Пока же было рано говорить даже о начале этого процесса, потому что воскрешены были далеко не все преданные, а воскрешенные еще не начали прощать. Кроме индивидуального прощения от каждого, требовалось еще прощение «общества». Майборода, по его подсчетам, вот уже двадцать лет трудился в поте лица, и конца работы пока не просматривалось. Вадим много раз порывался спросить отца, зачем он терпит этого гада, ведь не обязан, но никак не мог застать Александра Александровича в подходящем для разговора состоянии. Теперь отец сам его застал. И откуда-то знает про вчерашнее. Вообще-то, Вадим догадывался, что отец довольно внимательно следит из-за пелены постоянного опьянения за событиями в семье и вокруг. Что ж, проверим, что выследил.
– Плохо сходил в гости я.
– Испугались?
– Да, кажется, не в этом дело. От меня никакого же вреда быть просто не может.
Старик откинулся на автобусном сиденье.
– Так считаешь? Тебе что-то вшивали, кодировали?
– Слушай, эти твои алкогольные примочки…
– Говорю, чтоб понятнее было.
– Я понимаю.
– Что ты понимаешь, что они тебе сказали, будто ты теперь чист как лист, опасен, как ягненок, да? Так это всего лишь слова.
Вадим поморщился.
– Но я же слежу за собой. Слежу и ничего не чувствую такого. И если только почувствую, я знаю, что делать.
Александр Александрович неожиданно хихикнул.
– Укол? Или кнопку под мышкой нажмешь?
– Па-па.
– Не укоризнь меня, я по всякому на твоей стороне, только вся эта розовая жижа меня раздражает. Как бы они все это ни выставляли, все равно громадный тут обман, или самообман, что еще хуже.
– Не будем об этом.
– Ладно, не будем, знаю, что бесполезно. Я про другое. Как себя вел твой тесть, извини уж, так его буду называть.
Вадим ненадолго задумался, а, действительно, как? Всю ночь вспоминал, крутился, а так, чтобы сформулировать… это понятно, больше всего места в голове занимала товарищ Люба. Этот невразумительно кокетливый сфинкс.
– Сначала ничего так себе вел, а потом вдруг придрался, наорал, выгнал.
– Угу. В стиле «я за себя не ручаюсь?»
– Вроде того.
– Понятно. Что еще?
– Там еще почему-то шофер был, дядей Васей зовут.
Отец кивнул.
– Зна-аю. Вообще-то, никчемный человек, но в той ситуации отличился. Первым на крики прибежал, девушку до своего автобуса на руках дотащил и в больницу. Так что, по официальной версии, он вроде как убийца невольный, а на самом деле наоборот, чуть ли не спаситель. Он в своей этой роли просто купается. Обвиненный несправедливо – это ведь звучит гордо. Претерпевший за правду. Такие теперь ценятся, как раньше орденоносцы. И часто справедливо. Но с этим Васей, думаю, другая схема: кого-то, когда-то он все-таки покалечил по пьянке своим автобусом, да только того пострадавшего теперь нельзя оживить, вот и придумали умники из Лазарета этому Васе условное наказание. А он чувствует себя как Монголия, которой просто так скостили долг.
Вадиму невольно припомнилась бурная радость Любы при появлении ее убийцы. Наверняка она чувствовала сквозь болтовню официальной версии, что этот человек не сделал ей реально ничего плохого. Отсюда и полнота и легкость прощения.
Александр Александрович встал, неторопливо прошелся по своему «заведению», достал из белого, но грязного стенного ящика с большим когда-то красным крестом на крышке штоф с мутноватой жидкостью и поглядел его на свет.
– Бимбер.
Вадим терпеливо ждал. Отец все так же неторопливо отыскал стакан, выдул из него предполагающийся мусор, тоже проверил на свет. Налил мутноватого напитка. Выпил, расцветая вместе с движением любимой отравы внутрь организма.
– Ладно, сынок, а теперь я тебе сообщу то, ради чего тебя позвал сюда так раненько. И тебе многое станет понятно, в частности мои выкрутасы, во время визита твоей, так сказать, подопечной.
