– Хорошо, пусть его нет в Эдемских Лазаретах, но ведь мог же он воскреснуть обычным путем. Чин чином, и по закону и по порядку, где-нибудь в Моршанске или Чите. Дал найти себя вместе со своим, каким-нибудь дневником, с пачкой стихов.
Хозяин дома грустно покивал.
– Это я проверил сразу, потому что это проверяется еще более элементарно.
– Да-а?
– Набираете имя и фамилию – не воскрешался ли такой-то в последнее время?
Иван Антонович поморщился, ему стало неудобно, ведь, в самом деле, проще просто не бывает. Мог бы и сам… а то опять очки в зачет толстяку. Но тут же явилась мысль:
– А не мог он, очнувшись, заблокировать информацию о себе? Чтобы до нее нельзя было добраться ни через какую программу?
– Только теоретически. Это все равно, если бы грудной младенец вдруг решил постичь алгебру, еще лежа в колыбели, и постиг. Представляете, он лежит, опутанный шлангами и проводами, даже не понимая, где и когда находится, и тут ему вдруг придет охота шутить над старыми друзьями. До этого ли ему?
– А вдруг он все предвидел. Ну не все, а в общих чертах, он ведь что-то обещал сочинить про конец света, помните. Допустим, что для него Плерома не шок.
Тихон Савельич развел толстыми руками.
– Я уж и не помню, что он там обещал сочинить и упоминался ли там какой-то конец света.
– Вроде бы было… конец света, суд. Страшный.
– Ну не знаю, тогда он не человек, а какой-то монстр. Сказать по правде – всего лишь очень способный выпивоха и бабник.
Иван Антонович помял виски длинными пальцами.
– Да, пожалуй, да, мы его демонизируем. И прежде пре увеличивали, как мне кажется, его чрезвычайность, и теперь.
– В том-то и дело. Я, например, думаю, как он мог внушить, неподвижный и слабый, вышколенным работниками того Лазарета, в котором он воскрес, что они должны ради него произвести диверсию в базовом программном обеспечении. Иван Антонович сунул трубу в карман.
– А вдруг он не слабый, не неподвижный. Вдруг он уже месяц назад воскрес, сил набрался, и только теперь о нас вспомнил. Тихон Савельич немного посопел, потом хмыкнул:
– Тогда он сволочь.
Вадим с десантником не поругались, наоборот, стали составлять план дальнейших совместных действий. И это понятно, цель была у них общая. Для начала Вадим отчитался о проделанной работе. Слушая его, Жора по большей части морщился. Описание поездки к песцовой королеве вызвало у него приступ оскорбительного смеха.
– Не станет она с бабой стакиваться, вон даже от матери все скрыла. Не-ет, тут как говорится, ищите мужика.
Вадим хотел было заметить, что если исходить из этой теории, то Люба, тайно счастливая в сексе с ним, Жорой, должна была бы первым делом броситься конкретно к нему. Но почему-то ничего сказать не сумел. В эту жалобную любовь – десантник, троечница и инвалидная коляска – Вадиму не слишком верилось, вернее сказать, он позволял себе не всматриваться мысленно в сплетение тел и механизмов, оставляя его темным пятном в углу своей памяти. Но при всем этом, его отношение к данной девице явно изменилось. Не то чтобы стало хуже, нет. Просто, скажем, теперь его собственное давешнее поведение в палатке Бориса Стругацкого ему казалась смехотворным, щенячьим. Зачем он так церемонничал на счет особы, имевшей обыкновение так вычурно общаться с безногими десантниками. Нет, нет. пора со всей жесткостью сказать себе – определись дружок, что тебе от нее надо. И получи это. То есть прощение. Можно надеяться, что она сравнительно легко его даст, когда он доставит к ней старого, проверенного да еще и вылеченного любовника. Впрочем, насколько он помнил, она не безумно обрадовалась Жоре, когда он вкатил давеча к ней на коляске. Однако вдруг виной всему именно коляска, Люба решила, что он по-прежнему инвалид! Да, господи, не могла же она не понять, что он всего лишь интересничает, а так вполне ходок.
Вадим помотал головой, какой толк во всех этих мыслях, их может быть еще тысяча, и все равно ощущение, что разгоняешь туман лопатой.
– Ты знаешь, Жора, из мужиков мне на память приходит только один.
– Кто же?
