И своевременно удаляется. Тогда клетка решает все же сделать свое дело, без которого ее существование невозможно. Взгляд ее падает на другого господина, который обладает той же структурой, что и капризный катализатор. Но, к сожалению, имя господина — канцерогенное вещество. А скандал, который получается в этом случае, носит название рак.
Мария долго молчала, погрузившись в раздумье.
— Действительно интересно! — сказала она. — Ну а если вам понравится одинокая дама, что будет тогда?
— Может быть, даже ничего, — улыбнулся он. — Но природа обычно отбирает подходящие и, главное, нетребовательные катализаторы. Иначе человечество давно бы уже погибло от рака.
— Ну, ну, будет скромничать… А венгерка?
— Какая венгерка?
— Та самая, полувенгерка-полуболгарка. С четырехлистным клевером.
— Это была клетка совершенно другого организма, — сказал он. — Там действуют другие катализаторы.
И тут перед ними вдруг возник сержант милиции. На нем был новенький, хорошо отглаженный мундир, только ботинки выглядели довольно поношенными. Вид у него был такой, словно он застал их на месте преступления.
— Ваши документы! — вежливо сказал оп, хотя голос у него неуловимо подрагивал от еле сдерживаемого гнева.
— Почему я должен предъявлять вам документы? — удивленно взглянул на него Урумов.
— Вы что, не знаете, что здесь водоохранная зона? — внезапно взорвался милиционер. — И что пребывание здесь машин и людей строго запрещено?
— Откуда же я мог знать? — невозмутимо ответил Урумов.
— Как откуда? — Подбородок у сержанта дрожал от ярости. — Вон сколько надписей на дороге — на всех языках. В нарушителей разрешено стрелять без предупреждения, — соврал он, потряхивая кобурой.
— Что ж, стреляйте!
— Стреляйте, стреляйте! Постыдились бы, а еще пожилые люди… Сидят, как два голубка… Да еще в самом запретном месте! Вы что, не видели в начале грунтовой дороги во-от такой надписи: «Посторонним въезд строго запрещен».
— Зачем мне было глядеть по сторонам, я гляжу на дорогу, чтоб не задавить кого-нибудь. Куропатка прошла, например.
— Ну ладно, вы смотрели на дорогу, а спутница ваша куда смотрела? Вы видели надписи?
— Видела, — смущенно призналась Мария, — но я подумала, что профессор не посторонний.
— А может, так оно и есть, — пробормотал Урумов.
— Предъявите документы! — вновь накаляясь, потребовал сержант.
Урумов сунул ему внушительное удостоверение члена Национального совета защиты мира. Милиционер долго изучал его, потом лицо его окончательно смягчилось.
— Что ж, ладно. Можете побыть здесь еще немного.
Откозыряв, он ушел. Но голубки уже чувствовали себя неудобно. Милиционер, наверное, не успокоится, пока они не уедут. Они посидели еще немножко, чтобы тот не обиделся, и пошли к машине. Чтобы вывести ее на дорогу, нужно было дать задний ход. Но как это делается? Чуть назад и вбок! Однако все попытки завести машину ни к чему не привели. Пропыхтев минут пять-шесть, он все-таки сумел, сам не зная как, сделать все, что надо. Машина нервно прыгнула назад и встала. Только со второго раза ему удалось наконец выбраться на дорогу.
— Замучились вы! — посочувствовала Мария.
— Не понимаю, в чем дело! — смущенно отозвался оп. — Скорости в порядке. Наверное, где-то заедает.
— Наверное! — сказала она. — А давно вы не водили машину?
Академик неловко усмехнулся:
— Лет десять… А что, очень заметно?
— Только в самом начале! — хладнокровно солгала она.