Откуда-то снаружи донесся неопределенный, но явно незапланированный шум. Александр Александрович недовольно оглянулся, наклонился вперед и быстро проговорил:
– Матвей этот, Иваныч бесился не просто так. У него есть на то основания.
Вадим наклонился к отцу, почувствовав, что сейчас произойдет что-то важное.
Александр Александрович длинно глотнул из стакана, выпустил сивушное облако раздутыми ноздрями. Он решался.
– Вообще-то, я давал слово, что не заикнусь об этом. И даже не слово давал, а обязательство подписывал. Не хотел подписывать, но пришлось. Собаки! Якобы такой есть закон. Но современные законы – это гомерическая дичь. На мой взгляд, в них нет никакого смысла. Наверно, меня накажут. Не знаю как, но немного неприятно об этом думать. Я сам себя уже наказал, и предостаточно, так что чего уж мне бояться, правильно?
Да, папа волнуется, и решиться ему трудно.
– Если не хочешь, не говори.
Александр Александрович допил стакан.
– Нет уж, раз задумал…
И тут снаружи донесся угрожающе знакомый голос, Усиленный внезапностью своего появления:
– Где он?!
Александр Александрович быстро оглянулся, прищурился на один глаз и быстро-быстро заговорил:
– Он ведь, он ведь, ты понимаешь…
– Где он?!
Казалось, что какой-то гигант бродит по двору между домом и деревьями, потому что голос доносится вроде как сверху. Потом показалось, что он схватил дом за плечи и трясет; было слышно, как из окон второго этажа сыплются крики Маринки, матери, возмущенных соседей.
Александр Александрович вскочил и выглянул из дверей «гаража». И этим, судя по всему, выдал явку. Вадим услышал, как от общего шума отделилась колоннада шагов и начала стремительно приближаться к убежищу Александра Александровича по протоптанной дорожке.
Александр Александрович медленно вернулся на свое место, на губах его играла обреченная улыбка. Не успел.
В дверях «гаража» появилась фигура Матвея Ивановича, стало почти темно. Боря бурное дыхание, «тесть» крикнул:
– Где она?!
Сбежала! Куда?! С кем?! Когда Матвей Иванович обнаружил, что дочери его нет дома, и ни на какие вызовы она не откликается, то сразу решил, что она у «жениха». Негодяй ее выманил, завлек, принудил. А может, даже оглушил и выкрал. Ему же только и надо, что «отчитаться» перед Лазаретом.
– Я пришел, чтобы тебя убить, – честно признался Матвей Иванович, крутя в ладонях граненый стакан с бимбером.
– Убить? – весело поинтересовался Александр Александрович.
– Да…
В «гараже» постепенно собирались встрепанные родственники: мама, Марина, рыжий ее муж. Чем больше отец исчезнувшей дочери убеждался, что ошибся в подозрении, тем растеряннее он становился.
– Да ты выпей, выпей, – советовал ему Александр Александрович, Вадима злила эта отцовская вера во всесилие мутного средства.
– Кто-то вмешался, – сказал негромко рыжий зять, стоявший в дверях в роскошном халате. Он как всегда держался как бы чуть в стороне и, более того, немного над ситуацией. Но сейчас все его услышали, потому что мысль его слишком походила на правду.
– Кто вмешался?! – взревел Матвей Иванович. Он никому не понравился своим шумным, разбойничьим визитом. Все смотрели на него как на откровенную неприятность, от которой непонятно как избавляться.
Доктор попытался увести ситуацию в сторону от набухающего скандала.
– Мы уже двадцать минут занимаемся не тем, чем должны заниматься. Вадик, позвони Валере, пусть он провентилирует по своим каналам, для него, насколько я понимаю, закрытых линий не бывает.
– Правильно! – Александр Александрович подтащил к себе черный старинный телефонный аппарат с черным резиновым проводом и снял трубку.
– Работает? – недоверчиво спросил доктор.
– У меня все работает.
Набрав номер и послушав трубку, бывший учитель пожал плечами.
– Не отвечает.
– Дайте мне, – потребовал Матвей Иванович, но и у него, у обманутого отца, не получилось, он растерялся. После него звонил рыжий, звонила Маринка. Ничего. Обменялись краткими мнениями. Вывод: Валера слишком крупная фигура, и сейчас, видимо, в такой фазе своего задания, что не может общаться на частные темы.
