возможно, самый сильный галлюциноген из всех известных на сегодняшний день, некоторые компоненты так и не удалось установить. По-видимому, профессор Лейн работал в одиночку: Уиллис знает об этом только в самых общих чертах.
Повезло, что остался в живых – допустим. Повезло, что не попал в психушку – что ж, согласен. Но я с самого начала знал, что последствия этого эксперимента могут быть непредсказуемыми.
– Не хотите ли вы сказать, – спросил я, – что мои путешествия – всего лишь галлюцинации, рожденные в глубинах моего подсознания?
– Вовсе нет, – сказал он. – Я думаю, профессор Лейн работал над чем-то таким, что могло привести к удивительнейшему открытию, касающемуся деятельности головного мозга, а в качестве подопытного кролика он выбрал вас, поскольку знал – вы согласитесь выполнить любую его просьбу, и, кроме того, вы очень легко поддаетесь внушению. – Он вернулся к столу и допил кофе. – Кстати, имейте в виду: все, что вы мне поведали, это такая же тайна, как если бы вы исповедались в церкви. Поначалу мне было непросто убедить вашу супругу оставить вас здесь – она непременно хотела вызвать карету скорой помощи и отправить вас к какому-нибудь наимоднейшему светиле на Харлей-стрит, который бы тотчас упрятал вас на полгода в психлечебницу. Но теперь, я полагаю, она мне доверяет.
– Как же вам удалось ее убедить?
– Сказал, что вы были на грани нервного срыва из-за переживаний по поводу внезапной смерти профессора Лейна. И в общем-то, согласитесь, это чистейшая правда.
Я осторожно поднялся со стула и подошел к окну. Туристы уехали, и на лугу, по другую сторону дороги, снова паслись коровы. Я услышал голоса мальчиков, игравших в крикет в саду.
– Вы можете рассказывать мне все, что угодна, – произнес я медленно, – говорить мне о внушаемости, нервном срыве, католическом воспитании, не знаю о чем еще. Но факт остается фактом: я переносился в другой мир, я его видел, понимал. Это был суровый, жестокий и зачастую кровавый мир, и такими же были населявшие его люди, за исключением Изольды, ну и, со временем, Роджера, но, честное слово, во всем этом я находил что-то притягательное, чего так недостает нашему сегодняшнему миру.
Он подошел и встал рядом со мной у окна, протянул мне сигарету. Некоторое время мы молча курили, наконец Пауэлл сказал:
– Другой мир… Я думаю, мы все носим его в себе, каждый по-своему. Профессор Лейн, вы, ваша жена, я сам… Если бы нам случилось, не приведи Господи, всем вместе совершить путешествие, каждый из нас воспринял бы этот мир на свой лад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56