Может быть, сломан позвоночник? Но тогда бы она вообще не чувствовала бы ног, как их сосед по подъезду «афганец» Жорка в инвалидной коляске. С другой стороны, Жорка этот великолепно владел своими руками. Люба отлично помнила, как он ущипнул ее пьяный за ногу, синяк на внутренней поверхности бедра, чуть выше колена, потом не проходил месяц. Она же теперь не способна даже мизинцами пошевелить. И ежедневный ее доктор и начальник его, появлявшийся изредка, продолжали отделываться общими фразами. Мол, идешь на поправку, и все будет хорошо.
В общем, Люба чем дальше, тем больше ощущала – что-то тут не так. И болезнь у нее непонятная, и обстановка вокруг болезни – палата, врачи, поведение родителей, самый свет за невообразимым окном – все не совсем нормально. Никогда бы она не поверила, если б ей рассказали, что у них в Калинове есть такая больница. Районную больницу своего города она знала слишком хорошо, сто раз навещала там валявшегося с инфарктом отца. Двухэтажное кирпичное здание, со сводчатыми потолками, запахом прокисших щей в коридорах, недовольными медсестрами и восьмиместными палатами. Что же с ней случилось? Где она?
– Я больше так не могу, – сказала Люба врачу. Он вздохнул, долго крутил ручки на электрической тумбе с проводами, потом вдруг сказал:
– Завтра.
– Что «завтра»?
– Завтра тобой займется человек, который введет тебя в курс дела. Полностью. В известном смысле.
Сегодня, подумала Люба и как всегда по утрам, попробовала пошевелиться. Самообман это или нет, но ей казалось, что с каждым пробуждением она чуточку лучше владеет телом. И правда ведь – научилась двигать бровями, ноздрями. Сгибать мизинцы.
Сегодня.
Кстати, а когда сегодня? Во сколько?
– Это не имеет значения, – сказал врач, улыбнулся и вышел.
Прошло совсем немного времени, «минут пять» – решила про себя больная, и открылась дверь, и в палату вошел молодой мужчина. Среднего роста, среднего сложения и довольно-таки усредненного внешнего вида. Темный костюм, белая рубашка, но без галстука, то есть надо понимать, что намерения серьезные, но не вполне официальные. «Жених» – мелькнула в голове Любы мысль, ей самой показавшаяся донельзя глупой. Хотя на провинциального жениха вошедший действительно был похож. Только без цветов. Увидев, что его видят, он мягко, или вернее сказать, осторожно улыбнулся, отчего у него заострился кончик носа и появились резкие морщины в углах рта. А взгляд как был, так и остался застывшим, оловянным.
– Здравствуйте, Люба, – сделал несколько шагов к кровати. – Мое лицо вам незнакомо, не пытайтесь меня узнать.
В обычной ситуации Люба пожала бы плечами, мол, пожалуйста, но сейчас ничего не сделала. И не сказала. Он сел. Не нагло, не закинув ногу на ногу, ладони на коленях. Опять улыбнулся, снова заострился нос, прорезались морщины.
– Знаете, мне поручена весьма ответственная миссия… и я волнуюсь. Очень.
– Не волнуйтесь, – сказала Люба, не зная, имеет ли она право так говорить.
Молодой человек повозил ладонями по коленям.
– Вы, наверно, уже обратили внимание, что оказались в не совсем обычной ситуации.
Люба вдруг сильно заволновалась – вот оно! – мелькнула неоформленная мысль.
– Вас, небось, уже начало раздражать то, что вам ничего не хотят толком объяснить, да?
– Да, – прошептала девушка.
– Поверьте, это делалось, вернее, не делалось ради вашего блага. Вы находились в таком физическом состоянии, что сообщение вам всей правды могло бы плохо отразиться на вашем состоянии. Теперь вам стало лучше, врачи говорят, что вы достаточно крепки, окрепли, чтобы вам сообщить все.
Любе показалось, что у нее шевелятся волосы. Это было новое ощущение, приятное и неприятное одновременно.
– Говорите!
– Да, пора уж. Дело в том, Люба, что вы умерли. Вы умерли, а теперь оживлены. Вам говорили, что вы попали в ужасную ситуацию, это, в общем, верно, но это только часть правды.
– Я попала под автобус.
Вадим зажмурился, потер пальцами виски, потом за ушами.