– Знаешь, я перебрал всех ее одноклассников и ребят со двора…
– Я тоже перебрал, у меня тоже есть компьютер. Говори дело.
– Только Валерик. Валера Тихоненко. Он с первого момента вился рядом. Все время тянул одеяло на себя, а поболтать он умеет. И никогда не любил проигрывать, даже когда ему выигрыш был и не очень нужен.
Жора подвигал широкой нижней челюстью.
– Я его видел?
– Да, да, на той самой вечеринке у Любы, когда все были, а потом ее отец стал всех выгонять.
– Скелет?!
– Он мой друг, он не умирал еще. Вернее, нет, – Вадим запнулся, вспомнив о сообщении джинна.
– Чего ты?
– Отбой. Мне сказали, что он как раз умер.
Жора внимательно на него посмотрел и подвигал бровью.
– Кто сказал?
– На работе.
Десантник подпрыгнул и громко хлопнул себя по ляжкам.
– Тут что-то есть.
– Не понимаю.
– Да и я пока не все понимаю, только опыт жизни в Новом Свете учит не слишком полагаться на все эти байки о смертях.
– Да?
– Наконец, усвой, смерть у нас здесь вообще состояние временное.
Вадим был вынужден мысленно признать справедливость этого замечания. Пора переставать думать по-старому. Смерть – это почти никогда не конец. Жора развивал в том же духе.
– Смерть как грипп, дипломатическая болезнь, когда человеку нужно устроить дымную завесу, он чаще всего говорит, что он мертв. Ему это особенно легко, насколько я понял, он же шишка.
– Он говорил, что генерал.
– Какой еще генерал?
Вадим начал что-то плести про персональный хронометр, Жора не очень-то слушал, тер щеки и гримасничал.
– Да, тут что-то есть. Да еще и разговорить умеет, говоришь? Представляешь, куда он может ее ввести.
– Куда?
– Смотря где он генерал. Хотя, на определенном уровне, могут всякие бартеры быть. Генерал генералу друг. Если даже секундная стрелка… Да хоть к Ричарду Гиру, или Элтону Джону, не знаю, кого она любит, и кто в год ее смерти был в самом соку. Я вот хотел на Шумахера посмотреть, на Гагарина… так, какие у тебя данные на этого скелета?
Совещались еще довольно долго, но, как ни крути, была только одна линия поисков, по которой можно было совершить хоть какое-то реальное продвижение. Родственники.
– Кто это? Вон там в каталке.
– Это не каталка.
– Знаю, студент, знаю, – сказал Жора, наклоняясь на сиденье геликоптера вперед.
Стеклянная стена виллы раздвинулась, на берегу бассейна, выполненного в виде большого синего ромба, показалась пара. Мужчина и женщина. Мужчина лежал страшной тушей в широком антигравитационном кресле и плыл над травой, прикрыв лицо газетой. Стройная, спортивного вида женщина без возраста, шла рядом, одним пальцем подталкивая «каталку». Пара приблизилась к столу, установленному подле бассейна. На столе накрыт был, видимо, завтрак. Можно было разглядеть кувшин апельсинового сока, стаканы. Женщина оставила «тушу» у стола, а сама, очень быстро раздевшись, нырнула почти без всплеска в воду. Через минуту из других дверей виллы, подковою обступавшей бассейн, вышел сухощавый мужчина лет пятидесяти примерно. Руки в карманах, вид скучающий. Не торопясь направился к накрытому столу.
– Попробую догадаться, – сказал десантник, – тот, что только что появился – отец нашего генерала, правильно?
– Да.
– А тот, что в «каталке», этот, как его?
– Бажин. Старший. Отец моего старого друга, и друга Валерика. Мы все из одной двухэтажки там, в Калинове.
– А чего он сам не ходит? Больной такой?
– Ленивый. Всегда говорил, вот выйду на пенсию, пальцем о палец не ударю. Вот и не ударяет.
– Понятно. А та, что плавает, значит, мать?
– Да, это мать Валерика.
– Подожди, а почему она вывозит этого, жирного?
– Я же рассказывал, у них там все перепуталось. Мать Валерика влюбилась в старшего Бажина, а за это мать Бажина влюбилась в отца Валерика. Или не совсем влюбилась, просто решила как бы отомстить, что ли. А он ее и не любит вроде, но никуда от нее не может деться.