– Я пойду, – сказал мрачно Матвей Иванович, неприязненно кивнул всем и удалился.
После короткого молчания Вадим сказал:
– А, в самом деле, куда она могла пропасть?
Мать вздохнула, Маринка и рыжий отвели глаза, отец возился с аппаратом.
– Если до конца дня не выяснится, что это какое-то недоразумение, – сказал самый рассудительный из всех, доктор, – обратись в Лазарет. Тут может иметь место какой-то сбой в плане. Пусть помогают.
– Идемте спать, – сказала Марина. – Может, Люба сама еще позвонит.
Когда все удалились, Вадим обернулся к отцу, тот как раз допивал третий стакан самогона. Обнял сына, даже припал к его груди. Продолжать прерванное откровение он явно не собирался.
– Извини. Мне кажется, что прав рыжий. Пусть Лазарет, наконец, включится.
Папа струсил? Решился, а потом все-таки не решился. Да, что же он такое хотел сообщить? Трезвый, он был готов на лихой, противозаконный жест, самогон вернул его в лоно обычной жизни.
– Я согласился с вами встретиться, Вадим…
– Спасибо.
– Но, право, не представляю, чем бы я мог вам помочь, – Иван Антоноич улыбнулся немного виновато, немного снисходительно.
– Но как же?!
– У вас сложилось совершенно неверное представление о той роли, которую Лазарет играет в вашей жизни. Вы привыкли к ощущению, что находитесь под некой опекой. Должен повторить – я не являюсь представителем некой, или какой бы то ни было организации, ведающей судьбами и тайными помыслами воскрешенных. Более того, ни какой такой организации просто нет. По крайней мере, такой, какую вы себе, судя по всему, воображаете.
У Вадима сделалось очень глупое выражение лица. Глупое и растерянное.
– Но ведь от вас я получил все про Любу, вы мне советовали, инструктировали, я…
– Это верно. Мы помогаем делать первые шаги, потому что воскрешенные подобны новорожденным, им без этого не обойтись. Мы даем советы, исходя из огромного эмпирического опыта работы в этой области, базируясь на длительных исследованиях. Советы, но не указания и, тем более, не приказы. Мы слегка подталкиваем человека в нужном направлении, но не берем на себя обязательство подстилать соломку под каждый его дальнейший шаг. Мы не детский сад для взрослых, и мы не тайная полиция. Мы ни за кем не следим про запас и на всякий случай, и не прочерчиваем графики наиболее приемлемого продолжения ваших жизней. Если вы заметили, я не слишком-то горел желанием встречаться с вами и с удовольствием остался бы в неведении относительно состояния ваших теперешних отношений с девушкой Любой. Чем дальше вы удалялись бы во всех смыслах от Лазарета, тем выше мы бы имели право оценить свою работу. Вадим наклонил голову и понуро ею качнул.
– Значит, вы не скажете, где Люба.
Щекастый доктор всплеснул руками.
– Господи, да вы никак не хотите понять. Мы не знаем, где находится Люба. Не знаем!!! Она живой человек, куда хочет, туда и едет, с кем хочет, с тем…
– С кем? – быстро спросил Вадим и тут же сконфуженно потупился.
– Поймите, мы живем в несколько странном, на первый взгляд, но достаточно свободном мире. Общих правил – минимум. Не пытайтесь производить искусственное, фальшивое время, и все. Прочие преступления могут быть приравнены к капризам. Даже в убийстве нет ничего фатального. Ну еще запрещены эксперименты с природой вещества, но к вам-то, и к Любе вашей, это не имеет прямого отношения. Это запрещение стесняет всего несколько сот человек на планете.
– В том-то и дело, что Люба никакая теперь не моя, – вздохнул Вадим.
Доктор едва заметно зевнул.
– А вот это, батенька, исключительно ваша собственная оплошность, недоработка, головотяпство и несостоятельность.
– Почему?
– Вы, юноша, получили партию от нас в идеальной расстановке. Девица – табула раса…
– Что?
– Ну, такая же, в определенном смысле, как вы. Мы запустили вас сразу после родителей, беседы с ними были сокращены до минимума, чтобы не усугубить смятение в ее душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43