– Скажи что-нибудь, Ричард! Сделай что-нибудь! Не стой ты столбом! Ох, не надо было тебе жениться на мне! Я тебя огорчаю, а ты меня портишь, и не понимаешь, что я не могу жить без денег и удовольствий! Я достойна презрения? Да, да – а ты? Ах, почему ты рассказал мне, что смошенничал, уже после свадьбы?
Она разразилась гневными рыданиями. Порванный: в клочки платочек полетел на пол.
Карстерз повернулся к ней спиной, чтобы она не заметила, как сильно уязвила его. Это движение вызвало новую вспышку ярости:
– Ты не можешь в этом сомневаться! – воскликнул он, резко поворачиваясь. – Ты знаешь, как я тебя люблю! Знаешь?
Он схватил ее за плечи и повернул лицом к себе. Задрожав, она то ли всхлипнула, то ли рассмеялась. И гнев ее исчез так же внезапно, как и появился.
– О, да, да! Ты ведь любишь меня, Дикки?.. – Она обвила руками его шею, прижимаясь к нему.
– Люблю, и да поможет мне Бог! – простонал он, отталкивая ее. – А ты… тебе нет дела ни до кого, кроме себя!
– Нет, нет! – воскликнула она, снова прижимаясь к нему. – Не говори так, Дик. Право, я люблю тебя – но я не могу жить без веселья, ты же знаешь, что не могу! Ах, конечно, я ужасная эгоистка, но такая уж я получилась и перемениться не могу. Я сделала тебе больно – а я не хотела! Я не хотела!
– Милая, я знаю, что не хотела, но старайся не быть таким ребенком, молю тебя! Ты так несдержанна, так…
– Я так и знала, что ты это скажешь, – произнесла она потухшим голосом. – Ты меня не понимаешь. Ты хочешь, чтобы я была хорошей, и терпеливой, и снисходительной, а я повторяю – это не в моей натуре.
– Но, Лавиния, ты же можешь себя сдерживать, – мягко сказал он.
– Нет! Не могу! Мы Бельмануары – такими нас создал Бог, такие мы и есть. Он создал нас мотами, весельчаками и сумасшедшими! – Она медленно направилась к двери. – Но ты этого не понимаешь и пытаешься сделать меня степенной и серьезной, хорошей матерью – а я умираю без жизни, без развлечений. Не нужен мне весь этот домашний уклад! – Она медленно открыла дверь. – И теперь у меня болит голова, а ты смотришь печально и говоришь, что это все из-за моей необузданности, лучше бы ты устыдился и был бы на все готов, чтобы утешить меня. Почему ты не можешь отвезти меня в Лондон, ведь ты знаешь, как мне туда хочется?! Ты держишь меня в этом мрачном доме, где мне нечем заняться – только ребенком, да вышиванием! Я так от всего этого устала! Так смертельно устала!
Она ушла бы, если бы он не удержал.
– Постой, Лавиния! Ты говоришь, что несчастна?
Она выпустила дверь и красноречиво взмахнула ручками.
– Несчастна? Нет, я скучаю. Я раздражена. Я недовольна. Как угодно, – так что не грусти, Ричард. Я не могу, когда ты такой серьезный. Ах, почему мы ссоримся?
С характерной для нее порывистостью она снова подбежала к нему, подняв свое прелестное личико.
– Люби меня, Ричард! Увези меня в Лондон и не сердись, что я транжирю твои деньги! Скажи, что это неважно! Скажи, что все пустяки, лишь бы я была счастлива! Почему ты не говоришь этого? Ничто не имеет значения! Не надо быть осмотрительным, Дикки! Будь беззаботным! Будь отчаянным! Будь каким угодно, только не серьезным и старым! – Она умоляюще обняла его. – Отвези меня в Лондон!
Карстерз нежно пригладил ее мягкие волосы, но его взгляд оставался озабоченным.
– Милая, я отвезу тебя, но немного позже. Здесь столько надо сделать. Если ты немного подождешь…
– Ах, если я подожду! Если я буду терпеливой паинькой! Но я не могу! Ах, ты не понимаешь, Дикки – ты не понимаешь!
– Извини, дорогая. Я обещаю отвезти тебя, как только смогу – и мы пробудем там, сколько пожелаешь.
Она убрала руки.
– Я хочу ехать сейчас!
– Милая…
– Хорошо, хорошо! Мы поедем вскоре. Только не надо меня убеждать.
Он встревоженно посмотрел на нее.
– Ты переволновалась, дорогая, и устала.
– Да, – вяло согласилась она. – О, да. Я сейчас пойду отдохну. Прости меня, Дик! – Она поцеловала кончики своих пальцев и протянула их ему. – Когда-нибудь я буду хорошей.
