сегодняшняя его ночь с Людмилой была все-таки нужна Козельскому. Людмила обязана была держать его под контролем, не дать уйти и что-то сотворить. И прекрасно справилась со своей задачей.
Видимо, услышанной фразы оказалось достаточно не только Ивану, но и Козельскому: разговор закончился. Черевач прикрыл веки, пытаясь как можно быстрее сообразить, как ему вести себя в возникшей ситуации. Дверь скрипнула, и он, открыв глаза, притворно потянулся.
– Чай в постель? – игриво-устало спросила Люда. Он помнил, что она не любит именно утро, когда все кончается и человек уходит…
Он сейчас тоже уйдет. Вот только как: со скандалом или без? Поздравить Людмилу с победой или сделать вид, что быть лопухом – это для него естественное состояние? Вообще-то хорошо смеяться тому, кто смеется последним…
Но все же не сдержался, ответил на предложение Людмилы таким отдаленным намеком, что в другое время можно было бы улыбнуться:
– Чай в камеру.
Не стал смотреть, как вздрогнула хозяйка: он и так прекрасно знает, что от страха, страсти и холода люди дрожат по-разному. Он же ничего особенного не предложил, просто нашел еще одно игривое сравнение. А если кому-то что-то померещилось – извините: на фильмы, которые смотрим, мы билеты покупаем сами.
Мало теперь Иван сомневался и в том, что между Людмилой и Козельским существуют более чем дружеские отношения. На одну зарплату, даже прапорщика налоговой полиции, так широко не поживешь. Значит, она поставляет ему информацию. И хотя сама налоговая полиция Черевачу была до фени, хотя доблестью в мире бизнеса пока считается не платить налоги, однако прежняя служба, да и само понятие чести противились: как можно работать с людьми, улыбаться им – и тут же за углом предавать?
Вернее, сам способ мало его интересовал – противны люди, предающие своих не за идею, а за деньги. Тем более деньги Козельского – чванливого американского ублюдка. По крайней мере «ублюдка» он ему не простит… А сегодняшнюю безумную, страстную, измочалившую его ночь он провел с одной из тех, кто молится на козельских…
Пока Людмила приходила в себя и решала, как ответить на, конечно же, шутку Ивана, он оделся. Впервые за время знакомства вдруг ощутил свое превосходство над ней. Раньше Люда просто-напросто сбивала любую его попытку покомандовать, настоять на чем-то своем.
А сейчас он словно почувствовал шевеление крылышек за спиной. О, с каким наслаждением он прошелся по квартире, с каким равнодушием взял, посмотрел и поставил обратно какую-то хрустальную вазочку! Хозяйка все еще испуганно, не оправившись от первого шока, по-прежнему не понимая, что за тайну он узнал во сне и отчего проснулся таким решительным, следила за ним.
А пришла в себя скорее затем, чтобы прервать неприятную паузу и хоть что-то выяснить:
– Если бы я не увидела, как ты просыпался, то подумала бы, что ты встал не с той ноги, – достаточно спокойно сказала она.
– Наверное, обе не те оказались, – усмехнулся Иван.
– И все же ты какой-то странный.
– Согласно ситуации, – развел руками Черевач.
– Что тебе не нравится в утренней ситуации? – продолжала додавливать Людмила, сама, может быть, боясь откровенного ответа.
– Все.
– Ты жалеешь, что остался?
– Как тебе сказать…
– Не говори, – решилась ничего не знать Люда. – Чай, как я поняла, ты пить не хочешь.
– Не хочу.
– Тогда проваливай. Скатертью дорожка.
Насколько одновременно может быть прекрасна женщина в полураспахнутом халатике, настолько и презрительно-отталкивающа. Все зависит от взгляда, которым на тебя смотрят, и от слов, которые говорят.
Но более всего Иван удивлялся самому себе. Раньше бы еще и покраснел за чужую грубость, а тут сам не остался в долгу:
– Сама доложишь Козельскому или тебе тогда не оплатится ночь?
– Подлец.
– Кому что достается, – продолжал переворачивать свою судьбу Иван. – Вот тебе: то импотент, то подлец…
– Замолчи! Да кто ты без нас? Ты хоть помнишь, какого мы тебя подобрали?
