Если бы ты могла немного отодвинуть себя на задний план, ты была бы спокойнее и гораздо более довольна своей жизнью.
– Как ты смеешь, Трейси! А как насчет тебя самого? Ты что, такой самоотверженный?
– Ничуть. Я совершенно такой же. Я просто заметил, что ты была бы счастливее, если бы могла немного осадить свое «я».
– Тебе бы следовало самому это сделать!
– Милая Лавиния, когда я почувствую необходимость стать счастливее, я обязательно это сделаю. А сейчас я вполне доволен.
– Противный! – пожаловалась она. – И ты надо мной насмехаешься.
– Молю, прими мои глубочайшие извинения! Ты приедешь в Эндовер, если достойный Ричард позволит.
Ее лицо просветлело, как по волшебству.
– Ах, Трейси! Мне так хочется снова повеселиться! Я теперь не принимаю – из-за траура! Но когда я окажусь в Эндовере… О, мы ни о чем не будем думать, и я смогу закатывать сцены, не думая, что кому-то от этого плохо! Ах, идем к Дику – немедленно, немедленно!
Он не спеша поднялся на ноги.
– Могу представить, как ты испытываешь терпение Ричарда, – заметил он. – К счастью, твоя импульсивность меня нимало не тревожит. Идем искать Ричарда.
На середине парадной лестницы она заметила мужа и бросилась ему навстречу.
– Ричард, а я шла тебя искать! Трейси пригласил меня на неделю в Эндовер: он собирается позвать гостей, и будут вечера – и развлечения! Ты разрешишь мне поехать? Скажи «да», Дикки, скажи «да» – скорее!
Карстерз поклонился его милости, который наблюдал за ними со ступенек. Тот ответил преувеличенно низким поклоном. Карстерз взглянул в личико жены.
– Так рано, Лавиния? – запротестовал он, указывая на ее траурное платье. Она нетерпеливо оттолкнула его руку:
– Ах, Дикки, ну какая разница? Какое это имеет значение? Я же не прошу, чтобы ты ехал…
– Да, – отозвался он с полуулыбкой, – я это заметил, милая.
– Нет-нет! Я не хотела тебя обидеть – ты не должен так думать! Ты ведь так не думаешь, правда, Дик?
– Нет, – вздохнул он.
– Хороший Дикки! – Она потрепала его по щеке, задабривая. – Так значит, ты позволишь мне ехать… Ах, да-да, ты должен меня послушать! Ты же знаешь, как я здесь скучаю и капризничаю – потому что мне нужна перемена и я хочу ехать в Эндовер. Я хочу ехать!
– Да, дорогая, знаю. Но еще не прошло и шести недель со смерти моего отца, и, по-моему, пока не стоит…
– Ну пожалуйста, Дик, пожалуйста! Пожалуйста, не надо мне запрещать! Я так огорчусь! Ах, ты ведь не будешь таким нехорошим? Ты не запретишь мне ехать?
– Я прошу тебя не ехать, Лавиния. Если тебе нужна перемена, я отвезу тебя в Бат – или куда захочешь. Не надо причинять мне боль – не езди сейчас в Эндовер.
– В Бат! В Бат! На что мне Бат, когда не сезон! Ах, очень мило, что ты предложил, но я хочу в Эндовер! Я хочу повидаться со всеми старыми друзьями. И я хочу уехать от всего, что здесь… Здесь все так мрачно после… после кончины милорда!
– Дорогая моя, ну, конечно, ты уедешь… но если бы только ты помнила, что ты в трауре…
– Но я именно об этом и хочу забыть! Ах, Дикки, ну не надо, не надо, не надо быть нехорошим!
– Хорошо, милая. Если тебе необходимо ехать – поезжай.
Она радостно захлопала в ладоши.
– Ах, спасибо, Дикки! И ты на меня не сердишься?
– Нет, милая, конечно, не сержусь.
– Ах! Вот теперь я счастлива! Какой ты милый, Дикки… Но признайся: ты втайне рад избавиться от меня на неделю! Ведь правда? – В высшей степени довольная, она развернула веер и состроила из-за него глазки. Ричард невольно улыбнулся.
– Боюсь, что буду очень по тебе скучать, милая.
– Ах! – Она опустила веер. – Но подумай, как ты будешь ждать встречи со мной, а я– с тобой.. Да я буду так рада вернуться в конце недели, что потом много месяцев буду хорошей!
