Боксеры и каратисты повыскакивали из салонов и, не мешкая, кинулись на выручку компании Бритого…
Спустя несколько минут наступила развязка — Хлебопёка с гоблинами оттеснили к четырем машинам, а потом уж свистели и улюлюкали вслед поспешно уезжавшим бандитам.
Больше всех досталось красавчику Ганджубасу. Он отлеживался посреди пустыря и даже не пытался встать. В драке Ванька участвовал не дольше минуты, да успел огрести с десяток мощных ударов — кровь обильно сочилась из носа; левый глаз начинал заплывать; кажется, были здорово отбиты почки…
Валерон и Палермо сидели на земле недалеко друг от друга. И они выглядели не лучшим образом: Барыкин держался за правую руку, по которой звезданули бейсбольной битой; Белозеров плевался кровью и осторожно ощупывал припухшее ухо.
Владелец «восьмерки» кое-как доковылял до машины и, привалившись боком к багажнику, никак не мог достать из кармана ключей.
Клава в третий раз попытался встать, да опять покривился от боли в бедре.
В строго вертикальном положении пребывал один Бритый. Пошатывался, матерно бубнил, но упрямо стоял. Этого крепыша не сумела сбить даже та кодла, навалившаяся на него перед приездом подмоги.
— Чё, Серега, поедете с нами или отлежитесь? — участливо спросил его один из боксеров.
— Езжайте, мы немного попозже. На «восьмерке»… — тяжело дыша, отвечал тот
— Тогда бывайте, — хлопнул дружан по его ладони.
— Пока… Спасибо, мужики!..
— Не стоит. Зови, если чё — поможем.
Две легковушки, основательно просевшие под весом накаченных молодцов, неторопливо поехали в сторону города.
— Ну, как ты, Ваня? — послышался Юлькин голос.
— Нормально, — отозвался тот и негромко уточнил: — Лицо мое, небось, на баклажан похоже?
— Нет, не похоже. Хорошее лицо. Немножко глазик пострадал, но это ничего
— пройдет. Ты вставай, Вань. Нельзя долго лежать на холодной земле.
Она помогла ему встать, подвела к машине; потом вернулась за следующим. Но парни уж и сами, кряхтя и охая, поднимались.
Скоро все шестеро, прижавшись друг к другу в тесном салоне «восьмерки», возвращались в Солнечный. Единственная девушка сидела на коленях у парней. Какое-то время в машине стояла гробовая тишина.
Затем Палермо мрачным голосом сообщил:
— Я знаю, почему гоблины Хлебопёка разбежались.
Никто не спросил почему, но все обратили к нему взгляды…
— Это Юлька диким визгом их напугала. У меня так до сих пор одно ухо заложено.
Первой тихо прыснула Майская. За ней хохотнул Валерон. Третьим завибрировал фирменным смешком широколицый крепыш Клава. Из угла салона раздался судорожный ик раненного Ганджубаса. Улыбнулся, глянув в зеркало, владелец «восьмерки». И, наконец, последним громогласно заржал Бритый.
Три оставшиеся минуты недолгой поездки они все от души смеялись…
Поздним вечером «штаб-квартира» походила на лазарет. Сначала Юлька работала снабженцем — сгоняла домой, забежала к подруге, добыв марганцовку, йод, перевязочный материал. Затем превратилась в медицинскую сестру, заботливо обработав и перевязав раны каждого. А в довершении сходила за пивом и соорудила подобие ужина.
Музыку никто не включал — настроение у всех было изрядно подавленным. Странно, вроде бы одержали победу в первом столь грандиозном по масштабам побоище, а муторность с беспокойством не оставляли их души…
Когда вкус пива стал противен, а тишина окончательно доконала, Палермо подошел к пыльному магнитофону и, вогнав в него кассету с надписью «Кино», нажал клавишу «воспроизведение». Из двух динамиков донеслись вступительные аккорды «Кукушки». Никто не возразил, никто не попросил Белозерова сделать потише — все замерли, внимая любимому певцу, повторяя про себя давно выученные куплеты…
— А давайте дадим клятву, — вдруг предложила Майская тихим проникновенным голосом.
