Кроме того, друзья невольно напоминают о существовании внешнего мира. Комплекс Костасоль – не единственный в своем роде. Такие же укрепленные анклавы можно увидеть повсюду. Подобные застройки ведутся вдоль побережья от Калахонды до Марбельи и дальше.
Нас догнала машина, за рулем которой сидела женщина. Она свернула с бульвара на обрамленную деревьями улицу, застроенную виллами поменьше. Это была первая местная жительница, которую я здесь встретил.
– И что люди делают здесь целыми днями? Или ночами?
– Ничего. Костасоль для того и предназначался.
– Но где они? Мы пока видели всего одну машину.
– Они здесь, Чарльз. Все они здесь. Лежат в своих шезлонгах и ждут, когда Пола Гамильтон выпишет им новый рецепт. Костасоль – это царство спящей красавицы…
Мы свернули с бульвара на одну из множества аллей. За коваными чугунными воротами виднелись красивые виллы, их террасы простирались до изогнуто-продолговатых бассейнов, этих голубых почек с идеально гладкой поверхностью. Трехэтажные многоквартирные дома то и дело мелькали в просветах подъездных дорожек со множеством автомобилей, которые казались стадами дремлющих на солнце металлических коров. Всюду торчали тарелки спутниковых антенн, как протянутые к небу нищенские кружки для подаяний.
– Этих тарелок здесь сотни, – сказал я.– По крайней мере, тут хоть телевизор смотрят.
– Они просто прислушиваются к солнцу, Чарльз. Дожидаются, когда на них изольется какой-то новый свет.
Мы въехали на склон холма, украшенного декоративным садом. Миновали имение с несколькими стандартными домиками и выехали на центральную площадь комплекса. Автомобильные стоянки теснились вокруг торгового пассажа, окруженного рядами магазинов и ресторанов. Я с удивлением увидел нескольких местных жителей, разгружавших полные магазинные тележки у распахнутых задних дверей своих машин. К югу от площади располагалась гавань, переполненная яхтами и мощными катерами, тесно пришвартованными у стенок, словно резервный флот. Входной канал вел в открытое море под консольным мостом, где пролегала прибрежная дорога. Над гаванью возвышалось красивое здание клуба, но его терраса была безлюдна, тенты-зонтики защищали от солнца пустые столики. Теснившиеся неподалеку спортивные площадки тоже не пользовались популярностью, теннисные корты пылились на солнце, бассейны стояли без воды.
В самом начале торгового пассажа находился супермаркет, рядом с ним – салон красоты с опущенным жалюзи на дверях и окнах. Кроуфорд остановил машину возле входа в магазин спортивных товаров, ломившегося от велосипедов-тренажеров и каких-то хитрых штуковин для упражнений с тяжестями, компьютеризированных мониторов работы сердца и счетчиков частоты дыхания, услужливо расставленных для покупателей и чем-то напоминавших живую картину, пусть и с неодушевленными исполнителями.
– Похоже на семейку роботов, – сказал я.
– Или на одомашненный вариант камеры пыток.– Кроуфорд вышел из машины.– Пройдемся, Чарльз. Вам необходимо лично проникнуться ощущением этого места…
Он надел свои авиационные очки и оглядел автомобильную стоянку, мысленно пересчитывая следящие камеры, словно прикидывая лучший маршрут бегства с места преступления. Решив, что безмолвие Костасоль притупило его реакции, он стал отражать удары невидимого противника, покачиваясь с пятки на носок в ожидании воображаемой подачи.
– Вон там, если я не ошибаюсь, есть признаки жизни…
Он поманил меня к магазину спиртных напитков неподалеку от супермаркета, где около дюжины покупателей плавно шествовало по кондиционируемым проходам между полками, а испанки-кассирши восседали за своими аппаратами подобно королевам, сосланным на необитаемые острова. Бутылки вин, крепких напитков и ликеров занимали все стены от пола до потолка, поблескивая, точно витражи в соборе. Казалось даже, что у посетителей магазина, тщательно изучающих ценники и этикетки бутылок, возникли признаки какой-то примитивной мыслительной активности.
