Не слишком профессиональные у вас отношения, надо сказать. Послушай-ка, Проктор…
Мейтланд шагнул вперед и оттолкнул его. Бродяга дыхнул ему в лицо кислятиной. Пуская винные пузыри, Проктор повалился на спину и беспомощно уселся на земле. Когда Джейн попыталась перевернуть сумку, Мейтланд ткнул костылем в открытую крышку и выбил ее из рук девушки. Та в гневе выпрямилась:
— Какого черта…
— Вот именно! — Он деловито поднял костыль и махнул Джейн, чтобы она отошла. Она попятилась, указывая на лежащего на земле Проктора.
— Вот подожди, он проснется… Поверь, он…
— Он ничего не сделает. Ручаюсь.
Мейтланд шагнул к Проктору. Бродяга смотрел на него снизу вверх, смущенный собственным опьянением. Он попытался поправить галстук под ухом и виновато улыбнулся Мейтланду. Мейтланд подошел к нему и расстегнул ширинку.
Когда моча ударила в лицо Проктору, тот поднял свои обезображенные рубцами руки, стараясь заслониться, и смотрел, как янтарная жидкость разбивается о ладони и стекает на лацканы смокинга. Не в состоянии пошевелиться, он тупо смотрел на Мейтланда. Струя попадала то в рот, то в глаза, то на плечи. Горячая жидкость пенилась и пузырилась в пыли.
Мейтланд ждал, пока она иссякнет. Проктор, потупив глаза, лежал на боку в луже мочи. Пытаясь стряхнуть брызги со смокинга, он с грустным видом водил рукой по лацканам.
Бросив Проктора, Мейтланд повернулся к молодой женщине. Она, не двигаясь, наблюдала за происходящим. Он указал на разбросанные вещи из сумки:
— Ну, довольна, Джейн? А теперь собери все.
Она беспрекословно опустилась на колени рядом с сумкой и быстро уложила в нее вечерние туфли и полотенце. Моментально протрезвев, Джейн пристально посмотрела на Мейтланда:
— Он этого не забудет.
— От него и не требуется. — Закрыв сумку, Мейтланд сделал жест в сторону кинотеатра. — Пойдем к тебе.
Когда Джейн, овладев собой, вгляделась в обросшее щетиной лицо Мейтланда, рассчитывая обнаружить признаки лихорадки, он попытался дать ей затрещину. Она ловко увернулась.
— Я не помогу тебе выбраться отсюда.
— Ну и ладно. В общем-то, мне и не хочется отсюда уходить. Во всяком случае, сейчас.
Не глядя на Проктора, неподвижно лежащего в луже мочи, он двинулся за молодой женщиной. Она шла впереди, опустив голову, с большой сумкой в руке.
ГЛАВА 18
пять фунтов
— Где лампа? Давай немного осветим этот маленький притон.
Чуть не сломав Джейн плечи, Мейтланд протиснулся в дверь темного подвала, сел на неприбранную постель и вытянул больную ногу, как замотанную в тряпье жердь. Через минуту он постучал костылем по полу:
— И разожги примус. Мне нужно кипятку. Ты меня помоешь.
Бросив испуганный взгляд на Мейтланда, Джейн взялась за работу. Из пятидесятигаллоновой кадки у лестницы она набрала в кастрюлю воды, накачала примус и зажгла огонь.
— Ты по-свински обошелся с этим старым придурком.
— Так было и задумано, — сказал Мейтланд. — Я не потерплю, чтобы какой-то старый бродяга и беглая психопатка ломали передо мной комедию.
— И все равно это было свинство. Похоже, ты настоящее дерьмо.
Мейтланд пропустил ее замечание мимо ушей. Его расчеты оправдались. Выступая в этой новой для себя агрессивной роли, он заставил девушку подчиниться. Он снял рубашку. Его руки и грудь были покрыты грязью и синяками.
— Тебе бы надо прибраться в комнате, — сказал он девушке. — Ведь у тебя здесь был выкидыш?
— При чем здесь это! — Она выпрямилась в негодовании, но, сделав над собой усилие, подавила гнев. — Хочешь сыграть на моем чувстве вины? Как я понимаю, такая у тебя теперь стратегия?
— Я рад, что это так очевидно.
— Да хватит уже. Мне и без того плохо, так что нечего расковыривать мои раны обоюдоострым мечом.
