Убийцей мог быть только кто-то из актеров труппы – непременно мужчина, – покинувший театр в полном вечернем облачении. Или же – тоже вышедший в полном вечернем облачении, – кто-то из тех, кто в театре свой человек. Если допускать вторую возможность, то этот свой человек с самого начала должен был носить цилиндр из театрального гардероба, чтобы затем оставить его там. Это – первое. Во-вторых, у него должен был быть свободный доступ в гримуборные и в гардеробную за сценой. В-третьих, у него должна была иметься возможность вернуть цилиндр из гардеробной на место.
Давайте рассмотрим вторую возможность – то, что убийцей был не актер, но человек из театра, – более подробно.
Инспектор сделал паузу, чтобы взять из столь любимой им табакерки изрядную понюшку табаку.
– Рабочие сцены отпадают сразу, так как никто из них не носит соответствующей одежды, которая необходима, чтобы выйти со шляпой Фильда. Кассиры, билетеры, дежурные и прочие служащие театра отпадают по той же самой причине. Гарри Нельсон, агент по рекламе, тоже ходит в обычном костюме, а не во фраке. Правда, Панцер ходит в театр во фраке, но я не поленился определить размер его цилиндра. Он необычайно мал. Практически невозможно, чтобы Панцер вышел с цилиндром Фильда на голове. Правда, мы покинули театр раньше, чем он, но я отдал Велье совершенно определенный приказ – не делать исключения и для Панцера, обыскать его точно так же, как и всех остальных. Велье доложил, что Панцер вышел в своей шляпе, другой у него в руках не было. Если, следовательно, Панцер – это тот, кого мы ищем, то он никак не мог взять с собой цилиндра Фильда, потому что театр сразу же после его ухода был закрыт и опечатан и никто, в самом деле никто – мои люди следили за этим! – не мог войти в здание вплоть до четверга. Если бы Панцеру или еще кому-то из персонала театра удалось спрятать цилиндр Фильда в каком-то тайнике, то спрятавший мог бы быть убийцей. Однако последнюю возможность следует отвергнуть, потому что Эдмунд Кру, полицейский эксперт по строительным вопросам, однозначно утверждает, что нигде в здании Римского театра нет никаких тайников.
После того, как Панцер, Нельсон и прочие служащие театра исключены, у нас остаются только актеры из труппы. Мы затягивали нашу петлю все туже и туже, пока не вышли на Стивена Барри. Как именно вышли – не так важно. Дело техники, что называется. Действительно интересным аспектом этого дела является именно поразительный и замысловатый ряд умозаключений. Мы пришли к истине благодаря чисто логическим рассуждениям. Я сказал «мы», хотя должен был бы сказать – «Эллери»…
– Для полицейского инспектора это звучит чересчур скромно, – усмехнулся Кронин. – Все, что я слышу, почище любого детективного романа. Мне, собственно, пора на службу, но мой непосредственный начальник тоже сгорает от любопытства, как и я сам. Так что – продолжайте, инспектор!
Квин улыбнулся и продолжал свое повествование:
– Тот факт, что круг подозреваемых можно было сузить, и в нем остались только актеры, объяснял кое-что, уже приходившее, видимо, на ум и вам тоже: некоторые из загадок, которые поначалу поставили нас в тупик. Мы поначалу не могли понять, почему именно театр был выбран как место встречи, что бы, заняться такими делами. Ведь если подумать хорошенько, неизбежно придешь к выводу, что театр при нормальных обстоятельствах имеет множество недостатков. Например, если называть только некоторые, надо покупать дополнительные билеты, чтобы вокруг были пустые места и никто не мешал. К чему такие ненужные расходы? Проще выбрать место более подходящее. В театре по большей части темно, а тишина, которая там стоит в зале, скорее мешает, если надо поговорить. Каждый шорох, каждое сказанное слово привлекает внимание. Там очень много людей, и всегда существует опасность, что тебя узнают. Однако загадка разъясняется сама собой, если оказывается, что Барри – актер труппы театра. С его точки зрения, театр – идеальное место встречи. Ведь кому придет в голову подозревать в убийстве актера, если жертва была найдена в зрительном зале во время спектакля? Фильд согласился на это место встречи, потому что не подозревал о намерениях Барри, и, тем самым, облегчил ему задачу. Даже если он и подозревал что-то – а ведь ему доводилось иметь дело с опасными людьми, и он привык подозревать всех, – то считал, что способен позаботиться о собственной безопасности. Видимо, переоценил свои силы. Сейчас поздно об этом думать. Уже не выяснишь.
