Тарковского не оказалось дома, и за телеграмму расписалась Варвара Ивановна, пообещав сразу же вручить ее адресату, как только тот появится.
– Только не забудьте! – сказал знакомый почтальон. – Телеграмма-то не какая-нибудь – срочная, из Москвы.
– Можете не беспокоиться, – успокоила его Варвара Ивановна, – не забуду. Пока на память не жалуюсь.
Однако домоправительница Тарковского, видимо, все-таки забыла…
Полученная ею телеграмма не была передана хозяину ни в тот день, ни на следующий…
А четыре дня спустя вернувшемуся после допроса из Петрогуброзыска Тарковскому пришлось самому разогревать себе обед: Варвара Ивановна уехала навестить свою внезапно заболевшую тетку, жившую где-то на окраине Петрограда.
Но у тетки Варвара Ивановна в тот день не была.
Выйдя на улицу, она, видимо, в последнюю минуту раздумала. Варвара Ивановна отправилась не к больной, а в противоположную сторону, к гостинице «Европейская».
Со стороны Невы дул сильный ветер. И пока Варвара Ивановна дошла до гостиницы, она до костей промерзла. Тем не менее она вовсе не торопилась поскорей войти в теплое помещение и еще долго стояла, закутавшись в платок, на ветру у подъезда.
Только окончательно убедившись, что за ней никто не наблюдает, домоправительница Тарковского юркнула наконец в подъезд.
Последний раз Варвара Ивановна была здесь вместе с мужем лет десять назад, вскоре после того, как они вернулись в Россию из Парижа. Здесь останавливался старший брат мужа Павел, сибирский золотопромышленник, приехавший в Петербург провернуть какое-то дельце, а заодно и покутить. Что-что, а кутить Павел умел – с блеском, сибирским размахом и европейским изысканным шиком. Павла в гостинице хорошо знали и к его приезду заранее готовились. К его услугам всегда были лучший номер, свежие спаржа и артишоки, старый португальский портвейн в узкогорлых бутылках и волжская паровая стерлядь кольчиком.
Да, умерший в Омске в девятнадцатом году от сыпного тифа Павел умел пожить, царствие ему небесное!
За прошедшие десять лет в холле гостиницы, пожалуй, ничего не изменилось: тот же располагающий к уюту и сибаритству мягкий полумрак, пушистые, пружинящие под ногами ковры, дорогая массивная мебель…
А вот сама Варвара Ивановна за эти десять лет сильно изменилась – увяла, постарела… Но главное, пожалуй, не в этом, хотя кому приятно стариться. Нет, не в этом главное. Тогда Варвара Ивановна пришла сюда в платье, сшитом у модной парижской портнихи, в бриллиантовом колье, в туфлях из крокодиловой кожи.
А как же иначе? Дочь известного петербургского богача и коллекционера Ивана Ферапонтовича Шлягина, жена любимца великого князя Николая Николаевича полковника Сибирцева, который вот-вот будет произведен в генералы.
Быть принятым в доме Сибирцевых считалось честью, великой честью.
Балы, журфиксы, театры, рысаки, цветы, драгоценности, круизы…
И все прахом, все растаяло, как ледяная сосулька на солнце, – положение в обществе, беззаботная жизнь, богатство, праздность… Муж убит еще в мировую войну где-то в Пинских болотах, отец в эмиграции – жив ли? – а она теперь кто? Комок глины, который каждый хам мимоходом растопчет и не глянет даже. Домоправительница у этого жулика Тарковского, который прикарманил, воспользовавшись удобным случаем, отцовское собрание древностей. И за это должна благодарить бога. Ведь ежели бы Тарковский знал, что она дочь Ивана Ферапонтовича Шлягина, ни за что бы не пригрел, побоялся бы…
«И не зря бы побоялся», – усмехнулась Варвара Ивановна.
Но что тосковать о прошлом, которое не вернешь? Надо думать о будущем.
И, работая у Тарновского, Варвара Ивановна думала об обеспеченном будущем. Долго она терпела, и вот тот самый случай, который обеспечит ее старость.
Нет, она не украла у Тарновского, она взяла то, что принадлежит ей по праву как дочери Ивана Ферапонтовича Шлягина. Так, и только так. Правда, в тайнике у Тарновского хранилась не только собственность отца Варвары Ивановны. Там еще были старинные монеты. Но что она могла сделать? Если бы она их оставила, это наверняка бы возбудило подозрение. А так все считают, что тайник опустошили налетчики.
