Раненых заберите. Кондратьев, прощупай одеяло.
Я отвожу троих через двор к автомашинам. Смирный, не отводя рук от шеи, бросает мне сквозь зубы:
– Михельса вам все равно не найти.
Значит, Сысоев стал Михельсом и фактически хозяином банды. А Смирный, похоже, адъютант у патрона. На Петровке он молчать не станет: жить всем хочется…
Из дворницкой выводят еще четверых, среди них – две женщины.
– Нашли деньги? – спрашиваю у Стрельцова.
– Нашли, конечно. Смирного я допрошу и отправлю Югову. Он – поддужный Михельса, а тот не дурак, в грабеже не участвовал…
На Петровке в угрозыске Стрельцов первым допросил Смирного.
– Ну, кто есть кто? – начал допрос Стрельцов.
– Интеллигентно разговариваешь, – усмехнулся Смирный. – Только тебе это не поможет. Не расколюсь.
– Жить захочешь – расколешься. Если будешь говорить, учтем. А о делах твоих нам и без тебя все известно. Известен и соучастник ваш, на пирушке не присутствовавший. Лучше скажи, сколько в банде твоей осталось?
– Двое, кроме меня: Погорелов и Хлумов, по-нашему – Пегас и Тетеря. Только скажу я тебе, никакого участия в ограблении машины с деньгами не принимал. Зря вы к нам с гранатой сунулись.
– А чьи деньги мы в одеяле нашли?
– Это вы у Женьки спросите.
– Думаешь, не скажет Женька? Скажет, ей жить хочется. Мы с Глотовым ваш разговор слышали, как деньги делить и как вы с Михельсом работали – все слышали.
– Подслушанный разговор не в счет.
– Улики найдутся, а дело, откровенно говоря, высшей мерой пахнет. В органы безопасности я твое дело передам, гражданин Смирный. Вот так. – Стрельцов позвал конвойных. – Уведите.
А я поехал докладывать Югову.
12. Как Сысоев стал Михельсом
Югов выслушал мой рассказ, по обыкновению, молча, не перебивая, позволяя мне делать любые отступления и гипотезы, и я чувствовал, что Длинная речь моя вызывает у него полное сочувствие и одобрение. То, что Сысоев стал Михельсом, его нисколько не удивило, он только удовлетворенно кивнул в ответ. Он, должно быть, так и думал, что это случится. Только дослушав рассказ, позвонил Стрельцову.
– Стрельцов? Югов говорит. Глотов мне все доложил об операции в Марьиной роще. Ты дело Смирного мне не передавай: он у тебя глубже завяз. А о связи с Михельсом я допрошу его у тебя. Остальных допросишь сам: делали они что-нибудь по заданию Михельса или нет. И новая рация опять в эфире появилась, значит, еще забросили кого-то, а может быть, ее в специальной посылке Михельсу передали. Нет, запеленговать не успели, слишком короткая передача была. И шифр новый, пока разбираем. А дело ты провел славно. Одним, как говорится, ударом всю банду ликвидировал… Значит, договорились? С Глотовым приеду. Как-никак Смирный его первый знакомец и ниточка к Михельсу.
– Спасибо, Иван Сергеевич, – сказал я. – Сам хотел вас просить об этом.
– Только без фокусов. Никакого отмщения. Ну, ударил он тебя по шее. Прошло? Прошло. Главное – связь с Михельсом Жалеть он его не будет. Наверняка продаст. Самое важное он сам тебе сказал, что не возьмем мы Михельса. Значит, тот, гад, опять крышу переменил. Может быть, Паша Безруков что-то узнает. В своей шайке он прижился. Теперь он – Дементьев Пал Фомич. Пока ни одной ниточки к Михельсу…
На другой день утром мы с Юговым поехали в уголовный розыск к Стрельцову. В его кабинет доставили Смирного из КПЗ.
– Вопросы вам будут задавать представители органов безопасности. Отвечайте, Смирный. Это допрос.
Смирный усмехнулся не без злорадства:
– Я не антисоветчик, а сын трудового народа.
– Ваши имя и фамилия? – сухо спросил Югов.
– К чему лишний раз языком молоть. В деле они есть.
– Профессия? – спросил Югов.
Смирный охотно ответил.
– Образование почти высшее, учился в юридическом, а профессия – вор в законе.