– Подобрали?
– А ты что думал? Именно подобрали. Или боишься себе сам в этом признаться?
– Я про другое. Ты сказала – «мы». Ты что, уже не служишь в налоговой полиции?
Вот тут Людмилу достало по-настоящему. И испугало уже откровенно. И еще нужно было посмотреть, что больше она боялась потерять: будущее, вроде бы красивое и денежное, или все же настоящее, которое пусть и менее комфортабельное, но на данный момент надежное.
– Мне каяться не в чем, – наконец нашла она ответ.
– Дай бог, – согласился с усмешкой Иван и прошел на кухню. Хлебнул из банки огуречного рассола, оторвал от календаря листок. Прочел вслух заметку на обороте:
– «Молочная маска». Прекрасное хобби. Смотри не перепутай, где какую надевать.
Красиво сказал, даже самому понравилось. Но не ради красного словца рвал Черевач с Людмилой. Он рвал с тем, что уже засосало его по самое горло. Интуитивно чувствовал, что если он не сделает этого шага сейчас, сию минуту, что если он пожалеет Людмилу и перестанет оскорблять ее, тем труднее будет вылезти из «БМВ», отказаться от зарплаты в долларах.
И вновь, в который раз за последнее время, подумал: а ведь завтра скорее всего он пожалеет об этом. Потому что опять же никому его поступок не нужен и нигде его с распростертыми объятиями не ждут. А завтра снова придется думать о хлебе насущном. Заработать же его со своей специальностью войскового разведчика на «гражданке» можно, только обозначая эту самую тумбочку, от которой он вроде бы сейчас бежит.
И в то же время он убеждался все больше и больше: если не сделает этот рывок, если не обозначит хотя бы для себя, где подлость и гнусность в красивых одеждах, потеряет еще больше.
– Так что вот такие дела, – подвел он итог своим размышлениям.
Люда напряглась, готовая ответить ударом на удар, но не поняла итогового решения Ивана. Зато он, чувствуя себя полным хозяином положения, подошел к ней настолько близко, что она, не желая его прикосновений, вынуждена была едва не распластаться по стене.
– Все когда-то кончается, – то ли в предупреждение, то ли в назидание сказал ей Иван и пошел к двери. Умело и привычно открыл все замки…
«Идиот, конечно, дурак, но… Все нормально, – спускаясь в лифте, ругал и хвалил себя Черевач. – Где наша не пропадала».
Не сомневаясь, что Люда смотрит в окно, спокойно обошел машину, снял с ветрового стекла прилипший листок. Приближается осень. Время, как говорят философы и писатели, подводить итоги. Но ерунда все это. Вот если бы затем ничего больше не случалось, то да, можно заняться подобным умствованием. А когда после этих разборок едешь на прежнюю работу, к старым друзьям и врагам, продолжаешь делать то, что не закончил буквально вчера, – какие это, к черту, итоги! Так, пробежка по верхам для собственного самоуспокоения. Да и не дано человеку остаться беспристрастным к самому себе, ведь не зря же итог подводится обычно хорошему и успешному. Разве разрешит кто себе вытаскивать на свет божий и собирать вместе собственные гнусности, просчеты, раны, которые преподнес другим людям? Обиды, которые принес в тот или иной дом или в те или иные души?.. Нет, бережет и лелеет все же себя человек, не дает снять с себя кольчужку.
Сдерживая себя, чтобы не посмотреть наверх, Иван сел на сиденье, взял телефон и набрал домашний номер. Он еще не знал, что скажет Наде, он постарается все понять по ее первым словам, по ее голосу и интонации. Конечно, пролепечет что-то про служебные дела, потому что ей совершенно незачем знать всей правды. Такой правды. А вечером он снова поедет с сыном в бассейн. «Как здорово», – единственное, что сказал Витя, выходя из воды в первую тренировку и благодарно утыкаясь головой ему в живот. Иван сто лет не слышал и не испытывал ничего подобного…
– Это ты? – обрадовалась Надя, и он с облегчением вздохнул: в голосе только тревога и радость. – Ты откуда?