Но я хочу опять вернуться к своей любимой теме – к Эллери, – с довольным видом сказал инспектор. – Даже если совершенно отвлечься от умозаключений, о которых я говорил – задолго до того, как они были доведены до конца, – у Эллери появилось первое подозрение во время встречи в доме Айвз-Поупов. Напрашивалась мысль, что Фильд заговорил с Франсес Айвз-Поуп не только по амурным соображениям в театре, во время антракта. Эллери показалось, что между этими двумя людьми есть какая-то связь. Не имеет значения, что Франсес ничего не знала про эту связь. Она была искренне убеждена, что никогда раньше не видела Фильда и не слышала о нем. У нас нет никакого повода сомневаться в этом, напротив, есть все основания поверить ей. Однако связь вполне могла быть, и связующим звеном выступал Стивен Барри – при условии, что Стивен Барри и Фильд были знакомы, хотя Франсес об этом и не знала. Если, к примеру, Фильд договорился в понедельник вечером встретиться с актером и увидел Франсес, он в своем полупьяном виде мог отважиться заговорить с ней прежде всего потому, что дело, связывавшее его с Барри, сильно затрагивало и ее тоже. Узнать ее в толпе было легче легкого. Тысячи людей, читающих газеты, хорошо знают Франсес по портретам – из светских дам ее фотографируют едва ли не чаще всего. А уж Фильд с его основательностью наверняка изучил ее внешность и ее привычки… Но, возвращаясь к этому треугольнику – Фильд, Франсес, Барри, – к треугольнику, о котором я еще скажу подробнее впоследствии, – вам теперь ясно, что в связи с вопросом: «Почему Фильд заговорил с Франсес?» под подозрение из всей труппы мог попасть только Барри, обрученный с этой девушкой, сфотографированный с нею по этому поводу, окруженный журналистскими сплетнями, хорошо известный в роли ее жениха но светской хронике.
Еще одно неясное обстоятельство, касающееся Франсес – то, что ее сумочка оказалась в кармане у Фильда, – было объяснено ею достаточно убедительно. Она уронила сумочку, когда находилась в состоянии крайнего волнения по вполне понятной причине – к ней пристал подвыпивший адвокат. Позднее ее показания подтвердил Джесс Линч, который видел, как Фильд поднял с пола сумочку Франсес. Бедная девушка. Мне ее жаль.
Инспектор вздохнул.
– Ну, а теперь еще раз вернемся к шляпе – как видите, мы то и дело возвращаемся к этому проклятому цилиндру. Я еще не встречал дела, где один-единственный фактор оказывал бы столь определяющее влияние на весь ход расследования… Смотрите внимательно:
Барри был единственным из всей труппы, кто покинул Римский театр в понедельник вечером во фраке и в цилиндре. Эллери, который стоял у главного входа в тот день и наблюдал, как выходила публика, это сразу бросилось в глаза. Все актеры, кроме Барри, покинули зал в обычных костюмах. Эллери даже упомянул об этом позднее, когда мы сидели с ним и с Сампсоном в кабинете у Панцера, но никто из нас в тот момент не осознал в должной мере значения этого факта… Следовательно, Барри был единственным из актеров, кто мог унести с собой цилиндр Фильда. Стоит вам поразмыслить об этом, и вы поймете, что мы – исходя из размышлений Эллери по поводу шляпы – без малейших сомнений могли указать на Барри как на преступника.