– Почему же так изменился ваш жизненный путь?
– Потому что профессия юриста скучна и пахнет канцелярщиной, а вор в законе – романтично и выгодно.
– Где и когда познакомились с Михельсом?
– В кабаке, за одним столиком.
– Давно закрыты все кабаки, а то, что по блату и не по карточкам живете, вполне понятно… С Михельсом познакомились еще до войны?
– Допустим. Летом познакомились, а осенью снова встретились. Я ему с крышей помог.
– Вы знали, что он фашистский агент?
– В октябре и узнал, когда ему опять крыша понадобилась: ну, я и опять помог за две сотенных.
– Значит, тут вы и были завербованы?
– Никаких бумажек я ему не подписывал. Просто знал, что он немцев ждет. Тут я уже три сотенных взял, когда чекисты на его бабу вышли. Ему и паспорт новый понадобился, и я еще за две сотенных ему новый провернул. Денег у него тьма-тьмущая. По-барски рассчитывался.
– По его заданиям работали? – спросил я.
– Какие ж это задания. Пустую квартиру найти сейчас дело нетрудное. Да и с паспортом тоже: есть у нас такие умельцы, что и паспорт, и военный билет на любую фамилию аккуратненько сработают. Никто не подкопается. Ну, конечно, все через меня. Тебе нужно – плати.
– А людей по его заданию не убивали?
– Чего нет – того нет. К политике он меня не принуждал. Я вор, конечно, с нужными связями вор. Могу и зашибить, если хлюпик какой попадется, вроде тебя, например. Сказал он мне «уйми этого», я по шее тебя и стукнул. Легонько так, ты и ожил вскорости.
– А почему вы так уверены, что Михельса нам не взять? – вмешался Югов. – Он же не ваш брат уголовник, а, попросту говоря, шпион.
– Так он опять крышу сменит. И людишки у него есть, чтобы в этом помочь, – Смирный говорил охотно и без жалости к Михельсу. – Вот мы и договорились с ним, что, если нашу банду возьмут и он об этом узнает, он тотчас же найдет другую крышу. Ему не впервой квартиру менять…
Значит, опять искать, думал я, а незапеленгованная рация будет работать. Вероятно, она новехонькая, портативная, и с ней легко перебегать со двора во двор, причем в разных районах, и запеленговать ее трудно, потому что передачи короткие, а передавать неуловимому радисту, видимо, есть что, течет к нему откуда-то информация…
После Смирного мы допросили еще двух участников шайки, Погорелого и Хлумова. Погорелов сказал, что никого не убивал ни во время ограбления машины, ни по заданию Михельса. Хлумов мрачно молчал, потом сказал, что Смирный соврал, шофера и кассира убили по его приказанию, кто – не помнит: большой шухер был. Ну а мне, говорит, скрывать нечего: про украденные деньги Смирный опять врет, сам же эти деньги в Женькино одеяло заштопал. Вот вам и правда. Все мы у Михельса работали и немало сотенных от него заимели. Жил он на Арбате в угловом доме, где гастроном…
Протокол он подписал, не читая.
Чуть позже я поехал к арбатскому гастроному. Ведь здесь именно жил Михельс. Только «жил» – в прошедшем времени, а не в настоящем. И что там у него осталось, не знаю. Вряд ли что важное.
Так и оказалось. Ничего наводящего на след я у него в комнате не нашел. Никаких бумаг, ни оружия, ни рации, ни записной книжки с номерами телефонов, которые могли бы облегчить нашу работу. И вот я снова в кабинете Югова, куда явился, перевернув вверх дном очередной приют Михельса. И снова тревожный знак вопроса.
– А что ты ожидал? – спрашивает Югов. – Записки с адресом?
– Искал как положено.
– Кем положено? Михельс опытный и умный разведчик. Следов не оставляет. Я так и думал. А разыскать надо. Хоть все пустые квартиры обыскивай, а найти придется. Подождем Пашу Безрукова. Может, ему повезет. Где-нибудь, да осел. А мы пока время теряем…
– Это меня и мучает.
– Здесь эмоции не помогут… И еще: не можем никак запеленговать его рацию, работает она у него слишком коротко. Шифр мы уже распознали. Преимущественно сообщает о числе вышедших из ремонта танков… Придется тебе по ремонтным заводам походить. Может быть, там и найдем конец ниточки.
