– Ты мог бы приехать ради меня, – досадливо ответила она, снова откидываясь на подушки. – Надо полагать, ты не отходил от этой Моулсли? Ба! Мне кажется вы, мужчины, просто с ума сошли.
Тут его милость понял истинную причину гнева и неприятно улыбнулся:
– Так вот что тебя расстроило. А я не мог понять, в чем дело.
– Нет, не в этом! – вспыхнула она. – И в толк не возьму, с чего это ты так подумал. Что до меня, я не вижу в ней ничего привлекательного, и то, как ей восхищаются мужчины, просто отвратительно! Отвратительно! Но так всегда бывает, когда женщина свободна и богата! Ну! Ну! Почему ты ничего не говоришь? Ты находишь ее прелестной?
– Сказать по правде, милая, я видел эту леди только мельком. У меня были другие интересы, и я покончил со всеми женщинами, пока. Кроме одной.
– Я это уже слышала. Думаешь жениться? Боже! Но мне жаль эту девушку!
Несмотря на издевательский смешок было видно, что она заинтригована.
Его милость нимало не возмутился.
– Я не думаю жениться, Лавиния, так что твоя жалость напрасна. Я встретил девушку – почти девочку – и не успокоюсь, пока не добьюсь ее.
– Господи! Опять какая-нибудь фермерская девица?
– Нет, милая моя сестра, не какая-нибудь фермерская девица. Леди.
– Помоги ей Господь! Кто она? Где она живет?
– Она живет в Суссексе. А кто она – я тебе не скажу.
– А, как хочешь! Я не умру от любопытства!
– А-а! – Его губы изогнулись в циничной улыбке, и раздосадованной леди Лавинии безумно захотелось швырнуть в него флакон с нюхательными солями. Но она знала, что злиться на Трейси – хуже, чем бесполезно, поэтому, демонстративно зевнув, с надеждой подумала, что задела его. Если даже она оказалась права, утешения ей это не принесло, он невозмутимо продолжал:
– Изящней штучки свет не видывал, и готов поклясться, что подо льдом таится огненная кровь!
– Неужели девушка не растаяла перед вашей милостью? – с напускным изумлением ахнула Лавиния, и была рада увидеть, как он нахмурился.
Тонкие брови сдвинулись над высокой переносицей, глаза сверкнули, хищные белые зубы закусили чувственную нижнюю губу. Она увидела, как пальцы сжали табакерку, и внутренне ликовала, что ей удалось вывести его из себя. Но радость была недолгой: в следующую секунду расправились брови и пальцы расслабились – он снова улыбался.
– Сейчас она холодна, – признал он, – но, надеюсь, со временем станет более податливой. – По-моему, Лавиния, я не лишен опыта в том, что касается вашего прекрасного, но капризного пола.
– Не сомневаюсь. И где ты познакомился с этой несговорчивой красавицей?
– У павильона с минеральным источником.
– Господи! Опиши ее, пожалуйста.
– Буду счастлив. Она выше тебя – брюнетка. Волосы у нее как сумеречное облако, и вьются надо лбом и вокруг ушек – чертовски завлекательно. Глаза карие, но в них есть искры чистейшего янтаря, и в то же время они темные и бархатные.
Миледи поднесла к носику флакон с солями.
– Но вижу, что надоел тебе. Влюбленный, милая моя Лавиния…
Эти слова снова заставили ее выпрямиться.
– Влюбленный? Ты? Чушь! Чушь! Чушь! Тебе неизвестен смысл этого слова. Ты… ты просто рыба, и любви в тебе не больше, чем в рыбе, но и сердце рыбье, и…
– Умоляю, перестань. Не сомневаюсь, я очень скользкий, но ты, по крайней мере согласишься, что ума у меня побольше, чем у рыбы?
– О, ума у тебя хватает! – негодовала она. – Ума на злое! Этого не отнимешь!
– Право, очень мило, что ты…
– Страсть, которую ты сейчас испытываешь, это не любовь. Это… это…
– Извини, дорогая, но в настоящую минуту я полностью лишен всяких сильных чувств, так что твои слова…
– Ах, Трейси, Трейси, я даже с тобой ссорюсь! – отчаянно воскликнула она. – Ах, почему?.. Почему?
– Ты ошибаешься, дорогая. Это всего лишь обмен комплиментами. Я не буду мешать тебе внести в него свой вклад.
У нее задрожали губы.
– Продолжай, Трейси, продолжай.
– Хорошо. Кажется, я описал ее глаза?
– С массой скучных подробностей.