Ее не спросили, о какой клятве идет речь — верно и сами догадались. Но она уточнила:
— Такую клятву, чтобы на всю оставшуюся жизнь!.. Чтобы никогда, ни за что, ни за какие деньги не предавать друг друга! Чтобы как сегодня — один за всех, а все за одного! Чтобы…
От переизбытка нахлынувших чувств Юлька едва не задохнулась; глаза наполнились слезами, губы дрожали. Однако все это происходило не от алкоголя — за вечер единственная девушка едва пригубила стакан с пивом. Так же как и парни, она не знала чего ждать от дня завтрашнего. Не догадывалась, чем закончится противостояние с коварным Хлебопёком.
Но ей-то уж точно можно было б не волноваться. Ан нет!.. По щеке поползла одна слеза, по другой вторая; тонкие пальцы нервно заскользили по вискам.
Пятеро парней озадаченно смотрели на худую девчонку. Ситуация выглядела и смешной, и трагичной. В их возрасте какие-либо клятвы представлялись нелепостью, забавными отголосками детства. И в то же время…
— Юлька права, — первым подал голос Палермо. — Сегодня нас объединяло одно общее желание — победить. Но никто не знает, какие червяки заведутся в голове у каждого через год, пять или десять. Мы должны дать друг другу слово.
— Я не против, — кивнул Валерон.
— Да и я тоже, — сверкнул здоровым глазом Ганджубас, со злостью сворачивая огромный косяк.
— Ну чё, Бритый? — с невеселой ухмылочкой молвил Клава, — мы с тобой в пионерах не состояли. Так чё ж, на старости лет будем клятвы читать?
Но Зубко не собирался иронизировать по данному поводу. Что случится в ближайшем или необозримом будущем, его беспокоило мало — боксер жил днем сегодняшним и редко простирал помыслы с грезами далее следующей недели. А день сегодняшний принес событие, явившееся для него едва ли не главным испытанием за девятнадцать лет, и победа в этом испытании была одержана благодаря поддержке друзей. Этих друзей в том числе. Посему он готов был их отблагодарить, а заодно лишний раз заручиться поддержкой. Пусть даже в такой — по-детски наивной форме…
— Не читай, если шибко старый стал. И умный, — пробурчал он, отворачиваясь от сверстника, — а я как все. Раз народ решил, значит, так надо…
Через минуту все шестеро стояли вокруг стола под яркими лучами электрической лампы. Юлька ощущала себя главным режиссером предстоящего действа и, вытряхнув на стол из пачки несколько сигарет, сосредоточенно говорила:
— Мы все должны закурить. А пить сейчас не надо.
Ганджубас уже дымил огромным косяком, остальные взяли по сигарете, послушно подпалили их, затянулись раз, другой, третий…
— Повторяйте за мной, мальчики, — взволнованно прошептала Майская.
И они разноголосым хором стали вторить:
— Каким бы отвратительным ни оказался день следующий… Как бы плохо ни пришлось в будущей жизни… Какими бы сладкими не были обещания врагов…
Худенькая девчонка на пару секунд прервалась, подбирая слова для продолжения, сделала неглубокую затяжку и, выпустив кверху тонкую струйку табачного дыма, оценила величину тлеющего между тонких пальцев окурка. Парни машинально делали то же самое…
И снова подвальный тупичок огласил дружный торжественный хор:
— Клянусь никогда не предавать своих товарищей! Клянусь, что ни взглядом, ни словом, ни поступком не причиню друзьям своим вреда или подлости. Клянусь всегда служить им надежной опорой и верным союзником! Клянусь!..
Лампочка опять заметно помутнела в клубах сизого дыма…
— Если же я нарушу эту священную клятву, пусть плоть мою сожрут крысы в таком же подземелье и останки мои никто не отыщет вовеки веков!..