Лицо у него просветлело, и он сжал ее руки.
– Дорогая, если бы я знал, что ты будешь по мне скучать!..
– Ну, конечно, я буду по тебе скучать, Дик… Ах, поосторожнее с моими платьями. Я буду по нему скучать – правда, Трейси?
Ричард внезапно вспомнил о присутствии шурина. Он повернулся и подошел к нижней ступеньке.
– Так вы намерены отнять у меня жену? – улыбнулся он.
Трейси неспешно спустился, открывая табакерку.
– Да, мне нужна хозяйка дома. И мне удалось…– он сделал небольшую паузу —…убедить ее почтить Эндовер своим присутствием. Мы будем иметь удовольствие в какой-то момент увидеть там и вас?
– Спасибо, нет. Вы должны понять, что у меня нет тяги к развлечениям, которых так жаждет моя бедная Лавиния.
Герцог чуть поклонился, и все трое вышли на террасу.
Лавиния смеялась и болтала – такой Ричард не видел ее уже много дней. Она была душой их маленького общества за обедом: мило кокетничала с мужем и изо всех сил старалась ему во всем угодить. Она добилась своего, поэтому была довольна всем светом: даже вино, пролитое на новое шелковое платье, не вывело ее из себя.
ГЛАВА 6
Бит: Куин-сквер, 26
Осень и зима прошли: спокойно, и в апреле Карстерзы оказались в Бате, куда леди Лавиния уговорила мужа поехать, несмотря на его желание вернуться в Уинчем к Джону. Самой ей не хотелось оставаться с ребенком и было достаточно того, что Ричард изредка ездил в Уинчем убедиться, что у мальчика все в порядке.
В целом она приятно провела зиму: ей удалось убедить Ричарда открыть Уинчем-Хаус на Мейфэр. В этом лондонском особняке графа она устроила несколько весьма успешных раутов и карточных вечеров для избранных. У нее была масса поклонников, и ничто так не радовало ее тщеславное сердечко, как мужское восхищение. Каждый раз, приходя домой, Кар-стерз спотыкался о какого-нибудь нового ухажера, но поскольку все они относились к категории, которую он презрительно именовал комнатными собачонками, его не мучила ревность, и он терпеливо сносил их присутствие. Он видел, что Лавиния счастлива, и время от времени, когда чувствовал особое раздражение, напоминал себе, что это – самое главное.
Единственное, что выводило Лавинию из себя, так это потребность в деньгах. Не то, чтобы ее ограничивали или отказывали ей в чем бы то ни было (в пределах разумного), – но ее желания не признавали пределов разумного. Она могла потребовать новый городской экипаж с бледно-голубой обивкой не потому, что старый пришел в негодность или обветшал, а потому, что ей надоели малиновые подушки. Или вдруг позарез оказывалась нужна какая-нибудь новая и, обычно, баснословно дорогая безделушка, но, обретенная, она уже через неделю теряла всякий интерес.
Безропотно Ричард покупал комнатных собачонок, арапчат, драгоценности и бесчисленные пустячки, за которые она вознаграждала его ярчайшими улыбками и нежнейшими ласками. Но когда она потребовала, чтобы он обставил Уинчем-Хаус в придворном французском стиле, выкинув всю мебель времен королевы Анны, гобелены и бессчетные старинные украшения, невероятно прекрасные и ценные, он запретил ей это с твердостью, изумившей ее. Ради каприза он не станет портить дом Джека. Ни уговоры, ни слезы не имели действия, а когда она попробовала дуться, Ричард так резко отчитал ее, что она испугалась – и замолчала.
Целую неделю она думала и мечтала только о позолоченных французских креслах, а потом внезапно (как это всегда с ней бывало) прихоть оставила ее, и она обо всем забыла. Ее счета у модисток были колоссальными и стоили Ричарду немало бессонных ночей, но она всегда так очаровательно раскаивалась, что у него не хватало духа сердиться: в конце концов, думал он, уж лучше тратить деньги на ее наряды, чем на наряды ее братьев. Она была с ним то страстной, то холодной: сегодня очаровывала его прелестными комплиментами, назавтра раздраженно огрызалась, когда он к ней обращался.