– Предлагаю дополнение, – сказал я.
– Какое?
– Михельс не колдун и не телепат. Он просто использует полученную им информацию. Надо бы все госпитали обойти и с главврачами поговорить.
Но мы с Юговым и не представляли, как все это трудно. В середине ноября немцы начали новое наступление на Москву. На Киевском направлении им удалось прорваться за Нару, на Можайском уже шли бои у Кубинки, на Волоколамском они были остановлены у Крюкова, за немногие десятки километров от Москвы. Гитлер уже видел в мечтах свои бронетанковые части, громыхающие по Красной площади, но свежие части, вступившие в бой у подмосковных железнодорожных станций, остановили новое наступление. Прибывшие из сибирских резервов советские войска не только отбросили врага, но и сами перешли в наступление. После этих ожесточенных боев переполнялись московские госпитали, а выздоравливающие рвались вернуться в свои части, гнать врага подалее от любимой столицы.
В самой Москве было спокойно: верили истово, что ее не сдадут. А мы с Юговым искали врага – особенно страшного, когда его соотечественники рвутся в Москву.
Мы решили, что он – скрывший это даже от Хельги Мюллер – немец, долго проживший или учившийся в Москве – в старой, николаевской, но не советской. Привык к старым названиям улиц. Улицу Горького, говорят, называл Тверской, улицу Кирова – Мясницкой, а улицу Дзержинского, самую ненавистную ему, – Лубянкой. Город он знал отлично и отлично владел русским языком с его московским «аканьем», легко отыскивал себе пустые квартиры, благо полгорода эвакуировано. И список таких адресов у него был, потому что воровские шайки легко находили их, подкупая бесчестных управдомов, а с воровскими шайками Михельс прочно связан, не жалел денег для своих террористических вылазок.
Но люди, знавшие о нашем розыске, настойчиво помогали нам, не пугаясь и не щадя сил своих.
Одной из таких помощниц оказалась и моя соседка Лейда.
13. Лейда
Передаю ее рассказ так, как я его слышал, со всеми подробностями, не пропустив ни единого словечка, а памятью, как говорится, меня бог не обидел…
«В конце ноября я как-то была в костеле. Не потому, что я верующая, а просто по старой привычке: ведь в буржуазной Латвии закон божий был для нас обязателен. Сижу с краешка, а у нас в костеле молятся сидя, и вдруг вижу чуть впереди меня Сысоева.
– Теперь он Михельс, Лейда, переменил фамилию, – прерываю ее я.
– Не перебивай меня, Вадик, а то собьюсь и забуду. Тебе ведь все равно: Сысоев он или Михельс, а мне так удобнее. Сидит он тоже с края, вероятно для того, чтобы скорей уйти, потому что в религиозность его я ни капельки не верю, и оглядывается, словно кого-то ищет. Меня он видит отлично, но не узнает, забыл, вероятно, мельком в передней видел, не взглянул даже, а я-то его запомнила. И наконец, догляделся. Сидит сзади такой мордастый со шрамом на лице и тоже кого-то глазами ищет. И наконец, они друг друга нашли.
Оба тотчас же сели рядом, благо в костеле народу немного. Теперь они были совсем близко от меня, даже шепот их слышен. «Походим по городу сначала, – услышала я слова Сысоева, – поглядим, нет ли хвоста за нами». «Ладно», – сказал другой. И оба тотчас же вышли, ну а я, конечно, за ними: очень хотелось новую крышу Сысоева найти. Идем. Они впереди, я чуточку сзади. Не дай бог в метро пойдут, я всегда в метро путаюсь, не знаю ни входов, ни выходов, ни пересадочных станций. Пошли прямо по улице Кирова, оба оглядываются, а на меня даже не смотрят: не такой хвост себе представляли. Дошли до метро и – туда. Я за ними… Спустились по эскалатору, сели в поезд. В один вагон. Только на каждой станции до «Комсомольской» или до «Красносельской» оба выходили, а в последний момент обратно в вагон. Очень боялась, что их упущу, каждый раз, когда выходили, за ними тыркалась и тут же возвращалась, понимала, что это они хвост проверяют. А одета я была простенько, незаметно, пальтишко у меня старенькое, платок на глаза повязала, мать родная бы не узнала. В Сокольниках оба вышли, и я опять за ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Я отвожу троих через двор к автомашинам. Смирный, не отводя рук от шеи, бросает мне сквозь зубы:
– Михельса вам все равно не найти.