Следующий шаг: мы решили внимательно просмотреть спектакль. Что и было сделано вечером того дня, когда Эллери пришел к решающему умозаключению – вечером в четверг. Вы наверняка понимаете, зачем нам это было нужно. Мы хотели подтвердить наши умозаключения, убедившись, что у Барри во время второго акта было время, чтобы совершить убийство. И поразительно: единственным, у кого было время отлучиться во втором акте, из всей труппы оказался Барри. Он отсутствовал на сцене с 9.20 вечера, когда он появлялся там по роли в ходе второго акта, и до 9.50, когда он, исчезнув в 9.20, появлялся там снова и был занят до конца второго акта. Это не изменяется ни на одном из спектаклей – график их протекания достаточно жесткий. Все остальные актеры либо все время были на сцене, либо покидали ее лишь на несколько минут. Это означало, что мы решили нашу загадку уже на шестой день расследования, а все дело потребовало девять дней. Но выяснить, кто убийца, – еще далеко не означает отдать его под суд. Вы скоро увидите, что это было далеко не так просто.
Тот факт, что убийца не мог войти в зал раньше 9.30 вечера, объясняет, почему не совпадают оборванные края билетов на соседние места ЛЛ 32 и ЛЛ 30. Надо было, чтобы Фильд и Барри пришли в зал порознь. Фильд не мог войти в зал вместе с Барри, не мог и войти в зал после начала второго акта, чтобы не броситься в глаза зрителям. Встречу с Барри следовало держать в секрете. Это было важно для Барри, а Фильд понимал – или, по крайней мере, ему так казалось – зачем вся эта секретность.
Когда мы в четверг вечером убедились в виновности Барри, то решили негласно опросить других актеров труппы и рабочих сцены. Мы, разумеется, хотели выяснить, не видел ли кто, как Барри уходил или возвращался. Но все впустую – никто ничего не видел. Впрочем, это понятно: все были слишком заняты ожиданием выхода на сцену, переодеваниями или своей работой. Мы провели этот опрос после окончания спектакля в тот же вечер, когда Барри уже ушел из театра. Но все было впустую.
Мы раздобыли план театра у Панцера. Этот план, равно как и детальный осмотр левого бокового коридора, а также гримуборных за сценой, проведенный нами после второго акта в четверг, позволили нам понять, как было осуществлено убийство.
Сампсон зашевелился в кресле.
– Я об этом все время ломал голову, – признался он. – Ведь Фильда, в конце концов, никак нельзя назвать доверчивой овечкой. Что, этот Барри – волшебник? Мистер К., как он все устроил?
– Каждая загадка кажется простой, когда ты знаешь ответ, – сказал инспектор. – Барри, который освободился в 9.20 вечера, сразу же вернулся в свою грим-уборную, быстро, но очень искусно сменил грим, надел цилиндр и накидку, которые принадлежали к его сценическому костюму – вспомните, что он играл во втором акте во фраке, – и выскользнул из гримуборной в коридор.
Конечно, вы не можете точно знать, как устроен Римский театр. По левой стороне, за боковым проходом-коридором, в несколько этажей идут гримуборные – одна над другой. Гримуборная Барри – в самом низу, дверь ее выходит прямо в коридор, надо только чуть спуститься по железной лестнице.
Итак, он вышел из гримуборной и прошел по темному коридору. Двери из коридора в театральный зал во время второго акта были закрыты. Он мог спокойно выйти на улицу, так как в тот момент – как он точно знал – в коридоре никто не дежурил. Ему просто повезло, что до этого момента туда еще не пришли Джесс Линч и его подружка. Пройдя по улице, он вошел в зал через передний вход так, будто он просто опоздавший зритель. Закутанный в накидку и, разумеется, загримированный так, чтобы его никто не мог узнать, он показал свой билет на место ЛЛ 30 при входе. Войдя, он намеренно бросил билет на пол. Ему казалось, что это хитрый ход: когда там найдут билет с оборванным контролем, будут думать, что убийца кто-то из зрителей, а не из театра. Кроме того, он не мог оставить билет у себя – если бы его план не удался, при основательном обыске его могли обнаружить, и это была бы бесспорная улика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Давайте рассмотрим вторую возможность – то, что убийцей был не актер, но человек из театра, – более подробно.