Завершив устную часть клятвы, Юлька многозначительно вытянула вперед левую руку с еще не потухшим бычком. Словно под воздействием гипноза молодые люди поступили так же, и точно так же вслед за Майской медленно сдавили окурки сжатыми в кулаки ладонями…
Никто не закричал от боли; все терпеливо перенесли этот странный ритуал, в одночасье придуманный Юлькой. Сама же она, немного постояв с побелевшим лицом, вдруг просияла и победно взглянула на друзей. Окурок на медленно развернувшейся ладошке уже не дымил, а перепачканная пеплом кожа под ним и на пальцах потихоньку вздувалась волдырями…
Глава 9
Лес впереди заметно просветлел, а сверху послышался какой-то слабо различимый дробный стук по металлу, перемешанный со звоном. Автобус двигался медленно, да остановился все одно резко — нос клюнул, длинное тело покачалось и замерло; водитель с проворностью ящерицы сиганул вправо и распластался на полу. А мелодичный звон, разбавленный гулкими хлопками, стал интенсивней.
Внезапно где-то рядом громко бахнул выстрел, следом прогремела очередь, вторая. Потом еще, но чуть дальше… На двух оконных прямоугольниках появились круглые отверстия и паутина трещин, по креслам, полу и обшивке прошуршали крохотные осколки стекла; кто-то взвизгнул, закричал; все разом пригнулись…
Лишь солдатик-связист, облеченный обязанностью защиты пассажиров и поддержания порядка, стремглав прошмыгнул по проходу. В руках он держал автомат и беспрестанно озирался. Сквозь огромные лобовые стекла он видел милицейскую «Ниву», застывшую впереди — метрах в пятнадцати; обе задние дверки ее были распахнуты, салон казался пустым. К правому борту автобуса, закрывая обзор, вплотную подступали деревья. Зато слева отлично просматривалась небольшая поляна, на дальнем краю которой под сенью густых крон стояла парочка военных «УАЗов»; чуть дальше сливались с «зеленкой» камуфлированные палатки; над одной торчала высокая антенна.
С той стороны и доносилась громкая стрельба…
Звон сверху прекратился, две тени скользнули с крыши вниз, и пропали — ни одна ветка не вздрогнула, ни один куст поблизости не шелохнулся. По всей вероятности, операция развивалась строго по плану, разработанному майором — выстрелы в ответ на приглушенные хлопки редели и отдалялись, поляна и лес вокруг оставались пустыми, безжизненными.
Вскоре все стихло. Бой случился каким-то странным, молниеносным, и совсем не похожим на те, что происходят на экранах телевизоров — с грандиозными разрывами, взметающими к небу огненные шары; с криками раненных; с горами трупов. Мальчишка решился подобраться к окну и выглянуть — удостовериться в наличие хотя бы парочки мертвых бандитов, а заодно осмотреть подходы к автобусу слева. Пригнувшись, он сделал шаг в сторону, медленно приблизил лицо к стеклу…
И вдруг прямо перед его глазами возникло нечто страшное, в первый миг едва не заставившее вскрикнуть. Снаружи, в долю секунды — словно черт из табакерки, выросла фигура какого-то мужчины. Вставший в полный рост незнакомец, смотрел на молодого солдата. Смуглая прокопченная кожа, всклокоченные грязные волосы, оскал злобной улыбки и сверкающий безумной жестокостью взгляд. И все это в тридцати сантиметрах. Если б не стекло, протяни руку и…
Связист в ужасе отпрянул — мужчина был не из тех, что ехали вместе с ним в автобусе. Нащупав пальцем спусковой крючок, мальчишка полоснул короткой очередью ниже окна — чужак успел уж скрыться из виду.
И сразу выглянул — никого.
Опоздал…
Неожиданно грохнуло слева — раздался удар по корме, через пару секунд уже по правому борту кто-то врезал прикладом в стекло.
Стоя в проходе, солдатик пугливо обращался то в одну, то в другую сторону, выставляя перед собой автомат. Вот где-то рядом — в метре, раздался шорох, точно кто-то крадется. Он резко развернулся и… с облегчением вздохнув, ослабил палец на крючке — на корточках в проходе сидел мужчина из труппы «фабрикантов» и передавал назад черные бронежилеты…
— Дверь! Кто-то крадется к двери! — вдруг шепотом прокричал один из пассажиров.
И верно — сверху донизу стеклянная дверь, с каким-то жалким черным поручнем по диагонали, выглядела самой сомнительной преградой для пожелавших проникнуть внутрь. С какой целью проникнуть — в этот миг связисту было безразлично. Обзавестись ли для надежи очередными заложниками, дабы беспрепятственно выбраться из кровавой переделки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Спустя несколько минут наступила развязка — Хлебопёка с гоблинами оттеснили к четырем машинам, а потом уж свистели и улюлюкали вслед поспешно уезжавшим бандитам.
