— От она! Нашел! — приглушенно возопил радостный вожак, показывая гильзу, — ну, чё, Валерон, попал?
— Обижаешь, начальник…
Вторично пистолет щелкнул через минуту — иномарка лишилась еще одной камеры, когда мимо с ревом проносилась «девятка» с подраненным глушаком. Менты все так же расслабленно слушали музыку в своем драндулете, а призер чемпионата России по пулевой стрельбе хладнокровно практиковался в меткости на импортной и отнюдь недешевой резине…
Литой обод последнего колеса коснулся промерзшего грунта, когда надвигавшиеся с востока фиолетовые сумерки, окончательно завладели небом над городом. Все пятеро парней собрались на противоположном склоне — подальше от дороги и бесследно растворились в темноте…
— Мне пора, мужики, — на ходу торопливо прощался Валерон, маскируя полами куртки объемную рукоятку торчавшего за поясом пистолета, — скоро тренер подъедет за оружием.
— Вот держи, — протянул пачку купюр Бритый. — Передашь ему тридцать штук, как и договаривались. И пусть помалкивает…
— Да что он, кретин по-твоему, чтоб балаболить об этом?! Он сейчас первым делом ствол в пистоле заменит, и похеру ему баллистическая экспертиза, если до нее дойдет, — буркнул тот и, пожав руки друзьям, осторожно двинулся к ближайшему десятиэтажному зданию. Отойдя шагов на двадцать, обернулся и приглушенно напомнил: — Про гильзы не забудьте!..
Палермо махнул вслед уходящему товарищу и негромко обмолвился:
— Звонить лучше завтра с утра, Сейчас Доронин, увидев четыре пробитых колеса, рвет и мечет. А до утра остынет и станет сговорчивей… Верно, Серега?
— Угу, — боднул тот узколобой головой прохладный воздух. — Куда гильзы-то стреляные деть? Проглотить что ли?..
Белозеров незаметно вздохнул, дивясь заторможенности товарища: «Ведь и вправду проглотит — как семечки…»
— Положи их на трамвайные рельсы и иди спокойно спать, — молвил он, хлопая его на прощание по мощному плечу.
Глава 6
Автобус мерно покачивался на неровностях южного асфальтового шоссе. Слева изредка появлялся Терек, в слабой ряби безветренного дня отражавший клонившееся к закату солнце и несший свои воды к Каспийскому морю. Полтора десятка гражданских пассажиров и семеро спецназовцев ехали на юго-запад — туда, где все еще было неспокойно, где время от времени гремели взрывы и трещали автоматные очереди, где по-прежнему брали людей в заложники…
Для эстрадного люда эта поездка казалась очередным утомительным вояжем, трехдневной командировкой, за которую обещаны неплохие деньги.
Опасность?.. Риск?..
Да, где-то там, на северных склонах Большого Кавказа все еще тлеет война, но маршрут их короткой поездки по лагерям войсковых соединений тщательно прорабатывался в высоких штабах, сверялся со спецслужбами. Наряды на заградительных кордонах предупреждены; вон и охрану дали — семерых неулыбчивых амбалов в навороченной амуниции и с каким-то странноватым, продвинутым оружием. А сердобольный подполковник даже приволок бронежилеты, до сих пор валяющиеся где-то в середине салона…
И верно — в тяжелую одежку, нашпигованную титановыми пластинами, из многочисленной команды «фабрикантов» решились облачиться лишь двое взрослых мужиков из обслуги да женщина — мать троих детей. Остальные — кто с отвращением, кто с насмешками, кто под предлогом несусветной тяжести защитного обмундирования, отказались воспользоваться черными жилетами. Так и лежали они бесформенной горой на двух, пустовавших ранее креслах.
Майор выглядел очень уставшим. Те шестеро бойцов, что ныне ехали с ним в автобусе, не были задействованы в секретной горной операции. Обессиливших, измотанных людей он приказал не трогать — позволил отдохнуть. Только трудяга Бивень сам вызвался руководить второй шестеркой. Его несгибаемый, надежный сержант… Павел же, отгоняя сонливость, то вспоминал холодные изнурительные ночевки в горах, то дивился тупости и жадности руководства страны, то в мыслях материл командование группировки. Если бы представил что-то другое: уютное жилище, теплую ванну, чистую постель — уснул бы непременно под мерный гул автобусного движка.