Инспектор сделал паузу, чтобы взять из столь любимой им табакерки изрядную понюшку табаку.
– Рабочие сцены отпадают сразу, так как никто из них не носит соответствующей одежды, которая необходима, чтобы выйти со шляпой Фильда. Кассиры, билетеры, дежурные и прочие служащие театра отпадают по той же самой причине. Гарри Нельсон, агент по рекламе, тоже ходит в обычном костюме, а не во фраке. Правда, Панцер ходит в театр во фраке, но я не поленился определить размер его цилиндра. Он необычайно мал. Практически невозможно, чтобы Панцер вышел с цилиндром Фильда на голове. Правда, мы покинули театр раньше, чем он, но я отдал Велье совершенно определенный приказ – не делать исключения и для Панцера, обыскать его точно так же, как и всех остальных. Велье доложил, что Панцер вышел в своей шляпе, другой у него в руках не было. Если, следовательно, Панцер – это тот, кого мы ищем, то он никак не мог взять с собой цилиндра Фильда, потому что театр сразу же после его ухода был закрыт и опечатан и никто, в самом деле никто – мои люди следили за этим! – не мог войти в здание вплоть до четверга. Если бы Панцеру или еще кому-то из персонала театра удалось спрятать цилиндр Фильда в каком-то тайнике, то спрятавший мог бы быть убийцей. Однако последнюю возможность следует отвергнуть, потому что Эдмунд Кру, полицейский эксперт по строительным вопросам, однозначно утверждает, что нигде в здании Римского театра нет никаких тайников.
После того, как Панцер, Нельсон и прочие служащие театра исключены, у нас остаются только актеры из труппы. Мы затягивали нашу петлю все туже и туже, пока не вышли на Стивена Барри. Как именно вышли – не так важно. Дело техники, что называется. Действительно интересным аспектом этого дела является именно поразительный и замысловатый ряд умозаключений. Мы пришли к истине благодаря чисто логическим рассуждениям. Я сказал «мы», хотя должен был бы сказать – «Эллери»…
– Для полицейского инспектора это звучит чересчур скромно, – усмехнулся Кронин. – Все, что я слышу, почище любого детективного романа. Мне, собственно, пора на службу, но мой непосредственный начальник тоже сгорает от любопытства, как и я сам. Так что – продолжайте, инспектор!
Квин улыбнулся и продолжал свое повествование:
– Тот факт, что круг подозреваемых можно было сузить, и в нем остались только актеры, объяснял кое-что, уже приходившее, видимо, на ум и вам тоже: некоторые из загадок, которые поначалу поставили нас в тупик. Мы поначалу не могли понять, почему именно театр был выбран как место встречи, что бы, заняться такими делами. Ведь если подумать хорошенько, неизбежно придешь к выводу, что театр при нормальных обстоятельствах имеет множество недостатков. Например, если называть только некоторые, надо покупать дополнительные билеты, чтобы вокруг были пустые места и никто не мешал. К чему такие ненужные расходы? Проще выбрать место более подходящее. В театре по большей части темно, а тишина, которая там стоит в зале, скорее мешает, если надо поговорить. Каждый шорох, каждое сказанное слово привлекает внимание. Там очень много людей, и всегда существует опасность, что тебя узнают. Однако загадка разъясняется сама собой, если оказывается, что Барри – актер труппы театра. С его точки зрения, театр – идеальное место встречи. Ведь кому придет в голову подозревать в убийстве актера, если жертва была найдена в зрительном зале во время спектакля? Фильд согласился на это место встречи, потому что не подозревал о намерениях Барри, и, тем самым, облегчил ему задачу. Даже если он и подозревал что-то – а ведь ему доводилось иметь дело с опасными людьми, и он привык подозревать всех, – то считал, что способен позаботиться о собственной безопасности. Видимо, переоценил свои силы. Сейчас поздно об этом думать. Уже не выяснишь.