Больше всех досталось красавчику Ганджубасу. Он отлеживался посреди пустыря и даже не пытался встать. В драке Ванька участвовал не дольше минуты, да успел огрести с десяток мощных ударов — кровь обильно сочилась из носа; левый глаз начинал заплывать; кажется, были здорово отбиты почки…
Валерон и Палермо сидели на земле недалеко друг от друга. И они выглядели не лучшим образом: Барыкин держался за правую руку, по которой звезданули бейсбольной битой; Белозеров плевался кровью и осторожно ощупывал припухшее ухо.
Владелец «восьмерки» кое-как доковылял до машины и, привалившись боком к багажнику, никак не мог достать из кармана ключей.
Клава в третий раз попытался встать, да опять покривился от боли в бедре.
В строго вертикальном положении пребывал один Бритый. Пошатывался, матерно бубнил, но упрямо стоял. Этого крепыша не сумела сбить даже та кодла, навалившаяся на него перед приездом подмоги.
— Чё, Серега, поедете с нами или отлежитесь? — участливо спросил его один из боксеров.
— Езжайте, мы немного попозже. На «восьмерке»… — тяжело дыша, отвечал тот
— Тогда бывайте, — хлопнул дружан по его ладони.
— Пока… Спасибо, мужики!..
— Не стоит. Зови, если чё — поможем.
Две легковушки, основательно просевшие под весом накаченных молодцов, неторопливо поехали в сторону города.
— Ну, как ты, Ваня? — послышался Юлькин голос.
— Нормально, — отозвался тот и негромко уточнил: — Лицо мое, небось, на баклажан похоже?
— Нет, не похоже. Хорошее лицо. Немножко глазик пострадал, но это ничего
— пройдет. Ты вставай, Вань. Нельзя долго лежать на холодной земле.
Она помогла ему встать, подвела к машине; потом вернулась за следующим. Но парни уж и сами, кряхтя и охая, поднимались.
Скоро все шестеро, прижавшись друг к другу в тесном салоне «восьмерки», возвращались в Солнечный. Единственная девушка сидела на коленях у парней. Какое-то время в машине стояла гробовая тишина.
Затем Палермо мрачным голосом сообщил:
— Я знаю, почему гоблины Хлебопёка разбежались.
Никто не спросил почему, но все обратили к нему взгляды…
— Это Юлька диким визгом их напугала. У меня так до сих пор одно ухо заложено.
Первой тихо прыснула Майская. За ней хохотнул Валерон. Третьим завибрировал фирменным смешком широколицый крепыш Клава. Из угла салона раздался судорожный ик раненного Ганджубаса. Улыбнулся, глянув в зеркало, владелец «восьмерки». И, наконец, последним громогласно заржал Бритый.
Три оставшиеся минуты недолгой поездки они все от души смеялись…
Поздним вечером «штаб-квартира» походила на лазарет. Сначала Юлька работала снабженцем — сгоняла домой, забежала к подруге, добыв марганцовку, йод, перевязочный материал. Затем превратилась в медицинскую сестру, заботливо обработав и перевязав раны каждого. А в довершении сходила за пивом и соорудила подобие ужина.
Музыку никто не включал — настроение у всех было изрядно подавленным. Странно, вроде бы одержали победу в первом столь грандиозном по масштабам побоище, а муторность с беспокойством не оставляли их души…
Когда вкус пива стал противен, а тишина окончательно доконала, Палермо подошел к пыльному магнитофону и, вогнав в него кассету с надписью «Кино», нажал клавишу «воспроизведение». Из двух динамиков донеслись вступительные аккорды «Кукушки». Никто не возразил, никто не попросил Белозерова сделать потише — все замерли, внимая любимому певцу, повторяя про себя давно выученные куплеты…
— А давайте дадим клятву, — вдруг предложила Майская тихим проникновенным голосом.