Урумов благоразумно умолчал, что у него нет даже водительских прав. Не хватало еще, чтоб их где-нибудь остановили. Тогда — конец! Вскоре они были уже на шоссе, на этот раз он внимательно огляделся и повернул налево. Урумов помнил, что где-то неподалеку должен быть ресторан, хотя он никогда там не останавливался. Ресторан, слава богу, оказался на месте, но перед ним стояло столько машин, что сразу стало ясно — здесь не пообедаешь. И в самом деле, нижний зал был набит битком. Метрдотель направил их в полуподвал, который он назвал пивным залом. Они спустились в довольно тесное, дымное помещение и не успели остановиться на пороге, как все оглянулись, чтобы на них посмотреть. Откуда им было знать, что именно здесь собирались грешные души, которые, естественно, боялись всяких неожиданностей. За одним из столиков в самом деле были свободные места, но Мария почувствовала, как грешники, завидев их, просто ощетинились.
— Пожалуйста, поедем куда-нибудь еще, — тихо попросила она.
Они поторопились выбраться из пивного зала. Снова сели в машину и доехали до летнего павильона «У медведя». Там было достаточно свободных столиков, все, конечно, на солнце, но павильон работал на самообслуживании, и перед буфетом выстроилась длинная очередь. Почти все были автотуристы — весьма упитанные дамы, нетерпеливые ребятишки, волосатые, в смешных шортиках мужчины, которые заранее облизывались. Вкусно пахло жареным мясом. Оба так проголодались, что, казалось, и по две порции им будет мало. Урумов покорно направился было к очереди.
— Только не вы! — решительно заявила Мария.
— Почему не я?
— Не дело академику торчать в очереди! Люди вас знают!
— Ну и что?.. В этом нет ничего обидного. Но Мария была непреклонна. Она усадила академика за только что освободившийся столик в тени павильона и покорно встала в очередь. Со своего места она видела, как невозмутимо он сидит, окутанный голубоватым облачком пропахшего котлетами дыма. Хоть бы лимонад оказался холодным. Но лимонад был теплый, зато котлеты так жгли руки через бумажную салфетку, что она еле их донесла. Урумов встретил ее с довольно унылым видом, даже аппетитный запах не мог его оживить. Только тут она поняла свою оплошность. Урумов нехотя надкусил котлету и даже не почувствовал ее вкуса.
— Чудесно! — искренне сказала Мария, попробовав свою.
— Верно…
— Это павильон лучшего ресторана в Самокове… Буфетчик сказал, что фарш для котлет готовят специально.
Только тут Урумов обратил внимание на то, что он ест. Ему показалось, что котлеты чуть кислее и жестче, чем софийские. Наверное, он забыл, что хорошее свежее мясо должно иметь именно такой вкус.
— Да, вкусно! — солгал он.
— Вы как будто на меня сердитесь?
— Ничуть… И все же если отнять у мужчины даже право быть кавалером, что тогда ему остается?
— А почему мне отказывают в моем женском праве?
— Потому что оно не женское, а мужское.
— Послушайте, профессор, вы ведь знаете, что род мой из Среднегорья… к тому же очень старинный и знаменитый. Так уж мы воспитаны, начиная с давних моих прабабок и до сих пор. Мужчина не может подавать еду женщине — это противно и богу и людям! — Она засмеялась.
— Мой род тоже из Среднегорья.
— Тем более!.. Видели вы когда-нибудь, чтоб ваш дед подавал на стол? Или отец?
— Может быть, и так! — пробормотал он. — Мы, старики, иногда бываем излишне щепетильны.
— Какой вы старик! — возразила она сердито. — Разве можно назвать стариком человека, работающего столько же, сколько двести молодых ученых негодников? Вы сейчас в самом расцвете сил. И вы, наверное, знаете, что, когда Сократу было шестьдесят, он сказал, что находится в середине своего жизненного пути.
Урумов не знал, но не слишком в это поверил. Данте был намного моложе, когда жаловался на то же самое.
— Котлеты действительно очень вкусные, — сказал он немного погодя. — Просто чувствуется вкус настоящего мяса.
— Я же вам говорила! — обрадовалась Мария, словно она сама их приготовила.