В начале сезона он послушно сопровождал ее на рауты и маскарады, но вскоре она начала выезжать либо с Эндрю, либо с Робертом – оба были в Лондоне, и она предпочитала их небрежное сопровождение заботливости Ричарда. Трейси редко появлялся в городе больше, чем на несколько дней, и Карстерзы виделись с ним мало, к великому облегчению Ричарда. Карстерзу не нравился полковник лорд Роберт Бельмануар, но герцог был поистине непереносим своим влиянием, которое имел на Лавинию. Ричард страшно ревновал ее, и порой, когда Эндовер навещал Лавинию, не без труда принуждал себя к вежливости. Его проницательная милость вскоре это заметил и забавлялся, разжигая его неприязнь: поощрял расточительность Лавинии и неукоснительно виделся с ней, всякий раз оказываясь в Лондоне.
Карстерз никогда не знал, когда можно ждать его: он появлялся в городе и исчезал без всякого предупреждения. Никому не было известно, где он находится, и никого уже не удивляла возможность увидеть его в Лондоне, когда согласно всем сведениям, ему следовало быть в Париже. Все только пожимали плечами, переглядывались и бормотали: «Дьявол Бельмануар», гадая, в какую новую интригу он ввязался.
Так что Ричард не огорчился, когда миледи внезапно надоел Лондон и ее потянуло в Бат. Он втайне надеялся, что она захочет вернуться в Уинчем, но когда она не высказала такого желания, и он, подавив тоску по дому, запер лондонский дом и увез ее со всем багажом в Бат, где и устроил на Куин-Сквер в одном из самых элегантно обставленных домов города.
Леди Лавиния поначалу была счастлива снова оказаться в Бате, очарована домом и в восторге от новой французской модистки, которую нашла.
Но счета от модисток оказались чудовищно велики, а гостиная – слишком мала, чтобы устраивать рауты по ее вкусу. Воздух действовал на нее слишком расслабляюще, и у нее начались постоянные припадки ипохондрии, равно неприятные и для домашних, и для нее самой. Когда она поздно ложилась, голова у нее болела так, как никогда в Лондоне, и от сырости она простужалась. Кроме того, появление некоей привлекательной и чрезвычайно богатой вдовушки доставило ей немало горьких часов, заметно испортив настроение.
Однажды днем она лежала на кушетке в своей бело-золотой гостиной (увы, увлечение французской мебелью уже прошло!) с нюхательными солями в руке и настоящей головной болью, когда открылась дверь, и в комнату вошел Трейси.
– Боже правый! – слабым голосом проговорила она, откупоривая флакончик с солями.
Его милость появился впервые со времени ее переезда в Бат, и она еще не забыла обиду из-за того, что он вежливо отклонил присланное ею приглашение. Он склонился над протянутой ему вялой рукой, а потом осмотрел Лавинию с ног до головы.
– Я сожалею о том, что нашел тебя нездоровой, моя дорогая сестра, – любезно проговорил он.
– Это пустяки. Всего лишь глупая мигрень. Я никогда не бываю здесь здорова, этот дом такой душный, – капризно отозвалась она.
– Тебе бы следовало попить воды, – сказал он, разглядывая в лорнет кресло, на которое она ему указала. – У него неустойчивый вид, дорогая, я, наверное, предпочту кушетку, – и он уселся на маленьком диванчике.
– Скажи, пожалуйста, сколько ты уже в Бате? – осведомилась она.
– Я приехал во вторник на прошлой неделе.
Леди Лавиния возмущенно выпрямилась.
– Во вторник на прошлой неделе? Так ты здесь уже десять дней – и только сейчас пришел ко мне!
Казалось, он поглощен изучением белизны своих рук, сиявшей сквозь складки упавших на них кружевных манжет.
– Да, у меня были другие дела, – холодно ответил он.
Сборник проповедей, которые пыталась читать леди Лавиния, соскользнул на пол, когда она рывком поправила подушку.
– И ты пришел ко мне, когда тебе это было удобно? Как ты мог оказаться таким гадким и не приехать по моему приглашению?
В ее голосе послышались резкие, высокие ноты, говорившие о гневе.
– Моя милая Лавиния, если ты хочешь демонстрировать свою прискорбную вспыльчивость, я просто уйду, так что будь осторожнее. Я полагал, ты поймешь: общество твоего достойного супруга, каким бы оно ни было благотворным, меня угнетает. И право, меня удивило твое письмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Как ты смеешь, Трейси! А как насчет тебя самого? Ты что, такой самоотверженный?