Мейтланд пнул ящик, внутри загремели банки.
— Мне нужно поесть — посмотрим, что у вас имеется. Кроме этой детской еды, которой ты меня пичкаешь. Я не собираюсь играть роль твоего ребенка.
Это ее задело.
— Так, по-твоему, я ради этого тебя здесь держу?
— Меня бы это не удивило. Я не смеюсь над твоими приступами сентиментальности, в других обстоятельствах они были бы очень кстати, но сейчас у меня другое на уме. Во-первых, во-вторых и в-третьих, я хочу отсюда выбраться.
Джейн скомкала его грязную рубашку. — Я тебе ее выстираю. Послушай, я вызову помощь — когда буду готова. Ты все время думаешь только о себе. Как ты не можешь понять, что у меня могут быть собственные проблемы?
— С полицией?
— Да! С полицией! — Она в ярости вытащила из-под кровати металлическое ведро и налила в него горячей воды.
— Что у тебя было? — спросил Мейтланд. — Наркотики, аборт — или ты сбежала из-под ареста? Джейн помолчала, опустив руки в воду.
— Догадливый, — тихо проговорила она. — Вы, наверное, здорово ведете свои дела, мистер Мейтланд, — но не личную жизнь, я полагаю. — И поникшим голосом добавила: — Я заняла денег. У друга мужа. Довольно крупную сумму. Вшивый ублюдок.
Она принялась намыливать покрытое синяками тело Мейтланда, а закончив с мытьем, отыскала косметическую бритву и побрила его. Он сидел на краю кровати, наслаждаясь прикосновениями ее маленьких рук, порхающих по коже, словно послушные птички. Мейтланда удивляло, что ему доставляет удовольствие хотя бы по пустякам унижать эту молодую женщину, играя на ее невнятном чувстве вины и смеясь над ней; он не ожидал от себя ничего подобного. Что же касается Проктора, то он унижал его преднамеренно. Он опустил старого бродягу самым грубым образом. Но его скотский поступок даже доставил ему некоторое удовольствие. Его порадовала эта яростная стычка — она вселила в него уверенность, что ему удастся подчинить себе этих двоих. Отчасти он мстил Проктору и молодой женщине, хотя прекрасно понимал, что, по какой-то парадоксальной логике, оба они получали удовлетворение от его оскорблений. Его агрессивность отвечала их ожиданиям, их не вполне осознанной самооценке. Сколько бы Мейтланд ни удивлялся наслаждению, которое доставляли ему его жестокие выходки, он совершал их намеренно. Полный решимости выжить любой ценой, он пользовался своей склонностью к жестокости точно так же, как раньше пользовался жалостью и презрением к себе. Главное — добиться господства над старым бродягой и этой своевольной молодой женщиной.
Он позволил Джейн себя вытереть. Ее руки, ловко обходившие болезненные места, утешили его и успокоили.
— А что твой отец? — спросил он. — Он не мог тебе помочь?
— Он мне больше не отец. Я о нем и не вспоминаю. — Она посмотрела на пробиравшиеся по лестнице солнечные лучи и сцепила руки, словно в масонском рукопожатии. — Самоубийство — это… внушаемое действие, и к тому же передается членам семьи. Когда кто-то из твоих родных доходит до той стадии, что не может убить себя сразу, а занимается этим пару лет — не торопясь, словно это важнее всего в его жизни, — то ты поневоле начинаешь смотреть на собственную жизнь его глазами. Иногда я боюсь за свои мозги.
Она встала.
— Давай-ка разденься, я вымою тебя всего. Потом поедим, и ты меня трахнешь.
После мытья Мейтланд лег на кровать, закутавшись в махровый халат Джейн. Он чувствовал себя посвежевшим и заново рожденным. Когда он стоял голый на лестнице, Джейн своими сильными руками мыла ему бедра и живот, смывая запекшуюся кровь и масляные пятна. Потом она занялась приготовлением скромного ужина, и он смотрел, как она снует по комнате, счастливая в этом домашнем уединении. Она достала курительный набор и свернула себе сигарету.
— Джейн, ты куришь слишком много гашиша…
— Это хорошо для секса…
Она затянулась. Когда они закончили ужин, комната была полна дыма. Впервые после прибытия на остров Мейтланд почувствовал себя комфортно. Джейн сняла юбку и легла на кровать рядом с ним, приклонив голову к нему на подушку. Она предложила ему неплотно набитую сигарету, но Мейтлан-ду уже и так было хорошо.