– За Москву выезжали по некоторым делам, поэтому задержались. – Вспомнив, что следующей ее фразой может быть «ну хотя бы позвонил», сразу добавил: – За Солнечногорск.
За Солнечногорском радиотелефон квартиру уже не берет, и это снимало остальные вопросы.
– Ну слава богу. Домой заскочишь или теперь уже вечером?
– А как ты хочешь?
Он не знал, зачем спросил это. Надя, без сомнения, попросит приехать, а он еще не отошел от прошедшей ночи. У него нет ни бодрости духа, ни бодрости тела.
– Хоть на минуту забеги. Витюша еще спит, вчера до ночи рисовал аквалангистов, хотел, чтобы ты его похвалил. Мечтает теперь стать подводным бойцом, как тренер дядя Степан.
Иван посмотрел на часы: на минуту вроде и можно, но… Вспомнились часы Соломатина – наверное, уже начали ржаветь в сырости. Кстати, тот должен был позвонить.
– Борис не объявлялся?
– Звонил. Обещал поймать тебя на службе.
– Хорошо. Я заскочу после обеда.
– Мы ждем.
Господи, ну почему у них не было таких чутких и предугадывающих отношений раньше! Или в самом деле подошла та черта, за которой – новая жизнь и к которой они оба, собственно, не готовы? Которая страшит и требует чувствовать рядом плечо близкого человека. Хорощо, что он не сотворил глупость и не ушел от Нади навсегда. Людмила, правда, и не просила его оставаться в мужьях, ее больше устраивали именно такие отношения – ушел-пришел, но чтобы всегда был под рукой, когда ей захотелось. Что она доложит своему Козельскому? Только то, что он провел у нее ночь? Или про утренний разговор тоже? Но все равно он прекрасно врезал им всем промеж глаз. Еще долго головой мотать будут!
Но беда довольных собой людей как раз в том, что они забывают о принципе бумеранга. Их успех, хотят они того или нет, это автоматически неудача другого. Всем стоять на вершине места не хватит. А если к тому же вокруг не друзья, признавшие твое восхождение и радующиеся твоей победе, а враги, которых ты опередил и которые, кроме злости, и зависти к тебе не питают более никаких чувств? Как наивно расслабляться, подставляя лицо близкому солнцу и забывая обо всем! Сдернут ведь с верха, столкнут именно в этот момент…
По виду Козельского, с которым Черевач встретился около его кабинета, трудно было определить, насколько откровенничала Людмила.
– Где шляешься? Через два часа быть в Шереметьево. Встретишь Асафа.
У них в стройбате командиры взводов так не цедили сквозь зубы даже солдатам, хотя он наполовину состоял из бывших уголовников. Но это осталось терпеть недолго. Хватит. А Людмила, значит, о размолвке промолчала. Конечно, зачем ей терять свой куш. Ее задача – встретить, принять, оставить на ночь. Что и выполнено. А остальное – мужские игры на свежем воздухе. Так что нет, не было и никогда не будет полного доверия в своре шакалов. Степень откровенности здесь зависит только от количества получаемых денег и чувства страха…
Коротышка прилетел сосредоточенный, неразговорчивый. Он утонул в мягком сиденье и до самого офиса не обмолвился ни словом. Закрывшись с Козельским, около двух часов обсуждали они свои проблемы, и Иван, уже пропуская обеденное время, дергался между приемной шефа и телефоном, не зная, удастся ли заехать домой или придется отвозить Асафа в гостиницу.
Зато дозвонился Соломатин.
– На какую это прогулку ты собираешься? – поинтересовался он.
– На прогулку? – не понял Иван. – На какую прогулку?
– Ты машину за женой и сыном посылал? – уже с ноткой тревоги уточнил Борис.
– Какую машину? Какую прогулку? Где Надя? – все еще ничего не понимал Черевач. Но слабость в ногах уже почувствовал и присел на стул.
– Та-ак, – в задумчивости протянул Соломатин.
Иван нетерпеливо потряс трубку, словно мог побыстрее вытрясти новые известия. Но Борис молчал, просчитывая в уме какую-то непонятную, но уже страшную для Ивана ситуацию.
– Что? – потребовал ответа и объяснений Иван.
– Да вроде ничего, – постарался мягче подойти к главной новости Борис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45