– Пусть будет автобус, в том смысле, что конечно – автобус, только тут главное, что вы не просто очень сильно пострадали, а полностью погибли. Вы меня понимаете?
После короткого молчания Люба спросила.
– Я попала в реанимацию?
Вадим коротко и отрицательно помотал головой.
– Вы попали в могилу.
Девушка спросила с каким-то даже смешком в голосе.
– И надолго?
– Надолго.
– И какой же теперь год на дворе? – в голосе девушки прибавилось юмора, но вместе с ним чувствовался и опасно крепнущий надрыв.
– Поверьте, это теперь не имеет особого значения. Собственно, почти никакого не имеет. Теперь все очень и очень изменилось, мы теперь по-другому смотрим на многие вещи, особенно на само время, и поэтому…
Люба изо всех сил скосила взгляд в сторону прозрачного окна, словно там стараясь почерпнуть какую-нибудь подмогу или объяснение. Там ее глазам представилась картина, отнюдь не годная врачевать ее чувства. Над зеленой поляной, что располагалась между больничным корпусом и лесом, завис большой прогулочный геликоптер в виде ладьи с загнутыми кверху носом и кормою. Из его дна протянулась к земле полупрозрачная труба, похожая на аккуратный укрощенный смерч, и было видно, как по нему скользят вниз, намного медленней, чем это могло бы быть под воздействием земного тяготения, человеческие фигурки. Весело размахивая руками, кажется, еще и хохоча.
– Это что, фантастика? – тяжелым голосом, в котором смешивалась брезгливость с истерикой, спросила больная.
Вадим явно затруднялся, что ответить.
– Скажите, что это такое?! Скажите, или я…
Непонятно откуда появился в палате веселый врач и начал с озабоченным видом крутить переключатели на тумбе рядом с кроватью. Голос пациентки почти сразу стал смягчаться, слабнуть, и вскоре она уже счастливо спала.
Врач повернулся к Вадиму.
– Вам помощь не нужна?
Вытирая платком абсолютно мокрое лицо, «жених» спросил:
– Я все испортил, да?
– Нет, что вы. Для первого разговора очень даже ничего. Ни комы, ни обморока. Так, эмоциональный всплеск.
Валерик ждал его на первом этаже в громадном холле со стеклянной стеной, за которой безучастно стоял идеальный лес. Старик сидел в кресле с раскрытой газетой в руках. Проходившие мимо работники центра и посетители поглядывали на него, кто с иронической усмешкой, мол, какой пижон! кто, просто выпучив глаза.
– Документ эпохи? – равнодушно спросил Вадим.
– Ни в коем случае, – бодрый старик шумно свернул газетный лист, – это мы там у себя «в Сахаре», как у вас принято обобщать, затеяли настоящий «боевой листок светской хроники». От желающих понежиться в наборном цеху или поиграть пером, отбоя нет. Кое где ведь и рыцарские турниры устраивают, потом лечи их, а особенно лошадок. А тут полная безобидность. Но это ладно, что ты? Надо сказать, сеанс не затянулся.
Вадим опустился в соседнее кресло, свесил голову набок, рассматривая свое смутное отражение в начищенном до блеска мраморе.
– Не думал, что будет «так» трудно.
– Ну, братец, тут уж я тебя даже и успокаивать не стану. Хочешь иметь чистую карму – терпи. Твой крест.
– Мог бы не напоминать.
– Мог бы, мог бы.
– И потом, как это у тебя в одной куче и карма и крест?
– Да наплюй. Скажи лучше, что она из себя представляет?
Вадим медленно вернулся в вертикальное положение.
– В деле о ней изложено не слишком-то и подробно. Собственноручных документов всего около десятка. Три письма, обрывки записок, квитанции… Кажется, из тихонь. Не красотка, не уродка. Никаких особых способностей, таких в наше время называли хорошистками. Домашняя девочка. Вязание, варение. Да, ты знаешь, я ее толком и не рассмотрел, все за собой присматривал. Сам представлял для себя наибольший интерес.
– Это ты зря, никакие эксцессы с твоей стороны…
– Лучше тебя знаю, что опасаться было нечего, позаботились, но воображению не прикажешь.
Помолчали. Валерик двигал по отдельности бровями вверх – вниз, как бы взвешивая полученную информацию.
– Сколько лет?