– А чего он сейчас хочет от этой, что в воде?
Старший Тихоненко подзывал свою бывшую жену к бортику. Она неохотно подплыла. Они о чем-то некоторое время разговаривали. «Туша» несколько раз вздрагивала в своем висячем кресле и махала в их сторону газетой. Отец Валерика прикладывал ладонь к сердцу, запрокидывал страдальчески голову. Мать Валерика отказывалась выполнять его просьбу, даже отплыла от бортика на несколько метров. Тогда он сел на траву, обхватил колени руками и зарыдал.
– Чего ему надо?
– Да, обычное дело. Жена старшего Бажина капризничает, говорит, что все над нею издеваются, что отец Валерика живет с ней из милости, что ей лучше повеситься. Сейчас она, наверно, стоит на табуретке с петлей на шее. Сколько уж раз так было, что-то я на эту тему припоминаю из прежней жизни. Старший Бажин вытаскивать ее из петли не хочет, говорит, что все это дурь, а у него давно уже искусственное сердце. А тетя Виктория, это которая в петле, говорит, что она из петли выйдет, только если ее «эта змея» сама на коленях попросит, то есть мать Валерика. А старший Бажин все издевается – «ну, не надоело вам? Давайте завтракать».
Десантник тихонько покхекал.
– Правду говорят – в каждой избушке свои погремушки.
– А старшему Бажину всегда по часам надо есть, диабет, и он всегда говорил, что лучше сдохнет, чем будет спасать свою корову.
– Какую корову?
– Ну, жена его тоже толстая. Очень. Как только она на табуретку залезала? И никто не верил, что отец Валерика живет с ней по любви.
Жора еще раз кхекнул.
– Когда их всех воскресили, вылечили и диабет, и сосуды у тети Виктории, все думали, они как-нибудь что-нибудь придумают. Оказалось, ничего не придумывается. Только из Калинова уехали от стыда. А сыновья к ним обычно ни ногой. Даже на праздники. Но Валерика я здесь точно видел, вчера через экран, так что информация у них быть должна, что-нибудь он им ведь должен был рассказать.
Мать Валерика выбралась из бассейна, набросила на себя белоснежный махровый халат, затянула пояс и пошла вслед за своим бывшим мужем туда, где, надо полагать, находилась висельница. Старший Бажин колыхался как кисель, хохоча и обмахиваясь газетой.
– Ну что, будем спускаться? – спросил Вадим. Они висели над районном вилл в летучем аппарате и глядели вниз, перевалившись через борта.
– А что еще остается? То, что нам будут не рады… а что нам остается делать.
Вадим вздохнул.
– Мне они точно не обрадуются.
– Нам надо уже на что-то решаться, слишком надолго мы зависли. Еще немного, и можно нарваться на скандальчик. Нарушение приватности. Старички нажалуются. Сделаю я небольшой круг.
Круглая плоскодонка бесшумно поплыла влево. Жора держал пальцы левой руки на клавишах, пальцами правой скреб щеку. Размышлял. Вадим тоже сидел с самым задумчивым видом, как будто только что узнал невероятную новость.
– Послушай, Жора.
– Чего тебе?
– А кому они пожалуются?
– Не понял.
– Ты сказал, что старики пожалуются на то, что мы над ними висим.
– Да.
– А кому? Кто теперь власть? Понимаешь ли, я вообще об этом всем не задумывался как-то. Кто управляет всем?
– Видно-видно, что тебя совсем уж недавно «оттуда» выдернули,
Вадим обижено наклонил голову.
– Почему же, я уже и «Ослябю» искал. Вообще-то, мне про многое рассказывали там в Лазарете, но до этого не дошел мозгами, чтобы спросить.
Десантник вдруг резко оскалился.
– А-а, черт с ним, ничего не могу придумать, попрем напролом. Как говорится, без легенды.
Когда машина снизилась метров до тридцати над осмотренной уже сверху виллой, на приборной доске зажегся огонек, и приятный, хотя и металлический голос поинтересовался: что вам нужно? Жора объяснил, с усилием подбирая слова и даже чуть гримасничая от этих усилий.
Внизу зашевелился в своей «каталке» ленивец с газетой. Стал тыкать в подлокотник висячего кресла огромным пальцем, потом задрал голову вверх, и поза его из ленивой стала неприязненной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43