И вообще обед получился довольно удачным, несмотря на то что труба жаровни время от времени изрыгала на них свой пахучий дым. Но легкий ветер быстро разгонял его, вновь принося дыхание полевых цветов. Даже тепловатый лимонад показался им гораздо вкуснее софийского. К тому же они отнюдь не объелись и потому вполне легким шагом дошли до реки, откуда доносились голоса и стук вальков. Но даже эта жалкая прогулка не смогла испортить им настроения, хотя гам, поднятый людьми, был совершенно невыносим — кричали дети, женщины колотили ковры и дорожки в прозрачных струях реки — в той самой воде, которую немного ниже так ревностно охранял милиционер. Какой-то толстяк в засученных брюках даже попытался вымыть свою машину, но тут вмешались рыболовы, поднялся крик, ругань, посыпались взаимные оскорбления и угрозы, и, наконец, нахал был изгнан с позором. Какой-то желтоволосый старик уныло жарил шашлык, от дыма глаза у него налились кровью. Два его сына, приехавшие в двух больших черных «Волгах», шлепали картами неподалеку, время от времени покрикивая на отца, чтоб тот не забывал поворачивать шампуры. Сидевшая на вытертом коврике старушка пустым взглядом смотрела на всю эту человеческую суету. И в этом столпотворении Мария сумела найти три великолепных шампиньона.
— Дарю их вам! — сказала она. — Это, конечно, не четырехлистный клевер, но зато они ужасно вкусные.
Урумов пробормотал, что ему будет довольно трудно засунуть их в свою записную книжку.
— Причем тут записная книжка? Профессор, вы перебарщиваете с женскими сувенирами. Грибы нужно посолить, можно еще положить в шляпки по кусочку маслица — и в духовку!.. Пальчики оближете!
Они еще немного посидели в сторонке под деревом, но около четырех Мария первая предложила:
— Пора ехать!
— Почему? — спросил он, и сердце у него сжалось. — Ведь еще совсем рано.
Было и вправду рано, река, словно расплавленная, блестела под ярким солнцем. На берегу стало гораздо тише. Рыболовы, отчаявшись, смотали свои удочки, пьяные шоферы трезвели в густой тени.
— Криста обычно звонит в шесть часов… Если меня не будет, она встревожится.
Дорога до Софии промелькнула, как сон. Урумов уже вел машину совершенно спокойно. Он сидел, откинувшись на спинку сиденья, худощавые руки небрежно лежали на руле. Очень хотелось выставить наружу локоть, как, он видел, делают молодые пижоны, но это было бы уж чересчур. В узком ущелье было тенисто и прохладно, но время. от времени в глаза било яркое послеполуденное солнце, тогда он немного уменьшал скорость, пока опять не попадал в прохладную тень. В Софии Урумов отвез Марию домой, затем вернулся к себе. Но когда он пытался остановить машину у самого тротуара, капот зловеще задребезжал. Он вышел, озабоченно осмотрел повреждение — царапина была почти незаметной. Так или иначе, никто не поймет, что машиной пользовались. Он чувствовал себя как мальчишка, который без спросу покатался на отцовском велосипеде и радуется, что этого никто не заметил. С этим лукавым чувством он поднялся к себе и с грустью закрыл за собой дверь, словно перевернул самую увлекательную страницу в книге своей жизни. Было около шести, солнце ярко освещало восточную стену его кабинета, белые кони светились как живые. Это был его день, его настоящий день, и он должен был остаться с ним навсегда.
11
Наверное, только в провинциальных городах остались еще такие смешные расфуфыренные дома. Смешные и в то же время трогательные в своем желании предоставить своим обитателям все, что есть в по-настоящему богатых домах. Наследственный дом Обретеновых, желтый, как айва, был украшен фальшивыми розовыми консолями и двумя зубчатыми башенками на крыше, в которых сейчас гнездились голуби. Кроме того, у дома были осыпающиеся гипсовые наличники, крохотный балкончик под центральной аркой крыши и флюгер, который давно уже не показывал ни направления ветра, ни стран света. Розовощекий, с приподнятыми белыми бровями дом, по мнению Кристы, был похож на веселого старичка, попивающего домашнее винцо. Но жить в нем было удобно. Кроме Юлианы с дочерью, на втором этаже жили две деревенские девочки, ученицы городской гимназии. Юлиана держала их не столько из-за денег, сколько потому, что за квартиру девочки платили натурой — то барашком, то настоящей огородной фасолью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Мария долго молчала, погрузившись в раздумье.