– Сердце культуры Костасоль, – сообщил мне Кроуфорд.– У них, по крайней мере, еще осталась энергия, чтобы пить… Видимо, желание залить за воротник уходит последним.
Он смотрел на полусонных обитателей курорта, размышляя, как бросить свой вызов их летаргическому миру. Мы вышли из винного магазина и остановились возле тайского ресторана, пустые столики которого затерялись в мире теней тисненых обоев и золоченых слонов. Рядом приютился сдаваемый в аренду магазинчик, маленькое затхлое помещение вне времени и пространства. Кроуфорд прошел по бетонному полу, усыпанному коробками из-под сигарет и лотерейными билетами, и прочитал выгоревшее на солнце объявление у входа, которое приглашало тех, кому за пятьдесят, на танцы в клубе Костасоль.
Не дожидаясь меня, он прошел по залу, пересек автомобильную стоянку и направился к виллам на западной границе площади. За садиками, в которых росли кактусы и агавы, виднелись террасы под тентами… Пляжная мебель напрасно ждала, когда же ею кто-нибудь воспользуется.
– Чарльз, посмотрите, только незаметно. Вы видите перед собой то, против чего мы восстаем…
Прикрыв глаза от солнечного света, я заглянул в одну из темных комнат. Мне показалось, будто перед моим взором предстала картина Эдварда Хоппера : обитатели дома – двое мужчин среднего возраста и женщина лет тридцати – сидели молча и совершенно неподвижно, на их лицах подрагивали отблески невидимого мне телеэкрана. Они уставились в пространство ничего не выражающими взглядами, словно тусклые тени на стенах вокруг давным-давно заменили им мысли.
– Они смотрят телевизор без звука, – сказал я, когда мы возвращались по террасе, сознавая, что где-то совсем рядом – другие люди, точно так же замкнувшиеся в своих капсулах.– Что с ними? Они как инопланетяне, которые не выносят слишком яркого солнечного света на земле.
– Это их способ спастись от времени, Чарльз. Оглянитесь, нигде нет уличных часов, наручные часы почти никто не носит.
– Спастись от времени? Да… В определенном смысле это место напоминает мне страны третьего мира. Это как трущобы, только очень дорогие, – роскошные фавелы в Бразилии или шикарные хибары в Алжире.
– Это четвертый мир, Чарльз. И он рано или поздно поглотит все остальные.
Мы вернулись к «порше» и объехали вокруг площади. Я осматривал виллы и многоквартирные дома, надеясь услышать человеческий голос, гремящую музыку, хлопок трамплина над бассейном, и понимал, что мы стали свидетелями какой-то странного процесса – повального ухода в себя. Жители Костасоль, подобно пенсионерам из приморских пуэбло, удалились в свои комнаты, защищенные низко опущенными жалюзи, в свои бункеры с видом на сад, и не нуждались уже ни в чем, кроме той части внешнего мира, которую извлекают из заоблачных высей спутниковые тарелки. Пустующие спортклуб и клуб общения, как и другие элементы благоустройства, сооруженные по совету швейцарских консультантов, напоминали никому не нужный реквизит, брошенный после съемок фильма.
– Кроуфорд, нам пора. Я хочу вернуться в Эстрелья-де-Мар…
– Уже насмотрелись?
– Я хотел бы услышать эту вашу теннисную машину и смех подвыпивших женщин. Хочу снова услышать голос миссис Шенд, отчитывающей официантов в клубе «Наутико». Если она вложит деньги в Костасоль, то уж точно разорится.
– Возможно. Заглянем на минуту в спортклуб. Брошенный, но кто знает, вдруг его удастся во что-нибудь превратить.
Мы проехали мимо портового района и свернули к переднему двору спортклуба. У входа стояла всего одна машина, но в пустом здании, похоже, никого не было. Мы вышли из «порше» и обошли вокруг пустого бассейна, разглядывая его наклонное дно, подставляющее солнцу покрытую пылью керамическую плитку. У сточного отверстия валялись заколки для волос и винные стаканы, словно ожидающие потока воды, который унесет их в канализацию.