Она повернулась и побежала из комнаты вверх по лестнице, не закрыв за собой дверь.
Ричард на минуту задержался, оглядывая следы ее недавнего присутствия. Механически он нагнулся поднять ее вышивку и обрывки платочка. Два цветка сломались, и он их выбросил. Потом он вышел из комнаты на залитую солнцем террасу и стал смотреть в голубую даль, открывавшуюся за прекрасными садами.
По газону бежал мальчик лет четырех-пяти, размахивая запачканной ручонкой.
– Отец!
Ричард посмотрел вниз и улыбнулся:
– Да, Джон?
Мальчуган вскарабкался по ступеням террасы, на ходу выкладывая новости:
– Там дядя Эндрю, сэр! Он приехал повидаться с вами и идет по саду, ищет вас.
– Да? Он оставил лошадь в конюшне?
– Да, сэр. Вот я и пришел вам сказать.
– Правильно сделал. Пойдешь со мной к нему?
Розовое личико засияло.
– Ой, можно? – воскликнул мальчик и просунул свои пальчики в руку Ричарда.
Они вместе спустились по лестнице и пошли по газону.
– Я убежал от Бетти! – не без гордости объявил Джон. – Вот дядя Эндрю, сэр! – И он помчался навстречу подходящему к ним человеку.
Лорд Эндрю Бельмануар был шурином Ричарда, братом герцога Эндоверского. Он подошел с Джоном на руках и спустил его на землю.
– Добрый день, Дик! Ну, что за балованный ребенок!
– Да. Он только что сбежал от няньки.
– Великолепно! Ну, Джон, пойдем с нами, и обратим в бегство толстую Бетти! – С этими словами он взял Ричарда под руку. – Пойдем, Дик! Мне надо с тобой кое-что обсудить. – И он виновато поморщился.
Мальчик побежал к лесу, а за ним – огромный бульмастиф.
– Ну, что стряслось? – спросил Ричард, глядя в живое, не слишком свежее лицо.
– Настоящая чертовщина, вот что, – ответил его милость, виновато качая головой.
– Долги?
– Господи, да! Я вчера вечером был у Делаби, и ставки были высокие. Я проиграл почти три тысячи, если считать то, что я должен Кэру. И будь я проклят, если знаю, как расплатиться! Трейси заделался вдруг святошей и клянется, что ни за что не даст мне ни пенни. И, похоже, не шутит.
Речь шла о герцоге, и Ричард цинично улыбнулся: он недавно одалживал его милости тысячу гиней для уплаты каких-то «пустячных долгов».
– Да, он не шутит. По-моему, ему просто негде взять денег.
– Да что ты говоришь? Вот невозможный человек! Трейси был в Лондоне недели две тому назад, и ему чертовски везло. Я сам видел как он однажды встал из-за стола с выигрышем в пять тысяч! А теперь не дает мне какие-то жалкие три! Господи, ну что за брат! И еще делает ангельское лицо, будто сам никогда не проигрывался. И к тому же прочел мне нотацию. Можно подумать, я смошенничал, а не… Дик, прости, ради Бога! Я совершенно забыл про Джона… не соображаю, что говорю. Ну что за дурак!
(Он заметил, что Ричарда слегка передернуло.)
– Ты не виноват, – ответил тот с деланым смехом. – Оставь извинения и продолжай.
Они были уже у мостика и перешли через него, направляясь к лесу.
– Да рассказывать почти нечего. Просто надо что-то предпринять, потому что Кэр ждать не станет – да и будь я проклят, если попрошу о чем-нибудь это тощее чучело! Вот я и приехал к тебе, Дик!
Он отпустил его руку и уселся на поваленное Дерево, нимало не заботясь о бархате и кружевах своего наряда.
– Ты – славный парень и не читаешь лекций, не то что Трейси, чтоб его разорвало! И сам играешь по-крупному – или играл. Правда, я уже сто лет не видел, чтобы ты серьезно выигрывал или проигрывал, – так, смотреть не на что. И, в конце концов, ты же муж Лавви… А, проклятье, Дик, тебя так трудно просить!
Прислонясь к дереву, Карстерз с улыбкой рассматривал юного повесу.
– Да, ладно, Эндрю! – успокоил он его. – Проси, пожалуйста, но одному Богу известно, где мне эти деньги взять. Господи, ну что за жизнь! Лавиния все покупает шелка и не знаю что еще, а…
– Она всегда была мотовкой, – проговорил Эндрю, сурово хмурясь.
Ричард расхохотался.
– Ну, а сам ты, конечно, воплощенная бережливость!