— Действительно интересно! — сказала она. — Ну а если вам понравится одинокая дама, что будет тогда?
— Может быть, даже ничего, — улыбнулся он. — Но природа обычно отбирает подходящие и, главное, нетребовательные катализаторы. Иначе человечество давно бы уже погибло от рака.
— Ну, ну, будет скромничать… А венгерка?
— Какая венгерка?
— Та самая, полувенгерка-полуболгарка. С четырехлистным клевером.
— Это была клетка совершенно другого организма, — сказал он. — Там действуют другие катализаторы.
И тут перед ними вдруг возник сержант милиции. На нем был новенький, хорошо отглаженный мундир, только ботинки выглядели довольно поношенными. Вид у него был такой, словно он застал их на месте преступления.
— Ваши документы! — вежливо сказал оп, хотя голос у него неуловимо подрагивал от еле сдерживаемого гнева.
— Почему я должен предъявлять вам документы? — удивленно взглянул на него Урумов.
— Вы что, не знаете, что здесь водоохранная зона? — внезапно взорвался милиционер. — И что пребывание здесь машин и людей строго запрещено?
— Откуда же я мог знать? — невозмутимо ответил Урумов.
— Как откуда? — Подбородок у сержанта дрожал от ярости. — Вон сколько надписей на дороге — на всех языках. В нарушителей разрешено стрелять без предупреждения, — соврал он, потряхивая кобурой.
— Что ж, стреляйте!
— Стреляйте, стреляйте! Постыдились бы, а еще пожилые люди… Сидят, как два голубка… Да еще в самом запретном месте! Вы что, не видели в начале грунтовой дороги во-от такой надписи: «Посторонним въезд строго запрещен».
— Зачем мне было глядеть по сторонам, я гляжу на дорогу, чтоб не задавить кого-нибудь. Куропатка прошла, например.
— Ну ладно, вы смотрели на дорогу, а спутница ваша куда смотрела? Вы видели надписи?
— Видела, — смущенно призналась Мария, — но я подумала, что профессор не посторонний.
— А может, так оно и есть, — пробормотал Урумов.
— Предъявите документы! — вновь накаляясь, потребовал сержант.
Урумов сунул ему внушительное удостоверение члена Национального совета защиты мира. Милиционер долго изучал его, потом лицо его окончательно смягчилось.
— Что ж, ладно. Можете побыть здесь еще немного.
Откозыряв, он ушел. Но голубки уже чувствовали себя неудобно. Милиционер, наверное, не успокоится, пока они не уедут. Они посидели еще немножко, чтобы тот не обиделся, и пошли к машине. Чтобы вывести ее на дорогу, нужно было дать задний ход. Но как это делается? Чуть назад и вбок! Однако все попытки завести машину ни к чему не привели. Пропыхтев минут пять-шесть, он все-таки сумел, сам не зная как, сделать все, что надо. Машина нервно прыгнула назад и встала. Только со второго раза ему удалось наконец выбраться на дорогу.
— Замучились вы! — посочувствовала Мария.
— Не понимаю, в чем дело! — смущенно отозвался оп. — Скорости в порядке. Наверное, где-то заедает.
— Наверное! — сказала она. — А давно вы не водили машину?
Академик неловко усмехнулся:
— Лет десять… А что, очень заметно?
— Только в самом начале! — хладнокровно солгала она.
Урумов благоразумно умолчал, что у него нет даже водительских прав. Не хватало еще, чтоб их где-нибудь остановили. Тогда — конец! Вскоре они были уже на шоссе, на этот раз он внимательно огляделся и повернул налево. Урумов помнил, что где-то неподалеку должен быть ресторан, хотя он никогда там не останавливался. Ресторан, слава богу, оказался на месте, но перед ним стояло столько машин, что сразу стало ясно — здесь не пообедаешь. И в самом деле, нижний зал был набит битком. Метрдотель направил их в полуподвал, который он назвал пивным залом. Они спустились в довольно тесное, дымное помещение и не успели остановиться на пороге, как все оглянулись, чтобы на них посмотреть. Откуда им было знать, что именно здесь собирались грешные души, которые, естественно, боялись всяких неожиданностей. За одним из столиков в самом деле были свободные места, но Мария почувствовала, как грешники, завидев их, просто ощетинились.