Кроуфорд откинулся на спинку стула возле бара на открытом воздухе, наблюдая, как я покачиваюсь, стоя на упругом трамплине. Красивый и приветливый, он окидывал меня благосклонным, но немного лукавым взглядом, словно младший офицер, подбирающий новобранца для какой-то щепетильной миссии.
– Итак, Чарльз…– заговорил он, когда я сел рядом с ним возле бара.– Я рад, что вы съездили сюда со мной. Вы только что посмотрели рекламный видеоклип, который показывают всем покупателям недвижимости в Костасоль. Впечатляет?
– Еще как. Господи, как здесь странно. Но все равно многие, кто сюда приезжают, могут и не заметить ничего необычного. Кроме этого бассейна и тех пустых магазинов, все поддерживается в прекрасном состоянии, здесь отличная система безопасности, никаких следов граффити на стенах. Для большинства людей это воплощение идеи рая. Что произошло?
– Ничего. – Кроуфорд наклонился ко мне и заговорил совсем тихо, словно не хотел нарушать тишину. – Сюда переехали две с половиной тысячи человек. В основном это состоятельные люди, в распоряжении которых теперь сколько угодно времени, чтобы заняться тем, о чем они мечтали в Лондоне, Манчестере и Эдинбурге. Есть время для бриджа и тенниса, для кулинарных курсов, для флористики. Время заводить любовные интрижки, возиться с парусными лодками, изучать испанский, играть на токийском фондовом рынке. Они распродают все и покупают дома своей мечты, переезжают со всем своим добром на Коста-дель-Соль. И что тогда происходит? Раз – и мечта рассеивается как дым. Почему?
– Может, они слишком стары? Или слишком ленивы? Вдруг они подсознательно стремились именно к такой летаргии?
– Едва ли. Земельные участки и виллы в Костасоль гораздо дороже, чем в Калахонде и Лос-Монтеросе. Здешние обитатели платят жирную надбавку за все эти спортивные сооружения и клубы досуга. Да и люди здесь не такие уж пожилые. Это не палата гериатрической клиники. Большинству из них нет и пятидесяти. Они рано ушли в отставку, перевели в наличные свои опционы или, продав доли в бизнесе, извлекли максимум из большого выходного пособия. Комплекс Костасоль – это не Сансет-Сити, штат Аризона.
– Я там бывал. Вообще-то это оживленное место. Семидесятилетние старички могут быть резвыми хоть куда.
– Резвые…
Кроуфорд устало прижал ладонь ко лбу, вглядываясь в безмолвные виллы, окружавшие площадь, с балконами под низко опущенными навесами – царство Летаргического сна. У меня на языке вертелось еще одно хлесткое замечание, но я чувствовал, что его искренне беспокоят обитатели Костасоль. Он напоминал мне молодого офицера на службе британской империи, столкнувшегося в какой-нибудь новой колонии с богатым, но вялым и апатичным племенем, которое по необъяснимым причинам отказывается покидать свои хижины. Повязка у него на руке немного кровоточила и запачкала рукав рубашки, но он явно утратил интерес к собственной персоне, движимый рвением, которое казалось таким неуместным в этом мире джакузи и глубоких бассейнов.
– Кроуфорд…– заговорил я, пытаясь успокоить его. – Какое вам дело? Если они хотят дремать весь остаток жизни перед не издающим ни звука телевизором, пусть себе…
– Нет…– Кроуфорд сделал паузу, а затем схватил меня за руку. – Есть дело. Чарльз, это та дорога, по которой идет мир. Вы видели будущее, и в нем нет места ни работе, ни игре. Костасоль медленно распространяется по всему миру. Я их порядочно навидался во Флориде и Нью-Мексико. Вам стоит побывать в Фонтенбло-Сюд под Парижем – такое же царство лени и апатии, как здесь, только в десять раз больше. Костасоль – это не дело рук какого-нибудь спятившего магната и не дурная шутка. Он тщательно спланирован, чтобы дать людям возможность хорошо пожить. А что они получили? Смерть разума…
– Нет смерти разума, Бобби. Это только Пола так говорит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Нас догнала машина, за рулем которой сидела женщина. Она свернула с бульвара на обрамленную деревьями улицу, застроенную виллами поменьше. Это была первая местная жительница, которую я здесь встретил.