Эндрю вознамерился было ответить, но не найдя что, погрузился в глубочайшее отчаяние.
– Ты совершенно прав. Мы – никчемная семейка. Конечно, это все кровь нашего старика – да и ее милость тоже кое-что добавила. Ты с моей матерью не был знаком, Ричард. Лавви – вылитая она. А уж Трейси… Черт побери, но Трейси – сущий дьявол! Ты видал еще у кого-нибудь такое лицо? Нет, конечно, не видал. Этот насмешливый рот, и зеленые глаза… Клянусь душой, имея такого братца, невольно пустишься во все тяжкие! Да, хорошо смеяться, но скажу я тебе, это серьезно!
– А, ну-ну!
– Дальше идет Боб… А, черт! Вот Боба мне жаль! В армии ему платят гроши, а он никогда не умел экономить. Ну вот, я и говорю, еще и Боб – когда бы я его ни встретил, одно только и слышу: «Одолжи мне сотню, Энди!» или что-нибудь в этом роде. И только, чтобы купить любовнице какую-нибудь чушь. Вот от чего тошно-то! Да, у Боба вечно какая-нибудь история из-за юбки! А что до Трейси… Господи, как они могут! Потом идет Лавиния, но, надо думать, ты ее уже достаточно изучил, и, наконец, твой покорный слуга. И, скажу я тебе, Дик, что с этими скачками, картами и выпивкой я вот-вот разорюсь! И вся беда в том, что я никогда не изменюсь. Это у меня в крови, так зачем пытаться?
Он скорчил печальную гримасу и встал.
– Пошли, юный разбойник! Возвращаемся.
Джон, охотившийся неподалеку на головастиков, кивнул и побежал вперед.
– Боюсь, миледи нездорова, – нерешительно сказал Ричард. – Ты хотел ее видеть?
Эндрю заговорщически подмигнул:
– Сцены, а? О, знаю ее. Нет, мне не слишком хочется ее видеть. Ей до меня нет дела – а вот с Трейси они приятели. А – молчу!
Они медленно направлялись к дому. Непривычно молчаливый Эндрю помахивал тростью с золотым набалдашником.
– Конечно, ты получишь деньги. Когда они тебе нужны? – спустя какое-то время спросил Ричард.
– Клянусь честью, ты чертовски добр, Дик! Но если это поставит тебя…
– Чепуха. Когда они тебе нужны?
– Мне бы поскорей заплатить Кэру. Маркем подождет, если…
– Нет-нет! В среду?
– Это вполне удобно. Дик, ты…
– О, глупости! Пустяки. Я хочу, чтобы ты оценил гнедую: я купил ее на той неделе. Может, ноги чуть длинноваты, но лошадка прекрасная.
Джон побежал в дом, а двое мужчин отправились в конюшню. Эндрю болтал всю дорогу, пересказывая шурину самые любопытные из занимавших Лондон сплетен.
Его ничуть не смущало, что собеседник слушал его лишь вполуха: он не оставлял пауз для ответов, и к тому же был настолько добродушен, чтобы не обижаться их отсутствию.
Когда они осмотрели кобылу и вернулись к дому, было уже около четырех, и (что не слишком удивило Карстерза) Лавиния ждала их на террасе: в новом наряде со свежезавитыми и уложенными волосами.
– Похоже, Лавиния поправилась, – заметил Эндрю, поднимаясь с Ричардом по ступенькам. – Она всегда была такая: каждые две минуты – новое настроение. Ну, Лавви?
– Ну, Эндрю! – Она небрежно протянула руку ему для поцелуя, а мужу нежно улыбнулась. – У меня голова почти совсем прошла, – сказала она ему, – а мне передали, что Эндрю приехал повидаться с тобой. Вот я и спустилась. – Она стремительно повернулась к брату: – Скажи, Эндрю, Трейси дома?
– Господи, еще бы! Вчера приехал, чтоб его черти утащили! Он тебе нужен?
– О, да, – кивнула она. – Я с ним хочу повидаться. Мы уже целый век не встречались. Я хочу, чтобы ты взял меня с собой.
– Но, дорогая, сейчас уже слишком поздно для такой поездки, – запротестовал Ричард, пытаясь скрыть раздражение. – Разве ты не можешь подождать до завтра?
– Придется подождать, Лавви: я тебя сегодня не возьму, это точно. Отсюда я поеду к Флетчерам. Трейси сам навестит тебя завтра, ежели захочет.
– Навестит ли? – усомнилась она.
Тут Эндрю хлопнул себя по жилетному карману.
– А ведь я совсем забыл! – воскликнул он. – У меня для тебя есть письмо. Трейси намерен завтра же тебя навестить. Господи, ну и дырявая же голова у меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44