Из-за связников оперативника они терять не станут. Тогда что еще? Проверяют реакцию? Но зачем? Никакого смысла. Разрывают отношения? Но тогда зачем их было завязывать?
Предполагать можно было все что угодно, но в сложившейся ситуации сделать нужно было единственное – оградить Вараху от случайностей. Взять под негласный контроль. Его самого и его семью. До прояснения ситуации.
– Побудешь под нашим наблюдением, – еказал Григорию свое решение полковник, когда ожидание звонка потеряло всякий смысл.
– Значит, где-то прокололись, – с сожалением согласился на неприятнейший для себя итог Григорий.
На миг предположил: а что было бы, не признайся он Моржаретову о первой встрече в гостинице? Теперь же, если его раскрутили коммерсанты, остается только надеяться, что его просто оставят в покое. А если не оставят…
– Может быть, – не стал отрицать предположение Варахи полковник. – Предупреди жену и сына о некоторой осторожности. В этом деле лучше перестраховаться, – тут же успокоил. – Ну, до завтра.
Пожав и даже для бодрости встряхнув руку подполковника, Моржаретов поднялся к себе в кабинет. Оглядел разложенные по стопочкам и папкам бумаги. Можно ли будет дождаться когда-нибудь момента, когда стол окажется чист? Наверное, подобное возможно в том случае, если занимаешься каким-то одним делом. А когда их – от нефти до подстраховки собственных сотрудников, а в промежутке – банковские операции, посредническая деятельность, специальные расследования, розыск, валютное законодательство, страховые компании – словом, все, чем наградил нас рынок и что легло на плечи оперативного управления!
Набрал номер Глебыча. Тот, на удивление, оказался на месте.
– Ну что?
Интересовал и связывал их на данный момент лишь Соломатин.
– А как насчет освободить из-под стражи?
– «Мера пресечения отменяется, когда в ней отпадает дальнейшая необходимость, или изменяется на более мягкую, когда это вызывается обстоятельствами дела», – зачитал на память Глебов статью из Уголовно-процессуального кодекса.
– Бюрократ ты, – дал оценку своему другу Моржаретов.
– От такого же слышу. Как медичка и поясничка?
– В рифму. Скоро Маяковским станешь.
– Да не о том речь.
– А я – о том. А ежели ты про курс лечения, то мне бы найти врача, который освобождает шею от всяких вводных.
– Э-э, брат, тут тебе нужно к Михаилу Ножкину. Помнишь у него: «А на кладбище все спокойненько…» Или в крайнем случае возвращайся обратно к нам. Здесь так навалят на эту шею, что думать о ней просто не будет времени.
– Поговорили, – закончил разговор Моржаретов.
– Поговорили, – попрощался и Глебов.
27
Соломатин, еще чуть ли не вчера возмущавшийся законами, по которым освободили террористов, теперь сам питал надежду попасть под один из пунктов, разрешающих во время следствия находиться на свободе.
Он ничуть не сомневался, что вся провокация против него – результат встречи с Иваном во время перехвата списков. А вот один Черевач действовал или совместо с Буслаевым – его уже, собственно, не интересовало. Захотелось другого – увидеть Ивана. Приехать к нему и посмотреть в глаза. И все! Приехать и посмотреть. Приехать и посмотреть. Свобода нужна только для этого.
Сокамерником оказался, видимо, такой же не причастный к событию, навешенному на него, и потому ничего не понимающий молоденький парнишка. Забившись в угол, он затравленно озирался по сторонам, вздрагивая при каждом звуке. Попытка Бориса вывести его из этого состояния успехом не увенчалась, да и что было лезть к другому, когда своего хватало через край.
Поэтому – уввдеть Черевача! Эта мысль застолбилась настолько, что мешала думать о собственной защите, выстраивать план действий. Важнее момента, чем тот, когда он посмотрит в глаза Ивану, не существовало. Хорошо, если бы это произошло еще и при Наде. И если Черевач хоть на йоту виновен в подстроенном убийстве, Борис почувствует это. И уже никогда не простит. Так что знать правду оказалось важнее, чем доказывать свою непричастность к свершившемуся.