– Ничуть. Я совершенно такой же. Я просто заметил, что ты была бы счастливее, если бы могла немного осадить свое «я».
– Тебе бы следовало самому это сделать!
– Милая Лавиния, когда я почувствую необходимость стать счастливее, я обязательно это сделаю. А сейчас я вполне доволен.
– Противный! – пожаловалась она. – И ты надо мной насмехаешься.
– Молю, прими мои глубочайшие извинения! Ты приедешь в Эндовер, если достойный Ричард позволит.
Ее лицо просветлело, как по волшебству.
– Ах, Трейси! Мне так хочется снова повеселиться! Я теперь не принимаю – из-за траура! Но когда я окажусь в Эндовере… О, мы ни о чем не будем думать, и я смогу закатывать сцены, не думая, что кому-то от этого плохо! Ах, идем к Дику – немедленно, немедленно!
Он не спеша поднялся на ноги.
– Могу представить, как ты испытываешь терпение Ричарда, – заметил он. – К счастью, твоя импульсивность меня нимало не тревожит. Идем искать Ричарда.
На середине парадной лестницы она заметила мужа и бросилась ему навстречу.
– Ричард, а я шла тебя искать! Трейси пригласил меня на неделю в Эндовер: он собирается позвать гостей, и будут вечера – и развлечения! Ты разрешишь мне поехать? Скажи «да», Дикки, скажи «да» – скорее!
Карстерз поклонился его милости, который наблюдал за ними со ступенек. Тот ответил преувеличенно низким поклоном. Карстерз взглянул в личико жены.
– Так рано, Лавиния? – запротестовал он, указывая на ее траурное платье. Она нетерпеливо оттолкнула его руку:
– Ах, Дикки, ну какая разница? Какое это имеет значение? Я же не прошу, чтобы ты ехал…
– Да, – отозвался он с полуулыбкой, – я это заметил, милая.
– Нет-нет! Я не хотела тебя обидеть – ты не должен так думать! Ты ведь так не думаешь, правда, Дик?
– Нет, – вздохнул он.
– Хороший Дикки! – Она потрепала его по щеке, задабривая. – Так значит, ты позволишь мне ехать… Ах, да-да, ты должен меня послушать! Ты же знаешь, как я здесь скучаю и капризничаю – потому что мне нужна перемена и я хочу ехать в Эндовер. Я хочу ехать!
– Да, дорогая, знаю. Но еще не прошло и шести недель со смерти моего отца, и, по-моему, пока не стоит…
– Ну пожалуйста, Дик, пожалуйста! Пожалуйста, не надо мне запрещать! Я так огорчусь! Ах, ты ведь не будешь таким нехорошим? Ты не запретишь мне ехать?
– Я прошу тебя не ехать, Лавиния. Если тебе нужна перемена, я отвезу тебя в Бат – или куда захочешь. Не надо причинять мне боль – не езди сейчас в Эндовер.
– В Бат! В Бат! На что мне Бат, когда не сезон! Ах, очень мило, что ты предложил, но я хочу в Эндовер! Я хочу повидаться со всеми старыми друзьями. И я хочу уехать от всего, что здесь… Здесь все так мрачно после… после кончины милорда!
– Дорогая моя, ну, конечно, ты уедешь… но если бы только ты помнила, что ты в трауре…
– Но я именно об этом и хочу забыть! Ах, Дикки, ну не надо, не надо, не надо быть нехорошим!
– Хорошо, милая. Если тебе необходимо ехать – поезжай.
Она радостно захлопала в ладоши.
– Ах, спасибо, Дикки! И ты на меня не сердишься?
– Нет, милая, конечно, не сержусь.
– Ах! Вот теперь я счастлива! Какой ты милый, Дикки… Но признайся: ты втайне рад избавиться от меня на неделю! Ведь правда? – В высшей степени довольная, она развернула веер и состроила из-за него глазки. Ричард невольно улыбнулся.
– Боюсь, что буду очень по тебе скучать, милая.
– Ах! – Она опустила веер. – Но подумай, как ты будешь ждать встречи со мной, а я– с тобой.. Да я буду так рада вернуться в конце недели, что потом много месяцев буду хорошей!