– Двадцать два.
– Девственница?
– Да ладно тебе, Валерик!
– Что значит – да ладно!? Это самый корневой вопросец, всю дальнейшую тактику надо строить в зависимости от того, пускала она кого-нибудь себе под юбку или нет. Двадцать два года, тихоня, вязание, если еще и это…
– Иногда мне кажется, ты просто старый пошляк!
– Значит, не скажешь?
– Не скажу, – устало ответил Вадим.
– Ну что ж, тебе, так сказать, карты в руки.
– Ты же знаешь, я в карты не играю.
– И зря, а я очень даже распробовал это удовольствие, у нас отличная сложилась группешка, перечислять не буду, кое о ком ты, возможно, даже и слышал. Старички, само собой. Такие, знаешь ли, случаются преферансные пятницы. И такой сочности разговор…
– Пикейные жилеты, – мрачно хмыкнул Вадим. – Или правильнее сказать пиковые?
– Каламбур! Не прошло и ста лет, а ты уже выучился. В преферансе начальная игра – шесть именно пик.
– Здравствуйте! – раздалось сзади. Незаметно подкравшиеся дамы. Как только этот с виду каменный пол умудряется всасывать все звуки? Что за подарок! Мадам Рыжова и мадмуазель Рыжова.
– Аида Борисовна! – запел Валерик. Вадим вскочил.
Чтобы не заставлять своего слишком престарелого ученика скрипеть суставами в приступе галантности, бывшая учительница обошла строй кресел и встала перед ними. Сопровождаемая дочерью. Впрочем, определить сходу, кто из этих двух бальзаковских особ мать, а кто дочь, мог бы только близкий родственник. Эвелина убрала бородавку с губы, и обе они сделали корректировки фигуры, допустимые законом о сохранении идентичности. Впрочем, дочь та, что «скучает обликом» и выглядит чуточку старше.
– Сидите, сидите Валера.
– Да уж, я уж, лучше так уж.
Рыжова старшая, хотя одновременно и младшая, спросила, строго глядя Вадиму в подбородок:
– Приступили?
Тот наклонил тяжелую голову.
– Что ж, желаю вам успеха. От всего сердца. Мы все будем послеживать за вашим делом.
– Да, да, и я тоже, – присовокупила дочь, и в голосе ее звучала целая гамма чувств. А ведь и в самом деле, подумал Вадим, невозможно определить, жалеет она, что сейчас не находится на месте Любы или радуется.
– Сегодня, насколько я понимаю, первый визит.
– Да, Аида Борисовна.
– Надеюсь, все пойдет как следует, а если все пойдет как следует, то очень скоро вам понадобится помощь по части, так сказать, художественного просвещения вашей подопечной.
Вадим едва заметно кивнул. Ему не хотелось вслух соглашаться с этим мнением в присутствии Аиды Борисовны.
– На этот счет прошу учесть, что лучший кабинет эстетической аккумуляции представляем здесь мы. Я и… – она твердой рукой взяла смущенную дочь за локоть.
– Он все понял Аида Борисовна, – прохрипел Валерик и перешел на кашель.
– Не дурачьтесь, Тихоненко, не надо. А вы, Вадим, запомните мои слова. У нас постоянные и новейшие поступления. Новый каталог Поликтета, и Лист как всегда одаривает. Такой бодрый дар. Да, да. До свидания.
Они удалились, солидно, но бесшумно ступая по зеркальному полу холла в сторону широкой стеклянной стены, за которой стоял невозмутимый полдень.
Вадим задумчиво смотрел вслед неприятной паре.
– Поверишь ли, она единственная, кто из всех сотрудников политехникума добилась, после возвращения, должности в Лазарете. И надо же, чтобы мы именно на нее нарвались сейчас.
Старик хмыкнул.
– Кстати, Валерик, почему она с тобой так, запанибрата, ты что, еще не представился руководству?
– Люблю власть, но не люблю козырять чинами. Понимаешь, я здесь отчасти инкогнито.
– Как знаешь.
– Знаю, Вадик, знаю.
Вадим сел обратно в кресло. Справа осталась стоять стена все того же полдня, слева по черно-серебристой стене ползли вверх-вниз прозрачные цилиндры лифтовых кабин. Было тихо. Только шуршала газета престарелого одноклассника, запихиваемая в карман пиджака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43