– И что люди делают здесь целыми днями? Или ночами?
– Ничего. Костасоль для того и предназначался.
– Но где они? Мы пока видели всего одну машину.
– Они здесь, Чарльз. Все они здесь. Лежат в своих шезлонгах и ждут, когда Пола Гамильтон выпишет им новый рецепт. Костасоль – это царство спящей красавицы…
Мы свернули с бульвара на одну из множества аллей. За коваными чугунными воротами виднелись красивые виллы, их террасы простирались до изогнуто-продолговатых бассейнов, этих голубых почек с идеально гладкой поверхностью. Трехэтажные многоквартирные дома то и дело мелькали в просветах подъездных дорожек со множеством автомобилей, которые казались стадами дремлющих на солнце металлических коров. Всюду торчали тарелки спутниковых антенн, как протянутые к небу нищенские кружки для подаяний.
– Этих тарелок здесь сотни, – сказал я.– По крайней мере, тут хоть телевизор смотрят.
– Они просто прислушиваются к солнцу, Чарльз. Дожидаются, когда на них изольется какой-то новый свет.
Мы въехали на склон холма, украшенного декоративным садом. Миновали имение с несколькими стандартными домиками и выехали на центральную площадь комплекса. Автомобильные стоянки теснились вокруг торгового пассажа, окруженного рядами магазинов и ресторанов. Я с удивлением увидел нескольких местных жителей, разгружавших полные магазинные тележки у распахнутых задних дверей своих машин. К югу от площади располагалась гавань, переполненная яхтами и мощными катерами, тесно пришвартованными у стенок, словно резервный флот. Входной канал вел в открытое море под консольным мостом, где пролегала прибрежная дорога. Над гаванью возвышалось красивое здание клуба, но его терраса была безлюдна, тенты-зонтики защищали от солнца пустые столики. Теснившиеся неподалеку спортивные площадки тоже не пользовались популярностью, теннисные корты пылились на солнце, бассейны стояли без воды.
В самом начале торгового пассажа находился супермаркет, рядом с ним – салон красоты с опущенным жалюзи на дверях и окнах. Кроуфорд остановил машину возле входа в магазин спортивных товаров, ломившегося от велосипедов-тренажеров и каких-то хитрых штуковин для упражнений с тяжестями, компьютеризированных мониторов работы сердца и счетчиков частоты дыхания, услужливо расставленных для покупателей и чем-то напоминавших живую картину, пусть и с неодушевленными исполнителями.
– Похоже на семейку роботов, – сказал я.
– Или на одомашненный вариант камеры пыток.– Кроуфорд вышел из машины.– Пройдемся, Чарльз. Вам необходимо лично проникнуться ощущением этого места…
Он надел свои авиационные очки и оглядел автомобильную стоянку, мысленно пересчитывая следящие камеры, словно прикидывая лучший маршрут бегства с места преступления. Решив, что безмолвие Костасоль притупило его реакции, он стал отражать удары невидимого противника, покачиваясь с пятки на носок в ожидании воображаемой подачи.
– Вон там, если я не ошибаюсь, есть признаки жизни…
Он поманил меня к магазину спиртных напитков неподалеку от супермаркета, где около дюжины покупателей плавно шествовало по кондиционируемым проходам между полками, а испанки-кассирши восседали за своими аппаратами подобно королевам, сосланным на необитаемые острова. Бутылки вин, крепких напитков и ликеров занимали все стены от пола до потолка, поблескивая, точно витражи в соборе. Казалось даже, что у посетителей магазина, тщательно изучающих ценники и этикетки бутылок, возникли признаки какой-то примитивной мыслительной активности.