Лицо у него просветлело, и он сжал ее руки.
– Дорогая, если бы я знал, что ты будешь по мне скучать!..
– Ну, конечно, я буду по тебе скучать, Дик… Ах, поосторожнее с моими платьями. Я буду по нему скучать – правда, Трейси?
Ричард внезапно вспомнил о присутствии шурина. Он повернулся и подошел к нижней ступеньке.
– Так вы намерены отнять у меня жену? – улыбнулся он.
Трейси неспешно спустился, открывая табакерку.
– Да, мне нужна хозяйка дома. И мне удалось…– он сделал небольшую паузу —…убедить ее почтить Эндовер своим присутствием. Мы будем иметь удовольствие в какой-то момент увидеть там и вас?
– Спасибо, нет. Вы должны понять, что у меня нет тяги к развлечениям, которых так жаждет моя бедная Лавиния.
Герцог чуть поклонился, и все трое вышли на террасу.
Лавиния смеялась и болтала – такой Ричард не видел ее уже много дней. Она была душой их маленького общества за обедом: мило кокетничала с мужем и изо всех сил старалась ему во всем угодить. Она добилась своего, поэтому была довольна всем светом: даже вино, пролитое на новое шелковое платье, не вывело ее из себя.
ГЛАВА 6
Бит: Куин-сквер, 26
Осень и зима прошли: спокойно, и в апреле Карстерзы оказались в Бате, куда леди Лавиния уговорила мужа поехать, несмотря на его желание вернуться в Уинчем к Джону. Самой ей не хотелось оставаться с ребенком и было достаточно того, что Ричард изредка ездил в Уинчем убедиться, что у мальчика все в порядке.
В целом она приятно провела зиму: ей удалось убедить Ричарда открыть Уинчем-Хаус на Мейфэр. В этом лондонском особняке графа она устроила несколько весьма успешных раутов и карточных вечеров для избранных. У нее была масса поклонников, и ничто так не радовало ее тщеславное сердечко, как мужское восхищение. Каждый раз, приходя домой, Кар-стерз спотыкался о какого-нибудь нового ухажера, но поскольку все они относились к категории, которую он презрительно именовал комнатными собачонками, его не мучила ревность, и он терпеливо сносил их присутствие. Он видел, что Лавиния счастлива, и время от времени, когда чувствовал особое раздражение, напоминал себе, что это – самое главное.
Единственное, что выводило Лавинию из себя, так это потребность в деньгах. Не то, чтобы ее ограничивали или отказывали ей в чем бы то ни было (в пределах разумного), – но ее желания не признавали пределов разумного. Она могла потребовать новый городской экипаж с бледно-голубой обивкой не потому, что старый пришел в негодность или обветшал, а потому, что ей надоели малиновые подушки. Или вдруг позарез оказывалась нужна какая-нибудь новая и, обычно, баснословно дорогая безделушка, но, обретенная, она уже через неделю теряла всякий интерес.
Безропотно Ричард покупал комнатных собачонок, арапчат, драгоценности и бесчисленные пустячки, за которые она вознаграждала его ярчайшими улыбками и нежнейшими ласками. Но когда она потребовала, чтобы он обставил Уинчем-Хаус в придворном французском стиле, выкинув всю мебель времен королевы Анны, гобелены и бессчетные старинные украшения, невероятно прекрасные и ценные, он запретил ей это с твердостью, изумившей ее. Ради каприза он не станет портить дом Джека. Ни уговоры, ни слезы не имели действия, а когда она попробовала дуться, Ричард так резко отчитал ее, что она испугалась – и замолчала.
Целую неделю она думала и мечтала только о позолоченных французских креслах, а потом внезапно (как это всегда с ней бывало) прихоть оставила ее, и она обо всем забыла. Ее счета у модисток были колоссальными и стоили Ричарду немало бессонных ночей, но она всегда так очаровательно раскаивалась, что у него не хватало духа сердиться: в конце концов, думал он, уж лучше тратить деньги на ее наряды, чем на наряды ее братьев. Она была с ним то страстной, то холодной: сегодня очаровывала его прелестными комплиментами, назавтра раздраженно огрызалась, когда он к ней обращался.