Значит, Сысоев стал Михельсом и фактически хозяином банды. А Смирный, похоже, адъютант у патрона. На Петровке он молчать не станет: жить всем хочется…
Из дворницкой выводят еще четверых, среди них – две женщины.
– Нашли деньги? – спрашиваю у Стрельцова.
– Нашли, конечно. Смирного я допрошу и отправлю Югову. Он – поддужный Михельса, а тот не дурак, в грабеже не участвовал…
На Петровке в угрозыске Стрельцов первым допросил Смирного.
– Ну, кто есть кто? – начал допрос Стрельцов.
– Интеллигентно разговариваешь, – усмехнулся Смирный. – Только тебе это не поможет. Не расколюсь.
– Жить захочешь – расколешься. Если будешь говорить, учтем. А о делах твоих нам и без тебя все известно. Известен и соучастник ваш, на пирушке не присутствовавший. Лучше скажи, сколько в банде твоей осталось?
– Двое, кроме меня: Погорелов и Хлумов, по-нашему – Пегас и Тетеря. Только скажу я тебе, никакого участия в ограблении машины с деньгами не принимал. Зря вы к нам с гранатой сунулись.
– А чьи деньги мы в одеяле нашли?
– Это вы у Женьки спросите.
– Думаешь, не скажет Женька? Скажет, ей жить хочется. Мы с Глотовым ваш разговор слышали, как деньги делить и как вы с Михельсом работали – все слышали.
– Подслушанный разговор не в счет.
– Улики найдутся, а дело, откровенно говоря, высшей мерой пахнет. В органы безопасности я твое дело передам, гражданин Смирный. Вот так. – Стрельцов позвал конвойных. – Уведите.
А я поехал докладывать Югову.
12. Как Сысоев стал Михельсом
Югов выслушал мой рассказ, по обыкновению, молча, не перебивая, позволяя мне делать любые отступления и гипотезы, и я чувствовал, что Длинная речь моя вызывает у него полное сочувствие и одобрение. То, что Сысоев стал Михельсом, его нисколько не удивило, он только удовлетворенно кивнул в ответ. Он, должно быть, так и думал, что это случится. Только дослушав рассказ, позвонил Стрельцову.
– Стрельцов? Югов говорит. Глотов мне все доложил об операции в Марьиной роще. Ты дело Смирного мне не передавай: он у тебя глубже завяз. А о связи с Михельсом я допрошу его у тебя. Остальных допросишь сам: делали они что-нибудь по заданию Михельса или нет. И новая рация опять в эфире появилась, значит, еще забросили кого-то, а может быть, ее в специальной посылке Михельсу передали. Нет, запеленговать не успели, слишком короткая передача была. И шифр новый, пока разбираем. А дело ты провел славно. Одним, как говорится, ударом всю банду ликвидировал… Значит, договорились? С Глотовым приеду. Как-никак Смирный его первый знакомец и ниточка к Михельсу.
– Спасибо, Иван Сергеевич, – сказал я. – Сам хотел вас просить об этом.
– Только без фокусов. Никакого отмщения. Ну, ударил он тебя по шее. Прошло? Прошло. Главное – связь с Михельсом Жалеть он его не будет. Наверняка продаст. Самое важное он сам тебе сказал, что не возьмем мы Михельса. Значит, тот, гад, опять крышу переменил. Может быть, Паша Безруков что-то узнает. В своей шайке он прижился. Теперь он – Дементьев Пал Фомич. Пока ни одной ниточки к Михельсу…
На другой день утром мы с Юговым поехали в уголовный розыск к Стрельцову. В его кабинет доставили Смирного из КПЗ.
– Вопросы вам будут задавать представители органов безопасности. Отвечайте, Смирный. Это допрос.
Смирный усмехнулся не без злорадства:
– Я не антисоветчик, а сын трудового народа.
– Ваши имя и фамилия? – сухо спросил Югов.
– К чему лишний раз языком молоть. В деле они есть.
– Профессия? – спросил Югов.
Смирный охотно ответил.
– Образование почти высшее, учился в юридическом, а профессия – вор в законе.