— Хорошо…— Она глубоко затянулась и взяла его за руку. — Как ты себя чувствуешь?
— Гораздо лучше. Это может показаться странным, но сейчас мне совсем не хочется отсюда выбираться… Джейн, куда ты ходишь по ночам?
— Я работаю в клубе — то есть это не совсем клуб, но что-то вроде того. Иногда подцепляю кого-нибудь на автостраде. А что? Противно, да?
— Немного. А почему ты не устроишь свою жизнь? Завела бы себе кого-нибудь и начала бы все заново.
— Да ну тебя… Сам-то ты почему не устроишь свою жизнь? У тебя в сто раз больше заморочек. Жена, да еще эта врачиха… На самом деле ты и до аварии жил на острове.
Она повернулась к нему.
— Ну, мистер Мейтланд, пожалуй, мне лучше раздеться самой — вряд ли вы справитесь с этой работой.
Мейтланд неподвижно лежал рядом, положив руку ей на бедро. Пока она раздевалась, у нее ни с того ни с сего изменилось настроение. Живая улыбка погасла. Сознание своей наготы как будто отдалило ее от Мейтланда, словно включился какой-то защитный рефлекс. Она села на него верхом и коленями сдавила ему грудь. Мейтланд протянул руку, чтобы ее подбодрить, но она отползла, резко его осадив:
— Так не пойдет. Сначала деньги. Давай, плата за секс.
— Джейн… Ради Бога.
— Плевать на Бога — я трахаюсь не ради Бога и не ради кого-то еще. — Она протянула ему его бумажник. — Пять фунтов — я беру пять фунтов.
— Бери все, Джейн. Можешь взять все.
— Пять! — Она руками схватила его за плечи, так что ногти вонзились в его посиневшую от ушибов кожу. — Давай — в будний день на автостраде я в любой момент могу получить десять!
— Джейн, твое лицо…
— Плевать мне на лицо!
Смущенный этим взрывом, Мейтланд порылся в бумажнике. Когда он отсчитал фунтовые бумажки, Джейн выхватила их у него и засунула под подушку.
Она снова села на него верхом, а он положил руки на ее груди. Мейтланд пытался запомнить каждое касание, каждое движение этого полового акта и тот оргазм, что молнией прошел по перенапряженным нервам всего тела. Он принял правила игры, установленные молодой женщиной, радуясь предлагаемой ими свободе, признал необходимость такой игры, позволяющей избежать любого намека на какие-либо обязательства друг перед другом. Его отношения с Кэтрин, с матерью и даже с Элен Ферфакс, все множество нагруженных эмоциями сделок его детства были бы вполне удовлетворительными, если бы он мог заплатить за них некой нейтральной валютой, положить твердые наличные на прилавок этих дорогостоящих отношений. А этой девушкой он пользовался вовсе не для того, чтобы она помогла ему выбраться с острова, а по мотивам, которых он никогда раньше не признавал, — из потребности освободиться от своего прошлого, от своего детства, от жены и друзей, от всех их привязанностей и требований, чтобы вечно блуждать по пустынному городу собственного сознания.
Однако в конце их короткого полового акта Джейн Шеппард полезла под подушку и вытащила пять фунтовых бумажек. Пока Мейтланд думал, что делать с деньгами, она выхватила их у него из рук и засунула в его бумажник.
ГЛАВА 19
животное и наездник
— Погоди, Проктор! Стой!
Со спины Проктора Мейтланд обозревал центральную низину острова. В ходе послеполуденного патрулирования они забрели на заброшенный церковный двор к югу от автомобильного кладбища. Мейтланду был виден весь остров от проволочной ограды под виадуком до западной оконечности. Бетонное пересечение двух автострад сияло на солнце, как экзотическая скульптура. Мейтланд часто представлял себе, как можно было бы использовать это сооружение, чтобы устроить там очаровательный висячий сад.