В течение получасовой поездки он ни разу не оглянулся на своих людей, не сказал ни единого слова, и даже не пошевелился. Двое из команды устроились в задней части салона — на последнем ряду глубоких сидений; двое за спиной шофера; двое за угрюмым командиром. Устремив равнодушный взор вперед — на серую ленту шоссе, монотонно бегущую навстречу, офицер раздумывал о чем-то далеком и не связанном с этой поездкой…
«До чего же все надоело! Война, потоки лжи, грязь, жестокость, воровство, кровавые деньги… Человеческая жизнь, что разменная монета. Писаки ездят ежедневно — строчить репортажи. Скалозубые англичане, быстренько «забывшие» об Ольстере, доездились, дозащищались в репортажах чеченских «повстанцев»!! Отрезали бородатые «повстанцы» одному башку, так нет же — опять прут один за другим! Сеятели заокеанской демократии!.. — неприметно усмехнулся молодой человек и почесал облаченной в перчатку ладонью обросший щетиной подбородок. — Сколько я не был в отпуске? Месяцев двадцать, двадцать пять? Или дольше?.. Никуда не годится — нервы вот-вот начнут сдавать. Завтра же подам рапорт и… уеду куда-нибудь к южному морю. И наплевать мне на этих журналистов, артистов и прочий розово-голубой бомонд. Как наплевать на политиков, выдающих с регулярностью кошачьих родов новые национальные идеи, — спецназовец закинул в рот очередную пару белоснежных подушечек и тяжело вздохнул — мысли опять повернули к войне: — Один алкаш страну на весь мир позорил и не мог в коротких трезвых перерывах с Дудаевым договориться! Дудаев — советский генерал, неглупый человек. Просился, рвался на прием в Кремль — разрешить самые злободневные вопросы по взаимоотношениям Чечни и России. Куда там! Когда же нам водку хлебать декалитрами?! А сколько жизней спасли бы за столом переговоров!.. Господи, сколько же я не был в отпуске?!»
Впереди показался блокпост. Водитель выключил скорость, и оставшееся расстояние автобус катился по инерции. Осторожно преодолев «лежачего полицейского», машина замерла возле трех вооруженных автоматами солдат.
— Всем оставаться на месте, — не оборачиваясь, приказал майор.
Кто-то жалобно проверещал:
— А в туалет?..
— Вам давали время перед отъездом. Прошло всего полчаса.
— Но если мы оказались такими вот уродами, и нам вдруг захотелось! — не унимались позади офицера.
— Сейчас подвезут вашего коллегу в темных очках — у него были по этому поводу какие-то соображения, — поморщился спецназовец и кивнул водиле: — впусти-ка бойца.
В открытый проем легко и по-хозяйски запрыгнул сержант-контрактник и тут же напоролся на тяжелый взгляд офицера. Служивый узнал его — лицо мигом обрело сосредоточие и учтивость, уверенность с беспечностью исчезли…
— Старшего ко мне, — процедил майор.
— Есть! — коротко ответил тот и, втянув голову в плечи, шмыгнул из салона.
Лейтенант — старший дежурного наряда, выскочил из-за нагромождения бетонных блоков, на ходу оправляя форменную куртку, и через несколько секунд предстал пред грозными очами.
— Лейтенант Кудинов, — залихватски козырнул он.
— Где твой болтун?
— В данный момент занят приборкой служебного помещения. Наказал я его, товарищ ма…
— Слабо наказал. Это тебе нужно мести пол, если не в состоянии заставить солдата четко выполнять приказ. Ко мне его с оружием.
Неказистый паренек лет девятнадцати-двадцати бежал к автобусу так, словно от скорости зависело, насколько суровой последует кара за болтовню в эфире открытым текстом.
— Связист, товарищ майор. Рядовой Воробьев, — доложил лейтенант, стоя на ступеньку ниже провинившегося паренька.