Осторожно ступая по ковру стоптанными, заляпанными грязью туфлями, Сибирцева прошла к столику портье. Багровея от стыда за свой вид, Варвара Ивановна сказала, что хочет навести справку. Ее интересует, прибыл ли сегодня из Москвы сотрудник «АРА» мистер Генри Мэйл, которому должны были заказать номер. (*)
Гладкий, откормленный портье в золотых старомодных очках окинул бесцеремонным оценивающим взглядом всю ее неказистую, жалкую фигуру в мятом, лоснящемся на швах пальто. И Варвара Ивановна вновь покраснела.
– Мистер Мэйл? Минутку… – Он перелистал страницы лежащей перед ним книги регистрации гостей. – Да, мистер Мэйл проживает в гостинице.
Варвара Ивановна сказала, что американец назначил ей встречу.
– А мадам не ошибается? – нагло спросил портье. Насколько ему известно, мистер Мэйл никого не ждет.
Нет, мадам не ошибается. Мадам уверена, что мистер Мэйл захочет ее принять.
– Вот как? – Портье в нерешительности пожевал губами и наконец спросил: – Как прикажете доложить?
– Скажите, что от Тарновского.
– От Тарновского?
– Да, он знает.
– Что ж, если мадам настаивает…
Портье позвонил по телефону, и уже через несколько минут в холл спустился секретарь мистера Мэйла, любезный и жизнерадостный молодой человек в мохнатом костюме. Он проводил Варвару Ивановну в номер, где остановился американец.
Номер был большой, трехкомнатный, с зимним садом. Точно такой же номер снимал здесь Павел. Нет, не такой же, а именно этот.
Но вот и мистер Мэйл, пожилой, седоватый, с внимательными серыми глазами и обаятельной улыбкой человека, никогда не знавшего голода, холода и унижений.
Улыбка означала, что мистер Мэйл счастлив видеть Варвару Ивановну, хотя и не имеет чести ее знать, что он доволен жизнью, своим секретарем и предстоящей беседой.
– Мне передали, что вы хотите меня видеть. Я к вашим услугам.
Мистер Мэйл настолько хорошо владел русским, что переводчик им не требовался. Это устраивало обоих: уж слишком деликатной была тема предстоящей беседы.
– Я вас слушаю.
Варвара Ивановна откашлялась, как неопытный оратор перед ответственным выступлением.
– Одиннадцать лет назад, господин Мэйл, вы изъявляли желание приобрести вышитый шелком портрет первого российского солдата, а также некоторые другие экспонаты из собрания Шлягина, – неуверенно начала она, когда секретарь вышел. – Теперь, как вам уже известно из письма моего доверителя, которое было передано вам в Москве, вы имеете возможность осуществить эту сделку, если, разумеется, предложенная вами цена будет приемлемой.
– Для кого приемлемой? – пошутил Мэйл, ослепляя Варвару Ивановну своей неотразимой улыбкой.
– Для моего доверителя, понятно, господина Тарновского.
– Что же для него приемлемо?
– Господин Тарновский оценивает портрет Бухвостова в двадцать пять тысяч долларов.
– Недурно. А сколько он хочет получить за гобелены и кружева?
– Пятнадцать тысяч. Собрание же старинных русских монет он готов уступить вам тоже всего за пятнадцать…
– Долларов?
– Да, тысяч долларов…
– Итого пятьдесят пять тысяч?
– Совершенно верно, – несколько ошеломленная получившейся суммой, подтвердила Варвара Ивановна, – пятьдесят пять тысяч долларов. Согласитесь, что господин Тарновский проявляет умеренность. Подлинная цена этих вещей по меньшей мере в четыре раза больше. Таким образом, вы сможете получить триста процентов прибыли.