– Я постараюсь быть кратким. Более сладких губок я еще в жизни не видел…
– А, как ты заметил, опыт у тебя немалый, – пробормотала она.
Он насмешливо поклонился.
– В целом она – настоящая норовистая лошадка. Всего только и нужно – подрезать ей крылышки.
– Разве лошадкам подрезают крылья? Мне всегда казалось…
– Милая моя Лавиния, ты, как всегда, права: этого не бывает. Позволь поблагодарить тебя за то, что ты поправила мою неловкую метафору.
– Ах, не стоит благодарности.
– Вот и не буду. Ее нужно приучить к уздечке. Будет забавно ее приручить.
– Правда? – она с любопытством смотрела на брата.
– Чрезвычайно забавно. И я уверен, что это возможно. Я ее добьюсь.
– А что если она знать тебя не захочет?
Тяжелые веки вдруг поднялись.
– У нее не будет выбора.
Леди Лавиния вздрогнула и выпрямилась.
– О, Трейси! Неужели ты напрочь лишен совести! – вскричала она. – Может, – издевательски спросила она, – ты намерен похитить эту девушку?
– Вот именно, – кивнул он.
Она лишь ахнула от подобного бесстыдства.
– Боже, да ты с ума сошел! Похитить леди? Не забывай: ты не с деревенщиной дело имеешь! Трейси, Трейси, умоляю тебя, не делай глупостей. Как ты можешь ее похитить?
– Это милая моя, я пока не решил. Но я не предвижу особых трудностей.
– Но, Боже милосердный, неужели девочку некому защитить? Братьям? Отцу?
– Отец есть, – медленно проговорил Трейси, – он был здесь, когда они только приехали. Он не в счет – и, что самое важное, он из тех, кто пресмыкается. Если бы я представился, то, наверное, мог бы жениться на его дочери тотчас же. Но я этого не хочу. По крайней мере, пока.
– Боже правый, Трейси! Сейчас же не средневековье! Это невозможно, говорю тебе! Может, по крайней мере, вспомнишь, что представляешь нашу семью! Хорошенькое будет дело, если разразится скандал!
Она бессильно замолчала, глядя, как он смахивает с галстука крошку нюхательного табака.
– Ах, Трейси! Право же, ты ведешь опасную игру. Одумайся, умоляю тебя!
– Право, Лавиния, это забавно. Я думаю, что способен сам позаботиться о себе и собственной чести.
– Ах, не насмешничай, не насмешничай! – воскликнула она. – Иногда мне кажется, что я просто тебя ненавижу!
– Тем забавнее, дорогая.
Она характерным жестом провела по глазам тыльной стороной руки.
– Какая а злая сегодня! – дрожащим голосом проговорила она. – Не сердись на меня, Трейси, Я и правда нездорова.
– Тебе бы следовало попить воды, – повторил он.
– А, я пью, пью! Да, кстати – надо будет мне посмотреть там на твою красавицу.
– Вряд ли ты ее увидишь. Она появляется лишь изредка.
– Что? Она, значит монашка?
– Монашка? С чего это, Господи?
– Но не гулять по павильону…
– Она приехала с теткой, которая была больна. Они почти не бывают в обществе.
– Какой ужас! Но она раньше гуляла по павильону – ведь ты ее там встретил?
– Да, – хладнокровно признался он. – Именно поэтому она теперь его избегает.
– Ох, Трейси, бедная девочка! – со внезапной жалостью воскликнула его сестра. – Как ты можешь преследовать ее, если ей неприятен?
– Это не так!
– Нет! Тогда…
– Скорее, я ее пугаю. Но при всем том она заинтригована. Я преследую ее (если воспользоваться твоим выражением) для ее и моей пользы. Но через несколько дней они уезжают из Бата и тогда – посмотрим.— Он встал. – Что Достойный Дик?
– Не зови его таким гадким прозвищем! Я этого не потерплю!
– Гадким, дорогая? Гадким? Ты была бы права, назови я его Недостойным Диком.
– Не смей! Не смей! – воскликнула она, зажимая уши.
Его милость негромко рассмеялся.
– Ах, Лавиния, тебе пора бы покончить с этими твоими мигренями: поверь мне, ничто так не отталкивает мужчину.
– Ах, уходи, уходи! – взмолилась она. – Ты меня все дразнишь и дразнишь, пока я не потеряю терпения, а мне ведь совсем не хочется быть сварливой! Пожалуйста, уйди!