– Почему же так изменился ваш жизненный путь?
– Потому что профессия юриста скучна и пахнет канцелярщиной, а вор в законе – романтично и выгодно.
– Где и когда познакомились с Михельсом?
– В кабаке, за одним столиком.
– Давно закрыты все кабаки, а то, что по блату и не по карточкам живете, вполне понятно… С Михельсом познакомились еще до войны?
– Допустим. Летом познакомились, а осенью снова встретились. Я ему с крышей помог.
– Вы знали, что он фашистский агент?
– В октябре и узнал, когда ему опять крыша понадобилась: ну, я и опять помог за две сотенных.
– Значит, тут вы и были завербованы?
– Никаких бумажек я ему не подписывал. Просто знал, что он немцев ждет. Тут я уже три сотенных взял, когда чекисты на его бабу вышли. Ему и паспорт новый понадобился, и я еще за две сотенных ему новый провернул. Денег у него тьма-тьмущая. По-барски рассчитывался.
– По его заданиям работали? – спросил я.
– Какие ж это задания. Пустую квартиру найти сейчас дело нетрудное. Да и с паспортом тоже: есть у нас такие умельцы, что и паспорт, и военный билет на любую фамилию аккуратненько сработают. Никто не подкопается. Ну, конечно, все через меня. Тебе нужно – плати.
– А людей по его заданию не убивали?
– Чего нет – того нет. К политике он меня не принуждал. Я вор, конечно, с нужными связями вор. Могу и зашибить, если хлюпик какой попадется, вроде тебя, например. Сказал он мне «уйми этого», я по шее тебя и стукнул. Легонько так, ты и ожил вскорости.
– А почему вы так уверены, что Михельса нам не взять? – вмешался Югов. – Он же не ваш брат уголовник, а, попросту говоря, шпион.
– Так он опять крышу сменит. И людишки у него есть, чтобы в этом помочь, – Смирный говорил охотно и без жалости к Михельсу. – Вот мы и договорились с ним, что, если нашу банду возьмут и он об этом узнает, он тотчас же найдет другую крышу. Ему не впервой квартиру менять…
Значит, опять искать, думал я, а незапеленгованная рация будет работать. Вероятно, она новехонькая, портативная, и с ней легко перебегать со двора во двор, причем в разных районах, и запеленговать ее трудно, потому что передачи короткие, а передавать неуловимому радисту, видимо, есть что, течет к нему откуда-то информация…
После Смирного мы допросили еще двух участников шайки, Погорелого и Хлумова. Погорелов сказал, что никого не убивал ни во время ограбления машины, ни по заданию Михельса. Хлумов мрачно молчал, потом сказал, что Смирный соврал, шофера и кассира убили по его приказанию, кто – не помнит: большой шухер был. Ну а мне, говорит, скрывать нечего: про украденные деньги Смирный опять врет, сам же эти деньги в Женькино одеяло заштопал. Вот вам и правда. Все мы у Михельса работали и немало сотенных от него заимели. Жил он на Арбате в угловом доме, где гастроном…
Протокол он подписал, не читая.
Чуть позже я поехал к арбатскому гастроному. Ведь здесь именно жил Михельс. Только «жил» – в прошедшем времени, а не в настоящем. И что там у него осталось, не знаю. Вряд ли что важное.
Так и оказалось. Ничего наводящего на след я у него в комнате не нашел. Никаких бумаг, ни оружия, ни рации, ни записной книжки с номерами телефонов, которые могли бы облегчить нашу работу. И вот я снова в кабинете Югова, куда явился, перевернув вверх дном очередной приют Михельса. И снова тревожный знак вопроса.
– А что ты ожидал? – спрашивает Югов. – Записки с адресом?
– Искал как положено.
– Кем положено? Михельс опытный и умный разведчик. Следов не оставляет. Я так и думал. А разыскать надо. Хоть все пустые квартиры обыскивай, а найти придется. Подождем Пашу Безрукова. Может, ему повезет. Где-нибудь, да осел. А мы пока время теряем…
– Это меня и мучает.
– Здесь эмоции не помогут… И еще: не можем никак запеленговать его рацию, работает она у него слишком коротко. Шифр мы уже распознали. Преимущественно сообщает о числе вышедших из ремонта танков… Придется тебе по ремонтным заводам походить. Может быть, там и найдем конец ниточки.