Мистер Мэйл вновь ослепил Варвару Ивановну улыбкой:
– Один ваш поэт писал, что русская женщина способна остановить любую скачущую лошадь и войти во время пожара в дом. Слушая вас, я понял, что он перечислил не все главные достоинства русских женщин. Как выяснилось, они умеют еще и торговаться. Это значительно важней, чем выполнять обязанности конюха или пожарника, ответственней. У нас, к сожалению, женщины – всего лишь хранительницы домашнего очага. Не могу не позавидовать господину Тарковскому, ему повезло с таким умелым поверенным. Но, называя сумму, вы забыли про одно немаловажное обстоятельство: риск, которому я подвергаюсь. Для того чтобы получить триста процентов прибыли, необходимо прежде всего вывезти приобретенное из пределов Советской России. А это, поверьте, трудней, чем остановить скачущую лошадь или погасить пожар.
– Но вы же работаете в «АРА».
– Это дает мне лишь право беспошлинного ввоза товаров в Россию, но не право беспрепятственного вывоза музейных ценностей.
– Тем не менее сотрудники «АРА» их вывозят, – возразила Варвара Ивановна.
– Да, однако это сопряжено с риском. Но оставим пока цифры. До них мы еще доберемся, – сказал Мэйл, продолжая щедро одаривать свою собеседницу улыбками. – В своем письме господин или, как теперь принято в России, гражданин Тарновский писал, что не желает никаких посредников. И вот теперь такая неожиданность, правда приятная, но все-таки неожиданность – вы его представительница. Мне бы хотелось внести необходимую ясность. Поэтому, если вас не затруднит…
Варвара Ивановна не смутилась. Она была к этому готова и заранее подделала письмо-доверенность Тарновского.
– Господин Тарновский, – объяснила она, – к сожалению, вынужден был лечь в больницу на операцию, поэтому он не имеет возможности лично навестить вас. Но он не забыл про необходимые формальности, – и она протянула Мэйлу конверт.
Американец небрежно вскрыл его.
– Вот теперь мы можем вернуться к цифрам, – сказал Мэйл, прочитав письмо, и одарил Варвару Ивановну очередной улыбкой. – Признаюсь вам честно, если бы здесь сидели не вы, а господин Тарновский, я бы предложил за все десять тысяч долларов и ни цента больше. – Теперь мистер Мэйл уже не улыбался. – Но… как это по-русски?.. притеснять женщин да еще таких обворожительных не в моих правилах. Я джентльмен. Вы получите с Тарновского комиссионные?
– Да, – выдавила из себя Варвара Ивановна.
– Сколько процентов от суммы сделки?
– Пятнадцать.
– Приличный процент, – улыбнулся Мэйл. – Оказывается, господин Тарновский тоже джентльмен. Это делает ему честь. Итак, – он выдержал паузу, – я предлагаю двадцать тысяч долларов и десять тысяч в советских червонцах.
Варвара Ивановна отрицательно мотнула головой.
– Тогда очень сожалею, – сухо сказал Мэйл и встал. – Передайте господину Тарковскому мои соболезнования.
Но когда Варвара Ивановна усилием воли заставила себя встать и взяться за ручку двери, американец остановил ее:
– Тридцать тысяч долларов и пятнадцать тысяч рублей.
Варвара Ивановна почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Теперь ее жизнь обеспечена. Но одному богу известно, сколько все это ей стоило.
– Согласны?
– Согласна, – прошептала она и на ватных ногах вернулась на место.
Теперь оставалось обговорить лишь техническую сторону сделки. Это уже было значительно проще. Договорились встретиться завтра в шесть часов вечера у модного среди нэпмачей театра-ресторана «Гротеск», куда Мэйл должен был привезти деньги, а Варвара Ивановна – чемодан с вещами, которые хранились у ее ничего не подозревавшей тетки, родной сестры Шлягина.
– Только не опаздывайте, господин Мэйл, – предупредила американца Варвара Ивановна. – Я всего опасаюсь и не хотела бы рисковать.
Мэйл понимающе кивнул.
– Я буду там со своим секретарем еще до вашего приезда. Риск исключен, – заверил он.
– Тогда до завтра.
– С богом!
Мэйл проводил ее до дверей, одарив на прощание своей самой обворожительной улыбкой.
Когда на следующий день Сибирцева на лихаче подъехала к «Гротеску», ее уже ждали, но не улыбчивый американец и его обходительный секретарь, а сотрудник уголовного розыска, агент второго разряда Петренко, тот самый Петренко, который руководил атеистическим кружком «Милиционер-безбожник» и чуть было не сорвал лекцию Василия Петровича, придравшись к мифу о злосчастной Арахне…
– Вы арестованы, гражданка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40