Ее не спросили, о какой клятве идет речь — верно и сами догадались. Но она уточнила:
— Такую клятву, чтобы на всю оставшуюся жизнь!.. Чтобы никогда, ни за что, ни за какие деньги не предавать друг друга! Чтобы как сегодня — один за всех, а все за одного! Чтобы…
От переизбытка нахлынувших чувств Юлька едва не задохнулась; глаза наполнились слезами, губы дрожали. Однако все это происходило не от алкоголя — за вечер единственная девушка едва пригубила стакан с пивом. Так же как и парни, она не знала чего ждать от дня завтрашнего. Не догадывалась, чем закончится противостояние с коварным Хлебопёком.
Но ей-то уж точно можно было б не волноваться. Ан нет!.. По щеке поползла одна слеза, по другой вторая; тонкие пальцы нервно заскользили по вискам.
Пятеро парней озадаченно смотрели на худую девчонку. Ситуация выглядела и смешной, и трагичной. В их возрасте какие-либо клятвы представлялись нелепостью, забавными отголосками детства. И в то же время…
— Юлька права, — первым подал голос Палермо. — Сегодня нас объединяло одно общее желание — победить. Но никто не знает, какие червяки заведутся в голове у каждого через год, пять или десять. Мы должны дать друг другу слово.
— Я не против, — кивнул Валерон.
— Да и я тоже, — сверкнул здоровым глазом Ганджубас, со злостью сворачивая огромный косяк.
— Ну чё, Бритый? — с невеселой ухмылочкой молвил Клава, — мы с тобой в пионерах не состояли. Так чё ж, на старости лет будем клятвы читать?
Но Зубко не собирался иронизировать по данному поводу. Что случится в ближайшем или необозримом будущем, его беспокоило мало — боксер жил днем сегодняшним и редко простирал помыслы с грезами далее следующей недели. А день сегодняшний принес событие, явившееся для него едва ли не главным испытанием за девятнадцать лет, и победа в этом испытании была одержана благодаря поддержке друзей. Этих друзей в том числе. Посему он готов был их отблагодарить, а заодно лишний раз заручиться поддержкой. Пусть даже в такой — по-детски наивной форме…
— Не читай, если шибко старый стал. И умный, — пробурчал он, отворачиваясь от сверстника, — а я как все. Раз народ решил, значит, так надо…
Через минуту все шестеро стояли вокруг стола под яркими лучами электрической лампы. Юлька ощущала себя главным режиссером предстоящего действа и, вытряхнув на стол из пачки несколько сигарет, сосредоточенно говорила:
— Мы все должны закурить. А пить сейчас не надо.
Ганджубас уже дымил огромным косяком, остальные взяли по сигарете, послушно подпалили их, затянулись раз, другой, третий…
— Повторяйте за мной, мальчики, — взволнованно прошептала Майская.
И они разноголосым хором стали вторить:
— Каким бы отвратительным ни оказался день следующий… Как бы плохо ни пришлось в будущей жизни… Какими бы сладкими не были обещания врагов…
Худенькая девчонка на пару секунд прервалась, подбирая слова для продолжения, сделала неглубокую затяжку и, выпустив кверху тонкую струйку табачного дыма, оценила величину тлеющего между тонких пальцев окурка. Парни машинально делали то же самое…
И снова подвальный тупичок огласил дружный торжественный хор:
— Клянусь никогда не предавать своих товарищей! Клянусь, что ни взглядом, ни словом, ни поступком не причиню друзьям своим вреда или подлости. Клянусь всегда служить им надежной опорой и верным союзником! Клянусь!..
Лампочка опять заметно помутнела в клубах сизого дыма…
— Если же я нарушу эту священную клятву, пусть плоть мою сожрут крысы в таком же подземелье и останки мои никто не отыщет вовеки веков!..