— Он поедет с нами; посмотрю, что за фрукт. Не понравится — суну под пули. Покажет себя молодцом — привезу живым. А ты, — стрельнул он взглядом на молодого лейтенанта, — про рацию на ближайшие два часа забудь. Вспомнишь о ней в самом крайнем случае — если мимо твоей бетонной хижины проедет Бен Ладан. Уяснил?
— Так точно!
Сзади почти вплотную к автобусу подрулил бэтээр. С брони спрыгнули спецназовцы, помогли опуститься на землю двум отставшим артистам. Покачиваясь, неверной походкой те прошли вдоль белого автобусного борта и поднялись по ступенькам в салон. И парень, и девица скрипели от бессильной ярости белыми зубками. Покосившись на майора, длинноволосый фраер открывать рот поостерегся, а фурия, плюхнулась на свое место и, поправляя разметавшиеся по голове темные волосы, поворчала:
— Я давно догадывалась, что у всех вояк вместо извилин — окопы в полный рост…
Автобус медленно вывернул влево и, оставляя за собой темный смрад, разогнался до прежней скорости; бэтээр с экипажем и второй шестеркой головорезов остался дожидаться условного сигнала. Лейтенант с двумя подчиненными долго глядели на корму светлого «Мерседеса», покуда тот не исчез за плавным поворотом дороги.
— Да… Попадись такому под горячую руку!.. — тихонько вздохнул срочник,
— и пошлют до дому извещение о твоей «героической» погибели.
— А ты не попадайся, — посоветовал сержант-контрактник. Однако былой нахрапистости в голосе и в лице поубавилось.
— Постараюсь… А правду говорят, что у бойцов его подразделения не бывает дисциплинарных взысканий?
— Правду, — кивнул лейтенант. — Одни благодарности, медали и ордена. Взысканий нет.
— Разве такое возможно?..
— У него в команде свой «Дисциплинарный устав», — уважительно отвечал моложавый офицер. — Рассказывали: надевает тренировочные перчатки, выходит один против трех разгильдяев и… начинается мочилово без поддавков с обеих сторон. Потом этих троих уносят, и пару дней они отлеживаются. Вот такая метода воспитания…
— Ни хрена себе, — пробормотал юный срочник. — Слава богу, что мы служим под вашим началом, товарищ лейтенант!
Сержант на миг прикрыл глаза, встряхнул головой и поежился. Кажется, мнение молодого солдата он полностью разделял.
* * *
Зубко не давал расслабляться. Начиная с октября, Белозеров исправно ездил с ним на тренировки в спортзал, откуда возвращался еле живым. Интенсивные занятия боксом, а затем и каратэ, дали быстрый и хороший результат — парень заметно оброс мышцами, раздался в плечах, перестал бояться ударов и боли; в намечавшихся драках главарь намеренно отводил ему одну из первых ролей.
Членство в банде Бритого придавало Павлу сил, уверенности в себе. Изредка пятеро парней сходились в кулачных боях против вновь зарождавшихся группировок — дома в Солнечном росли и заселялись, народу понемногу прибывало. Самые отвязные сверстники решались устанавливать свои законы, перечили молодой банде, забивали стрелки. Дважды вся компания метелила пришлых с Молочки — соседнего с Солнечным поселка. Приходилось ставить наглецов на место, показывать «кто в доме хозяин». В этих «боях местного значения» мужал и Белозеров. Теперь уж вряд ли его привел бы в смятение вид перочинного ножа, вряд ли напугал бы перевес противников. Пашка учился держать удар и ненавидеть врагов; постигал нюансы уличных драк и становился жестче; приноровился на время отключать замашки потомственного интеллигента и позабыл про свою извечную мягкотелость.
К тому же за ним закрепилась стойкая репутация мозгового центра организованной группировки: парни во главе с Бритым относились к Палермо уважительно, к мнению, каким бы оно ни было, непременно прислушивались. Впервые за семнадцать лет он ощутил себя нужным человеком; впервые увидел, насколько люди дорожат его умом и сообразительностью, насколько ценят его слова. Потому-то, получив приказ загоревшегося увеличить доходы группировки главаря придумать, как надавить на треклятого москвича, размышлял, изворачивал мозги, позабыв обо всем на свете…
После обстрела машины господин Доронин наконец-то согласился поговорить с Зубко об условиях дальнейшего сотрудничества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39