Проктор смирно стоял под своим «седоком», прислонившись к обшарпанному надгробию и прижавшись лицом к едва различимой надписи, сделанной еще в девятнадцатом веке. Мейтланд заметил, что бродяга тайком трогает буквы иссеченными губами. Сладковатая вонь пота, исходившая от Проктора, поднималась в неподвижном воздухе, словно запах ухоженного домашнего животного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Мейтланд шагнул вперед и оттолкнул его. Бродяга дыхнул ему в лицо кислятиной. Пуская винные пузыри, Проктор повалился на спину и беспомощно уселся на земле. Когда Джейн попыталась перевернуть сумку, Мейтланд ткнул костылем в открытую крышку и выбил ее из рук девушки. Та в гневе выпрямилась:
— Какого черта…
— Вот именно! — Он деловито поднял костыль и махнул Джейн, чтобы она отошла. Она попятилась, указывая на лежащего на земле Проктора.
— Вот подожди, он проснется… Поверь, он…
— Он ничего не сделает. Ручаюсь.
Мейтланд шагнул к Проктору. Бродяга смотрел на него снизу вверх, смущенный собственным опьянением. Он попытался поправить галстук под ухом и виновато улыбнулся Мейтланду. Мейтланд подошел к нему и расстегнул ширинку.
Когда моча ударила в лицо Проктору, тот поднял свои обезображенные рубцами руки, стараясь заслониться, и смотрел, как янтарная жидкость разбивается о ладони и стекает на лацканы смокинга. Не в состоянии пошевелиться, он тупо смотрел на Мейтланда. Струя попадала то в рот, то в глаза, то на плечи. Горячая жидкость пенилась и пузырилась в пыли.
Мейтланд ждал, пока она иссякнет. Проктор, потупив глаза, лежал на боку в луже мочи. Пытаясь стряхнуть брызги со смокинга, он с грустным видом водил рукой по лацканам.
Бросив Проктора, Мейтланд повернулся к молодой женщине. Она, не двигаясь, наблюдала за происходящим. Он указал на разбросанные вещи из сумки:
— Ну, довольна, Джейн? А теперь собери все.
Она беспрекословно опустилась на колени рядом с сумкой и быстро уложила в нее вечерние туфли и полотенце. Моментально протрезвев, Джейн пристально посмотрела на Мейтланда:
— Он этого не забудет.
— От него и не требуется. — Закрыв сумку, Мейтланд сделал жест в сторону кинотеатра. — Пойдем к тебе.
Когда Джейн, овладев собой, вгляделась в обросшее щетиной лицо Мейтланда, рассчитывая обнаружить признаки лихорадки, он попытался дать ей затрещину. Она ловко увернулась.
— Я не помогу тебе выбраться отсюда.
— Ну и ладно. В общем-то, мне и не хочется отсюда уходить. Во всяком случае, сейчас.
Не глядя на Проктора, неподвижно лежащего в луже мочи, он двинулся за молодой женщиной. Она шла впереди, опустив голову, с большой сумкой в руке.
ГЛАВА 18
пять фунтов
— Где лампа? Давай немного осветим этот маленький притон.
Чуть не сломав Джейн плечи, Мейтланд протиснулся в дверь темного подвала, сел на неприбранную постель и вытянул больную ногу, как замотанную в тряпье жердь. Через минуту он постучал костылем по полу:
— И разожги примус. Мне нужно кипятку. Ты меня помоешь.
Бросив испуганный взгляд на Мейтланда, Джейн взялась за работу. Из пятидесятигаллоновой кадки у лестницы она набрала в кастрюлю воды, накачала примус и зажгла огонь.
— Ты по-свински обошелся с этим старым придурком.
— Так было и задумано, — сказал Мейтланд. — Я не потерплю, чтобы какой-то старый бродяга и беглая психопатка ломали передо мной комедию.
— И все равно это было свинство. Похоже, ты настоящее дерьмо.
Мейтланд пропустил ее замечание мимо ушей. Его расчеты оправдались. Выступая в этой новой для себя агрессивной роли, он заставил девушку подчиниться. Он снял рубашку. Его руки и грудь были покрыты грязью и синяками.
— Тебе бы надо прибраться в комнате, — сказал он девушке. — Ведь у тебя здесь был выкидыш?
— При чем здесь это! — Она выпрямилась в негодовании, но, сделав над собой усилие, подавила гнев. — Хочешь сыграть на моем чувстве вины? Как я понимаю, такая у тебя теперь стратегия?
— Я рад, что это так очевидно.
— Да хватит уже. Мне и без того плохо, так что нечего расковыривать мои раны обоюдоострым мечом.
Мейтланд пнул ящик, внутри загремели банки.