– Предлагаю дополнение, – сказал я.
– Какое?
– Михельс не колдун и не телепат. Он просто использует полученную им информацию. Надо бы все госпитали обойти и с главврачами поговорить.
Но мы с Юговым и не представляли, как все это трудно. В середине ноября немцы начали новое наступление на Москву. На Киевском направлении им удалось прорваться за Нару, на Можайском уже шли бои у Кубинки, на Волоколамском они были остановлены у Крюкова, за немногие десятки километров от Москвы. Гитлер уже видел в мечтах свои бронетанковые части, громыхающие по Красной площади, но свежие части, вступившие в бой у подмосковных железнодорожных станций, остановили новое наступление. Прибывшие из сибирских резервов советские войска не только отбросили врага, но и сами перешли в наступление. После этих ожесточенных боев переполнялись московские госпитали, а выздоравливающие рвались вернуться в свои части, гнать врага подалее от любимой столицы.
В самой Москве было спокойно: верили истово, что ее не сдадут. А мы с Юговым искали врага – особенно страшного, когда его соотечественники рвутся в Москву.
Мы решили, что он – скрывший это даже от Хельги Мюллер – немец, долго проживший или учившийся в Москве – в старой, николаевской, но не советской. Привык к старым названиям улиц. Улицу Горького, говорят, называл Тверской, улицу Кирова – Мясницкой, а улицу Дзержинского, самую ненавистную ему, – Лубянкой. Город он знал отлично и отлично владел русским языком с его московским «аканьем», легко отыскивал себе пустые квартиры, благо полгорода эвакуировано. И список таких адресов у него был, потому что воровские шайки легко находили их, подкупая бесчестных управдомов, а с воровскими шайками Михельс прочно связан, не жалел денег для своих террористических вылазок.
Но люди, знавшие о нашем розыске, настойчиво помогали нам, не пугаясь и не щадя сил своих.
Одной из таких помощниц оказалась и моя соседка Лейда.
13. Лейда
Передаю ее рассказ так, как я его слышал, со всеми подробностями, не пропустив ни единого словечка, а памятью, как говорится, меня бог не обидел…
«В конце ноября я как-то была в костеле. Не потому, что я верующая, а просто по старой привычке: ведь в буржуазной Латвии закон божий был для нас обязателен. Сижу с краешка, а у нас в костеле молятся сидя, и вдруг вижу чуть впереди меня Сысоева.
– Теперь он Михельс, Лейда, переменил фамилию, – прерываю ее я.
– Не перебивай меня, Вадик, а то собьюсь и забуду. Тебе ведь все равно: Сысоев он или Михельс, а мне так удобнее. Сидит он тоже с края, вероятно для того, чтобы скорей уйти, потому что в религиозность его я ни капельки не верю, и оглядывается, словно кого-то ищет. Меня он видит отлично, но не узнает, забыл, вероятно, мельком в передней видел, не взглянул даже, а я-то его запомнила. И наконец, догляделся. Сидит сзади такой мордастый со шрамом на лице и тоже кого-то глазами ищет. И наконец, они друг друга нашли.
Оба тотчас же сели рядом, благо в костеле народу немного. Теперь они были совсем близко от меня, даже шепот их слышен. «Походим по городу сначала, – услышала я слова Сысоева, – поглядим, нет ли хвоста за нами». «Ладно», – сказал другой. И оба тотчас же вышли, ну а я, конечно, за ними: очень хотелось новую крышу Сысоева найти. Идем. Они впереди, я чуточку сзади. Не дай бог в метро пойдут, я всегда в метро путаюсь, не знаю ни входов, ни выходов, ни пересадочных станций. Пошли прямо по улице Кирова, оба оглядываются, а на меня даже не смотрят: не такой хвост себе представляли. Дошли до метро и – туда. Я за ними… Спустились по эскалатору, сели в поезд. В один вагон. Только на каждой станции до «Комсомольской» или до «Красносельской» оба выходили, а в последний момент обратно в вагон. Очень боялась, что их упущу, каждый раз, когда выходили, за ними тыркалась и тут же возвращалась, понимала, что это они хвост проверяют. А одета я была простенько, незаметно, пальтишко у меня старенькое, платок на глаза повязала, мать родная бы не узнала. В Сокольниках оба вышли, и я опять за ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14