— Пожалуйста, поедем куда-нибудь еще, — тихо попросила она.
Они поторопились выбраться из пивного зала. Снова сели в машину и доехали до летнего павильона «У медведя». Там было достаточно свободных столиков, все, конечно, на солнце, но павильон работал на самообслуживании, и перед буфетом выстроилась длинная очередь. Почти все были автотуристы — весьма упитанные дамы, нетерпеливые ребятишки, волосатые, в смешных шортиках мужчины, которые заранее облизывались. Вкусно пахло жареным мясом. Оба так проголодались, что, казалось, и по две порции им будет мало. Урумов покорно направился было к очереди.
— Только не вы! — решительно заявила Мария.
— Почему не я?
— Не дело академику торчать в очереди! Люди вас знают!
— Ну и что?.. В этом нет ничего обидного. Но Мария была непреклонна. Она усадила академика за только что освободившийся столик в тени павильона и покорно встала в очередь. Со своего места она видела, как невозмутимо он сидит, окутанный голубоватым облачком пропахшего котлетами дыма. Хоть бы лимонад оказался холодным. Но лимонад был теплый, зато котлеты так жгли руки через бумажную салфетку, что она еле их донесла. Урумов встретил ее с довольно унылым видом, даже аппетитный запах не мог его оживить. Только тут она поняла свою оплошность. Урумов нехотя надкусил котлету и даже не почувствовал ее вкуса.
— Чудесно! — искренне сказала Мария, попробовав свою.
— Верно…
— Это павильон лучшего ресторана в Самокове… Буфетчик сказал, что фарш для котлет готовят специально.
Только тут Урумов обратил внимание на то, что он ест. Ему показалось, что котлеты чуть кислее и жестче, чем софийские. Наверное, он забыл, что хорошее свежее мясо должно иметь именно такой вкус.
— Да, вкусно! — солгал он.
— Вы как будто на меня сердитесь?
— Ничуть… И все же если отнять у мужчины даже право быть кавалером, что тогда ему остается?
— А почему мне отказывают в моем женском праве?
— Потому что оно не женское, а мужское.
— Послушайте, профессор, вы ведь знаете, что род мой из Среднегорья… к тому же очень старинный и знаменитый. Так уж мы воспитаны, начиная с давних моих прабабок и до сих пор. Мужчина не может подавать еду женщине — это противно и богу и людям! — Она засмеялась.
— Мой род тоже из Среднегорья.
— Тем более!.. Видели вы когда-нибудь, чтоб ваш дед подавал на стол? Или отец?
— Может быть, и так! — пробормотал он. — Мы, старики, иногда бываем излишне щепетильны.
— Какой вы старик! — возразила она сердито. — Разве можно назвать стариком человека, работающего столько же, сколько двести молодых ученых негодников? Вы сейчас в самом расцвете сил. И вы, наверное, знаете, что, когда Сократу было шестьдесят, он сказал, что находится в середине своего жизненного пути.
Урумов не знал, но не слишком в это поверил. Данте был намного моложе, когда жаловался на то же самое.
— Котлеты действительно очень вкусные, — сказал он немного погодя. — Просто чувствуется вкус настоящего мяса.
— Я же вам говорила! — обрадовалась Мария, словно она сама их приготовила.