– Я Это и собираюсь сделать, дорогая. Надеюсь, ты немного оправишься, когда мы увидимся в следующий раз. Пожалуйста, передай мой поклон До… Достопочтенному Ричарду.
Она протянула ему руку.
– Возвращайся скорее! – попросила она. – Завтра мне будет лучше. Просто сегодня голова разболелась – хоть криком кричи от боли и беспокойства. Возвращайся!
– К сожалению, я намерен уехать из Бата через день-два. Был бы счастлив исполнить твое желание. – Он обходительно поцеловал ей пальчики и простился. У двери он остановился и обернулся, насмешливо блеснув глазами. – Между прочим… ее имя – Диана.
Еще раз поклонившись, он удалился, а Лавиния уткнулась лицом в подушки и разрыдалась.
В этом состоянии ее и обнаружил Ричард двадцать минут спустя, и был настолько встревожен, что это отчасти ее утешило. Они провели тихий (и для него – блаженный) вечер за пикетом.
В середине партии она вдруг швырнула свои карты на стол и схватила его за запястье.
– Дикки, Дикки – я поеду домой!
– Домой? О чем ты? Или…
– Да, да! В Уинчем! Почему бы нет?
– Дорогая, правда? – В его голосе дрожало радостное удивление, карты выскользнули из рук.
– Да, правда! Но увези меня скорее, пока я не передумала! В Уинчеме я могу спать, а здесь я всю ночь лежу без сна, и голова у меня болит. Увези меня домой, и я постараюсь быть хорошей женой. Ах, Дикки, я была противной и капризной, да? Я не хотела! Зачем ты мне это разрешаешь? – Она быстро обошла вокруг стола и опустилась рядом с ним на колени, нисколько не заботясь о своих пышных шелках. – Я была дурная, эгоистичная женщина! – страстно сказала она. – Но я исправлюсь. Ты не должен разрешать мне быть плохой, слышишь, не должен!
Он обхватил рукой ее пухленькие плечики и крепко прижал к себе.
– Обещаю, что когда увезу тебя в Уинчем, буду хорошенько тебя бранить, радость моя, – пообещал он, стараясь скрыть под смехом свое глубокое волнение. – Я превращу тебя в примерную хозяюшку!
– И я научусь сбивать масло, – кивнула она. – Тогда я стану носить батистовое платье с муслиновым передничком и чепец. О, да – батистовое! – Она вскочила и пританцовывая выбежала на середину комнаты. – Я буду очаровательна, правда, Ричард?
– И даже очень, Лавиния.
– Конечно! Ах, мы едем домой, сейчас же – сейчас же! Но сначала мне надо заказать у Маргерит несколько новых платьев!
– Чтобы сбивать масло, дорогая? – запротестовал он, но она не слушала.
– Батистовое платье… или из шелкового газа с простеганной нижней юбкой? Или и то, и другое? – пропела она. – Дикки, я начну новую моду в туалетах для деревни!
Дикки вздохнул.
ГЛАВА 7
Представляющая несколько новых персонажей
В двадцати минутах ходьбы от дома леди Лавинии на Куин-Стрит жила некая мадам Томпсон, вдова, обитавшая в Бате без малого пятнадцать лет. У нее гостила мисс Элизабет Боули и ее племянница Диана. Мадам Томпсон воспитывалась вместе с мисс Элизабет в пансионе, когда обе были еще девочками, и с тех пор они дружили, изредка навещая друг друга и, по большей части, ограничиваясь длинными посланиями, заполненными пустяковыми новостями. Письма мисс Элизабет были прелюбопытны, письма вдовы – скучны и бессвязны.
Мадам Томпсон очень обрадовалась, получив от мисс Боули письмо с просьбой пожить у нее в Бате с племянницей недели три. Почтенная дама была в восторге, что ее приглашения увенчались таким образом и сразу же ответила радостным согласием. Она приготовила для мисс Боули лучшую комнату: ведь та приезжала в Бат главным образом для того, чтобы переменить климат после долгой и достаточно тяжелой болезни.
В назначенный срок появились обе леди: старшая – маленькая, худенькая, порывистая, младшая – Довольно высокая и гибкая, с огромными карими глазами, бесстрашно глядевшими на мир, и трагической складкой губ, противоречащей ее обычной жизнерадостности и намекавшей на склонность видеть в жизни главным образом мрачную сторону.
Мадам Томпсон, увидевшая Диану впервые, не преминула отметить эту черту в разговоре с мисс Элизабет (или Бетти, как ее обычно называли), когда они вдвоем сидели у огня вечером в день их приезда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44