Моржаретов, первым приехавший на Петровку, сразу же показал ему фоторобот Ивана:
– Кто это?
– Старый знакомый. – Борис отметил, что впервые не назвал Ивана другом даже в прошедшем времени. – Откуда он у вас?
– Составили твои подчиненные, которые ездили с тобой за списками.
Про то, что в этом человеке Вараха распознал и связника, полковник решил пока не говорить.
– Ты знаешь, где он живет и работает?
– Нет, – после недолгой паузы соврал Содоматин. Впрочем, тут же оправдал и успокоил себя: место работы Ивана ему в самом деле неизвестно, а от Нади он ушел, и даже та сама не знает, где обитает ее муж. Знать может только Людмила. Да что знать, скорее всего у нее как раз и обитает.
– Не знаю, – для большей убедительности повторил Борис. Отношения Людмилы и Ивана – это их дело, и он бы не хотел впутывать в него начальство. Тем более засвечивать во всем этом деле Людмилу – это в конечном счете не по-мужски, не по-офицерски. А то получается, что подставляешь женщину из чувства мести. За то, что отвергла. В своем треугольнике они и разбираться будут сами.
– Решением Директора ты временно, пока идет следствие, отстраняешься от выполнения служебных обязанностей, – сообщил новую, самую неприятную новость Моржаретов. Но счел необходимым добавить, уловив потухший взгляд капитана: – Никто не сомневается в провокации, но следствие есть следствие. Понимаешь?
– Понимаю, – рассудком, а не душой принял приказ руководства Соломатин.
– А еще лучше – подай рапорт на отпуск, несколько дней у тебя уже набежало. И не думай, что ты оставлен один на один с этой ситуацией. Все выяснится. Только веди себя теперь поосторожнее.
– Меня берут на поруки? Что это значит?
– Это значит, что мы верим тебе, – грубовато, чтобы сбить меланхолию капитана, ответил Моржаретов. – И давай помогай следствию, потому как надвигаются события всякие разные, а хорошие офицеры на дороге не валяются. Они почему-то сидят по камерам.
Сказал не для красного словца. Из ста тридцати семи всевозможных совещаний, запланированных в Москве на интересующие налоговую полицию срок и тему, после просева осталось десятка два. Их взяли под контроль и опеку, но на эти официальные форумы Моржаретов особо не надеялся. Поэтому совместно с контрразведчиками они не спускают глаз с тех сибиряков, которые собрались в столицу. Только они могли более или менее точно привести к порогу сделки. И здесь потребуются надежные офицеры…
Дал понять из-под своей «крыши» и «Зет», что в «Южном кресте» оживилась работа с документацией – верный признак подготовки встречи. Можно надеяться, что произойдет та самая сверка документов, которая так же редка, как пролет кометы Галлея, но которая тем не менее обязательно состоится. Подловить эту встречу, аккуратненько накрыть сбор, да не так, чтобы, как с «черным списком», пустить все в дым. Пусть даже и оранжевый.
А из портов поступали сообщения о заказе на новые нефтеналивные танкеры, из транспортной милиции – о движении эшелонов с нефтью. Кое-какую информацию удалось получить от западных коллег: тайные счета ищите где-нибудь на Кипре, Гибралтаре, в землях Голландии – там, где существуют безналоговые зоны, где не спрашивают, откуда появились на счету деньги. Главное, чтобы доллары вращались в их банках, давая стране возможность жить на проценты.
Мир крутился и выкручивался, как только мог, но лишь бы себе не в убыток. Лишь Россия напоминала доброго богатого дядюшку, у которого тем не менее шустрые родственнички хапают все что плохо лежит. И тут же за дешевый леденец загоняют чужим дядям. Не менее, кстати, богатым, но зато более хитрым.
Серафим Григорьевич снял с пояса пейджер – новое чудо техники размером с ладошку, появившееся совсем недавно для оперативных работников и офицеров физзащиты. Нажал тумблер, прочел на дисплее все сообщения, которые ему передало наружное наблюдение: Вараха доехал до дома, вошел в квартиру; Соломатин без приключений добрался до общежития, заперся в комнате.