И вообще обед получился довольно удачным, несмотря на то что труба жаровни время от времени изрыгала на них свой пахучий дым. Но легкий ветер быстро разгонял его, вновь принося дыхание полевых цветов. Даже тепловатый лимонад показался им гораздо вкуснее софийского. К тому же они отнюдь не объелись и потому вполне легким шагом дошли до реки, откуда доносились голоса и стук вальков. Но даже эта жалкая прогулка не смогла испортить им настроения, хотя гам, поднятый людьми, был совершенно невыносим — кричали дети, женщины колотили ковры и дорожки в прозрачных струях реки — в той самой воде, которую немного ниже так ревностно охранял милиционер. Какой-то толстяк в засученных брюках даже попытался вымыть свою машину, но тут вмешались рыболовы, поднялся крик, ругань, посыпались взаимные оскорбления и угрозы, и, наконец, нахал был изгнан с позором. Какой-то желтоволосый старик уныло жарил шашлык, от дыма глаза у него налились кровью. Два его сына, приехавшие в двух больших черных «Волгах», шлепали картами неподалеку, время от времени покрикивая на отца, чтоб тот не забывал поворачивать шампуры. Сидевшая на вытертом коврике старушка пустым взглядом смотрела на всю эту человеческую суету. И в этом столпотворении Мария сумела найти три великолепных шампиньона.
— Дарю их вам! — сказала она. — Это, конечно, не четырехлистный клевер, но зато они ужасно вкусные.
Урумов пробормотал, что ему будет довольно трудно засунуть их в свою записную книжку.
— Причем тут записная книжка? Профессор, вы перебарщиваете с женскими сувенирами. Грибы нужно посолить, можно еще положить в шляпки по кусочку маслица — и в духовку!.. Пальчики оближете!
Они еще немного посидели в сторонке под деревом, но около четырех Мария первая предложила:
— Пора ехать!
— Почему? — спросил он, и сердце у него сжалось. — Ведь еще совсем рано.
Было и вправду рано, река, словно расплавленная, блестела под ярким солнцем. На берегу стало гораздо тише. Рыболовы, отчаявшись, смотали свои удочки, пьяные шоферы трезвели в густой тени.
— Криста обычно звонит в шесть часов… Если меня не будет, она встревожится.
Дорога до Софии промелькнула, как сон. Урумов уже вел машину совершенно спокойно. Он сидел, откинувшись на спинку сиденья, худощавые руки небрежно лежали на руле. Очень хотелось выставить наружу локоть, как, он видел, делают молодые пижоны, но это было бы уж чересчур. В узком ущелье было тенисто и прохладно, но время. от времени в глаза било яркое послеполуденное солнце, тогда он немного уменьшал скорость, пока опять не попадал в прохладную тень. В Софии Урумов отвез Марию домой, затем вернулся к себе. Но когда он пытался остановить машину у самого тротуара, капот зловеще задребезжал. Он вышел, озабоченно осмотрел повреждение — царапина была почти незаметной. Так или иначе, никто не поймет, что машиной пользовались. Он чувствовал себя как мальчишка, который без спросу покатался на отцовском велосипеде и радуется, что этого никто не заметил. С этим лукавым чувством он поднялся к себе и с грустью закрыл за собой дверь, словно перевернул самую увлекательную страницу в книге своей жизни. Было около шести, солнце ярко освещало восточную стену его кабинета, белые кони светились как живые. Это был его день, его настоящий день, и он должен был остаться с ним навсегда.
11
Наверное, только в провинциальных городах остались еще такие смешные расфуфыренные дома. Смешные и в то же время трогательные в своем желании предоставить своим обитателям все, что есть в по-настоящему богатых домах. Наследственный дом Обретеновых, желтый, как айва, был украшен фальшивыми розовыми консолями и двумя зубчатыми башенками на крыше, в которых сейчас гнездились голуби. Кроме того, у дома были осыпающиеся гипсовые наличники, крохотный балкончик под центральной аркой крыши и флюгер, который давно уже не показывал ни направления ветра, ни стран света. Розовощекий, с приподнятыми белыми бровями дом, по мнению Кристы, был похож на веселого старичка, попивающего домашнее винцо. Но жить в нем было удобно. Кроме Юлианы с дочерью, на втором этаже жили две деревенские девочки, ученицы городской гимназии. Юлиана держала их не столько из-за денег, сколько потому, что за квартиру девочки платили натурой — то барашком, то настоящей огородной фасолью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69