В начале сезона он послушно сопровождал ее на рауты и маскарады, но вскоре она начала выезжать либо с Эндрю, либо с Робертом – оба были в Лондоне, и она предпочитала их небрежное сопровождение заботливости Ричарда. Трейси редко появлялся в городе больше, чем на несколько дней, и Карстерзы виделись с ним мало, к великому облегчению Ричарда. Карстерзу не нравился полковник лорд Роберт Бельмануар, но герцог был поистине непереносим своим влиянием, которое имел на Лавинию. Ричард страшно ревновал ее, и порой, когда Эндовер навещал Лавинию, не без труда принуждал себя к вежливости. Его проницательная милость вскоре это заметил и забавлялся, разжигая его неприязнь: поощрял расточительность Лавинии и неукоснительно виделся с ней, всякий раз оказываясь в Лондоне.
Карстерз никогда не знал, когда можно ждать его: он появлялся в городе и исчезал без всякого предупреждения. Никому не было известно, где он находится, и никого уже не удивляла возможность увидеть его в Лондоне, когда согласно всем сведениям, ему следовало быть в Париже. Все только пожимали плечами, переглядывались и бормотали: «Дьявол Бельмануар», гадая, в какую новую интригу он ввязался.
Так что Ричард не огорчился, когда миледи внезапно надоел Лондон и ее потянуло в Бат. Он втайне надеялся, что она захочет вернуться в Уинчем, но когда она не высказала такого желания, и он, подавив тоску по дому, запер лондонский дом и увез ее со всем багажом в Бат, где и устроил на Куин-Сквер в одном из самых элегантно обставленных домов города.
Леди Лавиния поначалу была счастлива снова оказаться в Бате, очарована домом и в восторге от новой французской модистки, которую нашла.
Но счета от модисток оказались чудовищно велики, а гостиная – слишком мала, чтобы устраивать рауты по ее вкусу. Воздух действовал на нее слишком расслабляюще, и у нее начались постоянные припадки ипохондрии, равно неприятные и для домашних, и для нее самой. Когда она поздно ложилась, голова у нее болела так, как никогда в Лондоне, и от сырости она простужалась. Кроме того, появление некоей привлекательной и чрезвычайно богатой вдовушки доставило ей немало горьких часов, заметно испортив настроение.
Однажды днем она лежала на кушетке в своей бело-золотой гостиной (увы, увлечение французской мебелью уже прошло!) с нюхательными солями в руке и настоящей головной болью, когда открылась дверь, и в комнату вошел Трейси.
– Боже правый! – слабым голосом проговорила она, откупоривая флакончик с солями.
Его милость появился впервые со времени ее переезда в Бат, и она еще не забыла обиду из-за того, что он вежливо отклонил присланное ею приглашение. Он склонился над протянутой ему вялой рукой, а потом осмотрел Лавинию с ног до головы.
– Я сожалею о том, что нашел тебя нездоровой, моя дорогая сестра, – любезно проговорил он.
– Это пустяки. Всего лишь глупая мигрень. Я никогда не бываю здесь здорова, этот дом такой душный, – капризно отозвалась она.
– Тебе бы следовало попить воды, – сказал он, разглядывая в лорнет кресло, на которое она ему указала. – У него неустойчивый вид, дорогая, я, наверное, предпочту кушетку, – и он уселся на маленьком диванчике.
– Скажи, пожалуйста, сколько ты уже в Бате? – осведомилась она.
– Я приехал во вторник на прошлой неделе.
Леди Лавиния возмущенно выпрямилась.
– Во вторник на прошлой неделе? Так ты здесь уже десять дней – и только сейчас пришел ко мне!
Казалось, он поглощен изучением белизны своих рук, сиявшей сквозь складки упавших на них кружевных манжет.
– Да, у меня были другие дела, – холодно ответил он.
Сборник проповедей, которые пыталась читать леди Лавиния, соскользнул на пол, когда она рывком поправила подушку.
– И ты пришел ко мне, когда тебе это было удобно? Как ты мог оказаться таким гадким и не приехать по моему приглашению?
В ее голосе послышались резкие, высокие ноты, говорившие о гневе.
– Моя милая Лавиния, если ты хочешь демонстрировать свою прискорбную вспыльчивость, я просто уйду, так что будь осторожнее. Я полагал, ты поймешь: общество твоего достойного супруга, каким бы оно ни было благотворным, меня угнетает. И право, меня удивило твое письмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44