— Мне нужно поесть — посмотрим, что у вас имеется. Кроме этой детской еды, которой ты меня пичкаешь. Я не собираюсь играть роль твоего ребенка.
Это ее задело.
— Так, по-твоему, я ради этого тебя здесь держу?
— Меня бы это не удивило. Я не смеюсь над твоими приступами сентиментальности, в других обстоятельствах они были бы очень кстати, но сейчас у меня другое на уме. Во-первых, во-вторых и в-третьих, я хочу отсюда выбраться.
Джейн скомкала его грязную рубашку. — Я тебе ее выстираю. Послушай, я вызову помощь — когда буду готова. Ты все время думаешь только о себе. Как ты не можешь понять, что у меня могут быть собственные проблемы?
— С полицией?
— Да! С полицией! — Она в ярости вытащила из-под кровати металлическое ведро и налила в него горячей воды.
— Что у тебя было? — спросил Мейтланд. — Наркотики, аборт — или ты сбежала из-под ареста? Джейн помолчала, опустив руки в воду.
— Догадливый, — тихо проговорила она. — Вы, наверное, здорово ведете свои дела, мистер Мейтланд, — но не личную жизнь, я полагаю. — И поникшим голосом добавила: — Я заняла денег. У друга мужа. Довольно крупную сумму. Вшивый ублюдок.
Она принялась намыливать покрытое синяками тело Мейтланда, а закончив с мытьем, отыскала косметическую бритву и побрила его. Он сидел на краю кровати, наслаждаясь прикосновениями ее маленьких рук, порхающих по коже, словно послушные птички. Мейтланда удивляло, что ему доставляет удовольствие хотя бы по пустякам унижать эту молодую женщину, играя на ее невнятном чувстве вины и смеясь над ней; он не ожидал от себя ничего подобного. Что же касается Проктора, то он унижал его преднамеренно. Он опустил старого бродягу самым грубым образом. Но его скотский поступок даже доставил ему некоторое удовольствие. Его порадовала эта яростная стычка — она вселила в него уверенность, что ему удастся подчинить себе этих двоих. Отчасти он мстил Проктору и молодой женщине, хотя прекрасно понимал, что, по какой-то парадоксальной логике, оба они получали удовлетворение от его оскорблений. Его агрессивность отвечала их ожиданиям, их не вполне осознанной самооценке. Сколько бы Мейтланд ни удивлялся наслаждению, которое доставляли ему его жестокие выходки, он совершал их намеренно. Полный решимости выжить любой ценой, он пользовался своей склонностью к жестокости точно так же, как раньше пользовался жалостью и презрением к себе. Главное — добиться господства над старым бродягой и этой своевольной молодой женщиной.
Он позволил Джейн себя вытереть. Ее руки, ловко обходившие болезненные места, утешили его и успокоили.
— А что твой отец? — спросил он. — Он не мог тебе помочь?
— Он мне больше не отец. Я о нем и не вспоминаю. — Она посмотрела на пробиравшиеся по лестнице солнечные лучи и сцепила руки, словно в масонском рукопожатии. — Самоубийство — это… внушаемое действие, и к тому же передается членам семьи. Когда кто-то из твоих родных доходит до той стадии, что не может убить себя сразу, а занимается этим пару лет — не торопясь, словно это важнее всего в его жизни, — то ты поневоле начинаешь смотреть на собственную жизнь его глазами. Иногда я боюсь за свои мозги.
Она встала.
— Давай-ка разденься, я вымою тебя всего. Потом поедим, и ты меня трахнешь.
После мытья Мейтланд лег на кровать, закутавшись в махровый халат Джейн. Он чувствовал себя посвежевшим и заново рожденным. Когда он стоял голый на лестнице, Джейн своими сильными руками мыла ему бедра и живот, смывая запекшуюся кровь и масляные пятна. Потом она занялась приготовлением скромного ужина, и он смотрел, как она снует по комнате, счастливая в этом домашнем уединении. Она достала курительный набор и свернула себе сигарету.
— Джейн, ты куришь слишком много гашиша…
— Это хорошо для секса…
Она затянулась. Когда они закончили ужин, комната была полна дыма. Впервые после прибытия на остров Мейтланд почувствовал себя комфортно. Джейн сняла юбку и легла на кровать рядом с ним, приклонив голову к нему на подушку. Она предложила ему неплотно набитую сигарету, но Мейтлан-ду уже и так было хорошо.