Но я хочу опять вернуться к своей любимой теме – к Эллери, – с довольным видом сказал инспектор. – Даже если совершенно отвлечься от умозаключений, о которых я говорил – задолго до того, как они были доведены до конца, – у Эллери появилось первое подозрение во время встречи в доме Айвз-Поупов. Напрашивалась мысль, что Фильд заговорил с Франсес Айвз-Поуп не только по амурным соображениям в театре, во время антракта. Эллери показалось, что между этими двумя людьми есть какая-то связь. Не имеет значения, что Франсес ничего не знала про эту связь. Она была искренне убеждена, что никогда раньше не видела Фильда и не слышала о нем. У нас нет никакого повода сомневаться в этом, напротив, есть все основания поверить ей. Однако связь вполне могла быть, и связующим звеном выступал Стивен Барри – при условии, что Стивен Барри и Фильд были знакомы, хотя Франсес об этом и не знала. Если, к примеру, Фильд договорился в понедельник вечером встретиться с актером и увидел Франсес, он в своем полупьяном виде мог отважиться заговорить с ней прежде всего потому, что дело, связывавшее его с Барри, сильно затрагивало и ее тоже. Узнать ее в толпе было легче легкого. Тысячи людей, читающих газеты, хорошо знают Франсес по портретам – из светских дам ее фотографируют едва ли не чаще всего. А уж Фильд с его основательностью наверняка изучил ее внешность и ее привычки… Но, возвращаясь к этому треугольнику – Фильд, Франсес, Барри, – к треугольнику, о котором я еще скажу подробнее впоследствии, – вам теперь ясно, что в связи с вопросом: «Почему Фильд заговорил с Франсес?» под подозрение из всей труппы мог попасть только Барри, обрученный с этой девушкой, сфотографированный с нею по этому поводу, окруженный журналистскими сплетнями, хорошо известный в роли ее жениха но светской хронике.
Еще одно неясное обстоятельство, касающееся Франсес – то, что ее сумочка оказалась в кармане у Фильда, – было объяснено ею достаточно убедительно. Она уронила сумочку, когда находилась в состоянии крайнего волнения по вполне понятной причине – к ней пристал подвыпивший адвокат. Позднее ее показания подтвердил Джесс Линч, который видел, как Фильд поднял с пола сумочку Франсес. Бедная девушка. Мне ее жаль.
Инспектор вздохнул.
– Ну, а теперь еще раз вернемся к шляпе – как видите, мы то и дело возвращаемся к этому проклятому цилиндру. Я еще не встречал дела, где один-единственный фактор оказывал бы столь определяющее влияние на весь ход расследования… Смотрите внимательно:
Барри был единственным из всей труппы, кто покинул Римский театр в понедельник вечером во фраке и в цилиндре. Эллери, который стоял у главного входа в тот день и наблюдал, как выходила публика, это сразу бросилось в глаза. Все актеры, кроме Барри, покинули зал в обычных костюмах. Эллери даже упомянул об этом позднее, когда мы сидели с ним и с Сампсоном в кабинете у Панцера, но никто из нас в тот момент не осознал в должной мере значения этого факта… Следовательно, Барри был единственным из актеров, кто мог унести с собой цилиндр Фильда. Стоит вам поразмыслить об этом, и вы поймете, что мы – исходя из размышлений Эллери по поводу шляпы – без малейших сомнений могли указать на Барри как на преступника.