На всякий случай, повторяя, прогнал на экране сообщения, словно пытаясь заглянуть под крайнюю строчку. Нет, затор. Пусто. А он на всякий случай дал номер пейджера врачу-майору, которая со второго сеанса разогнула его от радикулита. Звонка от нее, конечно, не было, да и откуда ему взяться, если он сам не может выкроить минуты и первым позвонить ей, хотя обещал сделать это сразу, как только придет на службу. Неделю идет. Еще раз заболеть, что ли, чтобы иметь повод возобновить знакомство?
Набрал номер Ермека:
– Чайку случайно нет?
– А если покрепче?
– Чай с лимоном, что ли? – угадал Моржаретов.
Беркимбаев как приказал себе еще в период горбачевской антиалкогольной кампании не пить – и с тех пор ни грамма ни по какому поводу. В этом плане Ермек – кремень. Может, потому уже и генерал. Это они с Глебычем себе приказов не отдают. Только другим. Хорошо хоть, что при таком отношении к делу еще полковниками стали.
Помявшись с номером телефона врачихи, от греха подальше пошел в генеральский закуток…
Как удалось выяснить впоследствии, именно в это же самое время Фея тянула Вараху к двери, требуя привычную вечернюю прогулку.
– Попозже, Фейка, попозже, – успокаивал ее Григорий. Сына, хотевшего выйти с ней, остановил тоже: – Чуть попозже выйдете.
Он только что под испуганные охи жены и недоверчивый скептицизм сына говорил о необходимости сменить маршруты и время выходов из квартиры, с работы и учебы. Вроде все ощутили эту вынужденную необходимость, и только одна собака не могла взять в толк, почему в условное время не распахнулась дверь и ей не махнули рукой – вперед!
Заскулив, закружила, показывая свое нетерпение, преданно поглядывая на каждого в отдельности. Принялась гавкать на железную дверь, словно специально для сегодняшней ситуации установленную месяц назад.
– Ох, ты моя хорошая! – первой сжалилась жена. – Пойдем мы с тобой на балкончике постоим, а потом и погуляем.
Оторвав собаку от двери, ушла на лоджию. Сын подошел к окну, пытаясь разглядеть в темноте собачатников.
– Пап, это что, так серьезно?
– Есть момент.
– Мы с Леной договорились в это время встретиться.
– Подождет немного.
Сын с сомнением пожал плечами. Не замечая, что повторяет Фейку, покружил по комнате. Григорий, чтобы не нервничать и не раздражаться, попытался читать газеты.
– И нам теперь всю жизнь так прятаться? – не скрывал своего недовольства сын.
– Нет, конечно. Но какое-то время поосторожничать придется. Пока наша служба собственной безопасности не поработает на профилактику.
– Я так жить не хочу, – твердо проговорил сын, вкладывая в свои слова особый смысл.
Буквально вчера они впервые за долгие месяцы нашли время и желание поговорить друг с другом, поделились планами о работе после института. Григорий усиленно рекламировал службу в налоговой полиции, и сын уже не отметал с ходу это предложение…
– Но это же не каждый день, – легонько отвел удар подполковник. Хотел даже сказать что-то насчет романтики, но вовремя прикусил язык: не очень-то вязалась сегодняшняя ситуация с романтическим настроем.
Покружили по комнате. Просмотрели газеты. Уставились – один во двор, другой – в стену. Поскуливала на лоджии Фея.
– Все. К чертовой матери! – решительно направился к двери сын. – Я не намерен жить в склепе.
Григорий успел перехватить его за руку, дернул на диван. А сам встал.
– Обижаться будешь потом. Ты что, не представляешь, какие нравы за окном?
– За окном – Лена. Что я ей стану объяснять? Мы месяц не разговаривали, и я сам, понимаешь, сам попросил ее выйти. Я еще ни разу не нарушал своего слова. И не нарушу. Тем более перед Леной.
Да, сын может гордиться, что всегда был хозяином своему слову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45