— Хорошо…— Она глубоко затянулась и взяла его за руку. — Как ты себя чувствуешь?
— Гораздо лучше. Это может показаться странным, но сейчас мне совсем не хочется отсюда выбираться… Джейн, куда ты ходишь по ночам?
— Я работаю в клубе — то есть это не совсем клуб, но что-то вроде того. Иногда подцепляю кого-нибудь на автостраде. А что? Противно, да?
— Немного. А почему ты не устроишь свою жизнь? Завела бы себе кого-нибудь и начала бы все заново.
— Да ну тебя… Сам-то ты почему не устроишь свою жизнь? У тебя в сто раз больше заморочек. Жена, да еще эта врачиха… На самом деле ты и до аварии жил на острове.
Она повернулась к нему.
— Ну, мистер Мейтланд, пожалуй, мне лучше раздеться самой — вряд ли вы справитесь с этой работой.
Мейтланд неподвижно лежал рядом, положив руку ей на бедро. Пока она раздевалась, у нее ни с того ни с сего изменилось настроение. Живая улыбка погасла. Сознание своей наготы как будто отдалило ее от Мейтланда, словно включился какой-то защитный рефлекс. Она села на него верхом и коленями сдавила ему грудь. Мейтланд протянул руку, чтобы ее подбодрить, но она отползла, резко его осадив:
— Так не пойдет. Сначала деньги. Давай, плата за секс.
— Джейн… Ради Бога.
— Плевать на Бога — я трахаюсь не ради Бога и не ради кого-то еще. — Она протянула ему его бумажник. — Пять фунтов — я беру пять фунтов.
— Бери все, Джейн. Можешь взять все.
— Пять! — Она руками схватила его за плечи, так что ногти вонзились в его посиневшую от ушибов кожу. — Давай — в будний день на автостраде я в любой момент могу получить десять!
— Джейн, твое лицо…
— Плевать мне на лицо!
Смущенный этим взрывом, Мейтланд порылся в бумажнике. Когда он отсчитал фунтовые бумажки, Джейн выхватила их у него и засунула под подушку.
Она снова села на него верхом, а он положил руки на ее груди. Мейтланд пытался запомнить каждое касание, каждое движение этого полового акта и тот оргазм, что молнией прошел по перенапряженным нервам всего тела. Он принял правила игры, установленные молодой женщиной, радуясь предлагаемой ими свободе, признал необходимость такой игры, позволяющей избежать любого намека на какие-либо обязательства друг перед другом. Его отношения с Кэтрин, с матерью и даже с Элен Ферфакс, все множество нагруженных эмоциями сделок его детства были бы вполне удовлетворительными, если бы он мог заплатить за них некой нейтральной валютой, положить твердые наличные на прилавок этих дорогостоящих отношений. А этой девушкой он пользовался вовсе не для того, чтобы она помогла ему выбраться с острова, а по мотивам, которых он никогда раньше не признавал, — из потребности освободиться от своего прошлого, от своего детства, от жены и друзей, от всех их привязанностей и требований, чтобы вечно блуждать по пустынному городу собственного сознания.
Однако в конце их короткого полового акта Джейн Шеппард полезла под подушку и вытащила пять фунтовых бумажек. Пока Мейтланд думал, что делать с деньгами, она выхватила их у него из рук и засунула в его бумажник.
ГЛАВА 19
животное и наездник
— Погоди, Проктор! Стой!
Со спины Проктора Мейтланд обозревал центральную низину острова. В ходе послеполуденного патрулирования они забрели на заброшенный церковный двор к югу от автомобильного кладбища. Мейтланду был виден весь остров от проволочной ограды под виадуком до западной оконечности. Бетонное пересечение двух автострад сияло на солнце, как экзотическая скульптура. Мейтланд часто представлял себе, как можно было бы использовать это сооружение, чтобы устроить там очаровательный висячий сад.
Проктор смирно стоял под своим «седоком», прислонившись к обшарпанному надгробию и прижавшись лицом к едва различимой надписи, сделанной еще в девятнадцатом веке. Мейтланд заметил, что бродяга тайком трогает буквы иссеченными губами. Сладковатая вонь пота, исходившая от Проктора, поднималась в неподвижном воздухе, словно запах ухоженного домашнего животного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20