Следующий шаг: мы решили внимательно просмотреть спектакль. Что и было сделано вечером того дня, когда Эллери пришел к решающему умозаключению – вечером в четверг. Вы наверняка понимаете, зачем нам это было нужно. Мы хотели подтвердить наши умозаключения, убедившись, что у Барри во время второго акта было время, чтобы совершить убийство. И поразительно: единственным, у кого было время отлучиться во втором акте, из всей труппы оказался Барри. Он отсутствовал на сцене с 9.20 вечера, когда он появлялся там по роли в ходе второго акта, и до 9.50, когда он, исчезнув в 9.20, появлялся там снова и был занят до конца второго акта. Это не изменяется ни на одном из спектаклей – график их протекания достаточно жесткий. Все остальные актеры либо все время были на сцене, либо покидали ее лишь на несколько минут. Это означало, что мы решили нашу загадку уже на шестой день расследования, а все дело потребовало девять дней. Но выяснить, кто убийца, – еще далеко не означает отдать его под суд. Вы скоро увидите, что это было далеко не так просто.
Тот факт, что убийца не мог войти в зал раньше 9.30 вечера, объясняет, почему не совпадают оборванные края билетов на соседние места ЛЛ 32 и ЛЛ 30. Надо было, чтобы Фильд и Барри пришли в зал порознь. Фильд не мог войти в зал вместе с Барри, не мог и войти в зал после начала второго акта, чтобы не броситься в глаза зрителям. Встречу с Барри следовало держать в секрете. Это было важно для Барри, а Фильд понимал – или, по крайней мере, ему так казалось – зачем вся эта секретность.
Когда мы в четверг вечером убедились в виновности Барри, то решили негласно опросить других актеров труппы и рабочих сцены. Мы, разумеется, хотели выяснить, не видел ли кто, как Барри уходил или возвращался. Но все впустую – никто ничего не видел. Впрочем, это понятно: все были слишком заняты ожиданием выхода на сцену, переодеваниями или своей работой. Мы провели этот опрос после окончания спектакля в тот же вечер, когда Барри уже ушел из театра. Но все было впустую.
Мы раздобыли план театра у Панцера. Этот план, равно как и детальный осмотр левого бокового коридора, а также гримуборных за сценой, проведенный нами после второго акта в четверг, позволили нам понять, как было осуществлено убийство.
Сампсон зашевелился в кресле.
– Я об этом все время ломал голову, – признался он. – Ведь Фильда, в конце концов, никак нельзя назвать доверчивой овечкой. Что, этот Барри – волшебник? Мистер К., как он все устроил?
– Каждая загадка кажется простой, когда ты знаешь ответ, – сказал инспектор. – Барри, который освободился в 9.20 вечера, сразу же вернулся в свою грим-уборную, быстро, но очень искусно сменил грим, надел цилиндр и накидку, которые принадлежали к его сценическому костюму – вспомните, что он играл во втором акте во фраке, – и выскользнул из гримуборной в коридор.
Конечно, вы не можете точно знать, как устроен Римский театр. По левой стороне, за боковым проходом-коридором, в несколько этажей идут гримуборные – одна над другой. Гримуборная Барри – в самом низу, дверь ее выходит прямо в коридор, надо только чуть спуститься по железной лестнице.
Итак, он вышел из гримуборной и прошел по темному коридору. Двери из коридора в театральный зал во время второго акта были закрыты. Он мог спокойно выйти на улицу, так как в тот момент – как он точно знал – в коридоре никто не дежурил. Ему просто повезло, что до этого момента туда еще не пришли Джесс Линч и его подружка. Пройдя по улице, он вошел в зал через передний вход так, будто он просто опоздавший зритель. Закутанный в накидку и, разумеется, загримированный так, чтобы его никто не мог узнать, он показал свой билет на место ЛЛ 30 при входе. Войдя, он намеренно бросил билет на пол. Ему казалось, что это хитрый ход: когда там найдут билет с оборванным контролем, будут думать, что убийца кто-то из зрителей, а не из театра. Кроме того, он не мог оставить билет у себя – если бы его план не удался, при основательном обыске его могли обнаружить, и это была бы бесспорная улика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49