– Сердце культуры Костасоль, – сообщил мне Кроуфорд.– У них, по крайней мере, еще осталась энергия, чтобы пить… Видимо, желание залить за воротник уходит последним.
Он смотрел на полусонных обитателей курорта, размышляя, как бросить свой вызов их летаргическому миру. Мы вышли из винного магазина и остановились возле тайского ресторана, пустые столики которого затерялись в мире теней тисненых обоев и золоченых слонов. Рядом приютился сдаваемый в аренду магазинчик, маленькое затхлое помещение вне времени и пространства. Кроуфорд прошел по бетонному полу, усыпанному коробками из-под сигарет и лотерейными билетами, и прочитал выгоревшее на солнце объявление у входа, которое приглашало тех, кому за пятьдесят, на танцы в клубе Костасоль.
Не дожидаясь меня, он прошел по залу, пересек автомобильную стоянку и направился к виллам на западной границе площади. За садиками, в которых росли кактусы и агавы, виднелись террасы под тентами… Пляжная мебель напрасно ждала, когда же ею кто-нибудь воспользуется.
– Чарльз, посмотрите, только незаметно. Вы видите перед собой то, против чего мы восстаем…
Прикрыв глаза от солнечного света, я заглянул в одну из темных комнат. Мне показалось, будто перед моим взором предстала картина Эдварда Хоппера : обитатели дома – двое мужчин среднего возраста и женщина лет тридцати – сидели молча и совершенно неподвижно, на их лицах подрагивали отблески невидимого мне телеэкрана. Они уставились в пространство ничего не выражающими взглядами, словно тусклые тени на стенах вокруг давным-давно заменили им мысли.
– Они смотрят телевизор без звука, – сказал я, когда мы возвращались по террасе, сознавая, что где-то совсем рядом – другие люди, точно так же замкнувшиеся в своих капсулах.– Что с ними? Они как инопланетяне, которые не выносят слишком яркого солнечного света на земле.
– Это их способ спастись от времени, Чарльз. Оглянитесь, нигде нет уличных часов, наручные часы почти никто не носит.
– Спастись от времени? Да… В определенном смысле это место напоминает мне страны третьего мира. Это как трущобы, только очень дорогие, – роскошные фавелы в Бразилии или шикарные хибары в Алжире.
– Это четвертый мир, Чарльз. И он рано или поздно поглотит все остальные.
Мы вернулись к «порше» и объехали вокруг площади. Я осматривал виллы и многоквартирные дома, надеясь услышать человеческий голос, гремящую музыку, хлопок трамплина над бассейном, и понимал, что мы стали свидетелями какой-то странного процесса – повального ухода в себя. Жители Костасоль, подобно пенсионерам из приморских пуэбло, удалились в свои комнаты, защищенные низко опущенными жалюзи, в свои бункеры с видом на сад, и не нуждались уже ни в чем, кроме той части внешнего мира, которую извлекают из заоблачных высей спутниковые тарелки. Пустующие спортклуб и клуб общения, как и другие элементы благоустройства, сооруженные по совету швейцарских консультантов, напоминали никому не нужный реквизит, брошенный после съемок фильма.
– Кроуфорд, нам пора. Я хочу вернуться в Эстрелья-де-Мар…
– Уже насмотрелись?
– Я хотел бы услышать эту вашу теннисную машину и смех подвыпивших женщин. Хочу снова услышать голос миссис Шенд, отчитывающей официантов в клубе «Наутико». Если она вложит деньги в Костасоль, то уж точно разорится.
– Возможно. Заглянем на минуту в спортклуб. Брошенный, но кто знает, вдруг его удастся во что-нибудь превратить.
Мы проехали мимо портового района и свернули к переднему двору спортклуба. У входа стояла всего одна машина, но в пустом здании, похоже, никого не было. Мы вышли из «порше» и обошли вокруг пустого бассейна, разглядывая его наклонное дно, подставляющее солнцу покрытую пылью керамическую плитку. У сточного отверстия валялись заколки для волос и винные стаканы, словно ожидающие потока воды, который унесет их в канализацию.