Завершив устную часть клятвы, Юлька многозначительно вытянула вперед левую руку с еще не потухшим бычком. Словно под воздействием гипноза молодые люди поступили так же, и точно так же вслед за Майской медленно сдавили окурки сжатыми в кулаки ладонями…
Никто не закричал от боли; все терпеливо перенесли этот странный ритуал, в одночасье придуманный Юлькой. Сама же она, немного постояв с побелевшим лицом, вдруг просияла и победно взглянула на друзей. Окурок на медленно развернувшейся ладошке уже не дымил, а перепачканная пеплом кожа под ним и на пальцах потихоньку вздувалась волдырями…
Глава 9
Лес впереди заметно просветлел, а сверху послышался какой-то слабо различимый дробный стук по металлу, перемешанный со звоном. Автобус двигался медленно, да остановился все одно резко — нос клюнул, длинное тело покачалось и замерло; водитель с проворностью ящерицы сиганул вправо и распластался на полу. А мелодичный звон, разбавленный гулкими хлопками, стал интенсивней.
Внезапно где-то рядом громко бахнул выстрел, следом прогремела очередь, вторая. Потом еще, но чуть дальше… На двух оконных прямоугольниках появились круглые отверстия и паутина трещин, по креслам, полу и обшивке прошуршали крохотные осколки стекла; кто-то взвизгнул, закричал; все разом пригнулись…
Лишь солдатик-связист, облеченный обязанностью защиты пассажиров и поддержания порядка, стремглав прошмыгнул по проходу. В руках он держал автомат и беспрестанно озирался. Сквозь огромные лобовые стекла он видел милицейскую «Ниву», застывшую впереди — метрах в пятнадцати; обе задние дверки ее были распахнуты, салон казался пустым. К правому борту автобуса, закрывая обзор, вплотную подступали деревья. Зато слева отлично просматривалась небольшая поляна, на дальнем краю которой под сенью густых крон стояла парочка военных «УАЗов»; чуть дальше сливались с «зеленкой» камуфлированные палатки; над одной торчала высокая антенна.
С той стороны и доносилась громкая стрельба…
Звон сверху прекратился, две тени скользнули с крыши вниз, и пропали — ни одна ветка не вздрогнула, ни один куст поблизости не шелохнулся. По всей вероятности, операция развивалась строго по плану, разработанному майором — выстрелы в ответ на приглушенные хлопки редели и отдалялись, поляна и лес вокруг оставались пустыми, безжизненными.
Вскоре все стихло. Бой случился каким-то странным, молниеносным, и совсем не похожим на те, что происходят на экранах телевизоров — с грандиозными разрывами, взметающими к небу огненные шары; с криками раненных; с горами трупов. Мальчишка решился подобраться к окну и выглянуть — удостовериться в наличие хотя бы парочки мертвых бандитов, а заодно осмотреть подходы к автобусу слева. Пригнувшись, он сделал шаг в сторону, медленно приблизил лицо к стеклу…
И вдруг прямо перед его глазами возникло нечто страшное, в первый миг едва не заставившее вскрикнуть. Снаружи, в долю секунды — словно черт из табакерки, выросла фигура какого-то мужчины. Вставший в полный рост незнакомец, смотрел на молодого солдата. Смуглая прокопченная кожа, всклокоченные грязные волосы, оскал злобной улыбки и сверкающий безумной жестокостью взгляд. И все это в тридцати сантиметрах. Если б не стекло, протяни руку и…
Связист в ужасе отпрянул — мужчина был не из тех, что ехали вместе с ним в автобусе. Нащупав пальцем спусковой крючок, мальчишка полоснул короткой очередью ниже окна — чужак успел уж скрыться из виду.
И сразу выглянул — никого.
Опоздал…
Неожиданно грохнуло слева — раздался удар по корме, через пару секунд уже по правому борту кто-то врезал прикладом в стекло.
Стоя в проходе, солдатик пугливо обращался то в одну, то в другую сторону, выставляя перед собой автомат. Вот где-то рядом — в метре, раздался шорох, точно кто-то крадется. Он резко развернулся и… с облегчением вздохнув, ослабил палец на крючке — на корточках в проходе сидел мужчина из труппы «фабрикантов» и передавал назад черные бронежилеты…
— Дверь! Кто-то крадется к двери! — вдруг шепотом прокричал один из пассажиров.
И верно — сверху донизу стеклянная дверь, с каким-то жалким черным поручнем по диагонали, выглядела самой сомнительной преградой для пожелавших проникнуть внутрь. С какой целью проникнуть — в этот миг связисту было безразлично. Обзавестись ли для надежи очередными заложниками, дабы беспрепятственно выбраться из кровавой переделки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39