Кроуфорд откинулся на спинку стула возле бара на открытом воздухе, наблюдая, как я покачиваюсь, стоя на упругом трамплине. Красивый и приветливый, он окидывал меня благосклонным, но немного лукавым взглядом, словно младший офицер, подбирающий новобранца для какой-то щепетильной миссии.
– Итак, Чарльз…– заговорил он, когда я сел рядом с ним возле бара.– Я рад, что вы съездили сюда со мной. Вы только что посмотрели рекламный видеоклип, который показывают всем покупателям недвижимости в Костасоль. Впечатляет?
– Еще как. Господи, как здесь странно. Но все равно многие, кто сюда приезжают, могут и не заметить ничего необычного. Кроме этого бассейна и тех пустых магазинов, все поддерживается в прекрасном состоянии, здесь отличная система безопасности, никаких следов граффити на стенах. Для большинства людей это воплощение идеи рая. Что произошло?
– Ничего. – Кроуфорд наклонился ко мне и заговорил совсем тихо, словно не хотел нарушать тишину. – Сюда переехали две с половиной тысячи человек. В основном это состоятельные люди, в распоряжении которых теперь сколько угодно времени, чтобы заняться тем, о чем они мечтали в Лондоне, Манчестере и Эдинбурге. Есть время для бриджа и тенниса, для кулинарных курсов, для флористики. Время заводить любовные интрижки, возиться с парусными лодками, изучать испанский, играть на токийском фондовом рынке. Они распродают все и покупают дома своей мечты, переезжают со всем своим добром на Коста-дель-Соль. И что тогда происходит? Раз – и мечта рассеивается как дым. Почему?
– Может, они слишком стары? Или слишком ленивы? Вдруг они подсознательно стремились именно к такой летаргии?
– Едва ли. Земельные участки и виллы в Костасоль гораздо дороже, чем в Калахонде и Лос-Монтеросе. Здешние обитатели платят жирную надбавку за все эти спортивные сооружения и клубы досуга. Да и люди здесь не такие уж пожилые. Это не палата гериатрической клиники. Большинству из них нет и пятидесяти. Они рано ушли в отставку, перевели в наличные свои опционы или, продав доли в бизнесе, извлекли максимум из большого выходного пособия. Комплекс Костасоль – это не Сансет-Сити, штат Аризона.
– Я там бывал. Вообще-то это оживленное место. Семидесятилетние старички могут быть резвыми хоть куда.
– Резвые…
Кроуфорд устало прижал ладонь ко лбу, вглядываясь в безмолвные виллы, окружавшие площадь, с балконами под низко опущенными навесами – царство Летаргического сна. У меня на языке вертелось еще одно хлесткое замечание, но я чувствовал, что его искренне беспокоят обитатели Костасоль. Он напоминал мне молодого офицера на службе британской империи, столкнувшегося в какой-нибудь новой колонии с богатым, но вялым и апатичным племенем, которое по необъяснимым причинам отказывается покидать свои хижины. Повязка у него на руке немного кровоточила и запачкала рукав рубашки, но он явно утратил интерес к собственной персоне, движимый рвением, которое казалось таким неуместным в этом мире джакузи и глубоких бассейнов.
– Кроуфорд…– заговорил я, пытаясь успокоить его. – Какое вам дело? Если они хотят дремать весь остаток жизни перед не издающим ни звука телевизором, пусть себе…
– Нет…– Кроуфорд сделал паузу, а затем схватил меня за руку. – Есть дело. Чарльз, это та дорога, по которой идет мир. Вы видели будущее, и в нем нет места ни работе, ни игре. Костасоль медленно распространяется по всему миру. Я их порядочно навидался во Флориде и Нью-Мексико. Вам стоит побывать в Фонтенбло-Сюд под Парижем – такое же царство лени и апатии, как здесь, только в десять раз больше. Костасоль – это не дело рук какого-нибудь спятившего магната и не дурная шутка. Он тщательно спланирован, чтобы дать людям возможность хорошо пожить. А что они получили? Смерть разума…
– Нет смерти разума, Бобби. Это только Пола так говорит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52