Она только посмотрит на него, сразу поймет, чем он занимался все это время.
Ну и пусть! Он нервно ходил по комнате. Надо что-то делать, а не сидеть сложа руки. Николай достал дорожную сумку и с ожесточением стал кидать туда необходимые вещи.
Решил не дожидаться ночного поезда, а добираться до Гагарина на двух электричках, с пересадкой в Можайске.
- Вот, с Белорусского... - Он нашел мятый листок, где записал время отправления утренней электрички.
Из дома вышел рано и был на вокзале минут за сорок до отхода поезда. Пока ехал в метро, нервничал, но как только влился в гомонящую толпу пассажиров на шумной Белорусской, сразу успокоился, почувствовав себя при деле.
Народ в вагоне постоянно менялся, большинство людей ехало на дачу: с громадными сумками, разобранными велосипедами и всяким прочим скарбом. Люди смеялись, играли в подкидного дурака, закусывали, отгадывали кроссворды.
По вагонам нескончаемой чередой шли продавцы различного товара. Предлагали все: детские игрушки, носки, платки, иголки, свечи, средства для очистки всего, что пачкалось, конфеты, шоколадки, сушеные бананы, финики, инжир. И все это недорого, почти даром, с убытком для себя, убеждали разносчики товаров.
Николай соблазнился большой коробкой конфет и несколькими упаковками сухофруктов.
Надо было прихватить что-то из продуктов, чтобы не обременять людей, подумал он, но успокоил себя: на месте возьмет, сейчас, были бы деньги, все купить можно.
Он давно не ездил в электричках дальнего следования, и весь этот шум, такой непривычный и раздражающий, даже нравился ему.
Толстая баба с большой кастрюлей, укутанной в ватное одеяло, предлагала свой товар:
- Гор-рячие пирожки! С капустой! С грибами! С яблоками!
Кто-то просил милостыню, взывая к сочувствию граждан, кто-то пел задушевные песни, да так, что слеза прошибала. И опять, продираясь за нищими, нескончаемой чередой шли торговцы.
- Роскошное издание в твердом переплете всего за десять рублей, всего за десять! - надрываясь, орал продавец, перекрывая вагонный шум. - В магазине такая книга стоит двадцать пять рублей. Граждане, не упускайте свой шанс...
Граждане больше интересовались горячими пирожками, издающими соблазнительный запах.
- Интересно, откуда берутся такие дешевые цены на книги? - спросил сосед Першина, солидный мужщина в легкомысленной зеленой панаме. Ему было скучно, и он хотел с кем-то поболтать.
- А вы спросите у продавца, - стала поддразнивать его молодящаяся дамочка с корзиной яблок, из которой выпирало несколько прутьев. Два из них больно впилось Николаю в лодыжку.
- Так он мне и сказал! - охотно ответил тучный мужчина и поинтересовался: - А зачем вы на дачу яблоки везете?
Першин не услышал, что ответила дамочка. Прямо на него по вагону шел Костя Шигин. Николай едва успел прикрыть газетой лицо.
- Что вы дергаетесь, - сделала ему замечание дамочка, - но Першин ей не ответил.
Так, значит, без Доронькина здесь не обошлось. Видел его Шигин или нет? Николай боялся обернуться, чтобы не встретиться с глазами Костыля. В Можайске он последним вышел из вагона. Пока стоял на перроне, дожидаясь поезда, попытался отыскать в толпе Шигина. Но в таком многолюдстве это оказалось бесполезным занятием, Костыля нигде не было.
Ну и черт с ним , разозлился Першин, почему он должен кого-то опасаться?
В Гагарине Николай тоже внимательно оглядел перрон, но Костыль как в воду канул.
Улица, на которой жили тетя Люба с Верой, встретила его собачьим лаем и квохтаньем кур. Надрывно ревела чья-то корова, привязанная к забору.
Николай быстро дошел до знакомого домика с аккуратным палисадником. Калитка была распахнута настежь. Это почему-то сразу насторожило.
Дверь на веранду тоже была плохо прикрыта, и оттуда раздавались голоса.
- Да я тетку Любу так любила, так любила... - твердил чей-то нетрезвый женский голос.
- Катерина, не на свадьбе, домой пошли, - стал уговаривать её другой. Кому говорю!
- Отстань!
Дверь веранды распахнулась и на пороге показалась растрепанная Катя Доронькина, которую поддерживала незнакомая женщина.
- Здассте, - Доронькина пошатнулась, но с крыльца не упала. - Вера, закричала она, обернувшись назад, - какие люди пожаловали! Сколько лет, сколько зим, Колька Першин собственной персоной. Вот с кем я сейчас водочки тяпну.
Николай растерялся.
- Что, не признал меня? - пьяно рассмеялась Доронькина. - А я тебя ещё в прошлый раз углядела. Вера, не держи гостя на пороге. Мужика знаешь как держать надо?!
- Пошли, Катька, - опять стала уговаривать Доронькину её приятельница.
- Подруга моя, Зинаида Кускова, - кивнула на незнакомую женщину Катерина. - Тоже баба незамужняя, одна живет. - Доронькина подмигнула Першину.
- Катька, хватит чудить, - смутилась Кускова, которая была заметно трезвее своей приятельницы. - Домой пора.
- Домой? - удивилась Доронькина. - А, домой... Ты, Николаша, к нам приходи в гостечки, во-он дом-то, с желтой верандой, совсем рядом. Посидим, поговорим по душам, все, как полагается, выпьем-закусим. У нас насчет мужиков ба-альшой дефицит.
Зинаида, обхватив за туловище тучную Веру, пыталась стащить подругу с крыльца.
- Не слушайте её, - обратилась Кускова к Николаю. - Выпьет рюмку, мелет, сама не знает что.
- Это почему же не знает? - подняла голову затихшая было Катерина. - Очень даже знаю! Если Верке он не подойдет, мы его себе заберем.
Стоявшая на пороге Вера молчала, её лицо казалось неживым. Николай видел сейчас только её, одетую в темный свитерок с черной ленточкой в русых волосах. Тоненькая с дрожащими губами она казалась беззащитной и одинокой.
- Тетя Люба... - начал Николай и запнулся, увидев, как сморщилось лицо Веры.
- Мама умерла.
Пьяной Доронькиной удалось наконец одолеть ступеньки крыльца.
- Все там будем, - шумно выдохнула Катерина и, ухватившись за более трезвую приятельницу, поковыляла к калитке.
Малыш, до этого смирно сидевший в собачьей будке, вылез и презрительно гавкнув вслед удаляющейся парочке. Ну, и народ, можно было прочитать на его умной собачьей морде, и как это хозяйка терпит такую публику! Он бы вмиг разобрался.
- ...Вечером, в тот день как ты уехал, - тихо говорила Вера, сидя напротив Николая на кухне.
На столе стояли тарелки с закуской и начатая бутылка водки.
- Сегодня девять дней было. Думала, придет несколько старух, посидим тихо, помянем, да вот Катька с Зинаидой набились. А с поминок народ не гонят.
Николай чувствовал себя последним скотиной. Приехал... Человеку самому до себя, а тут он со своими проблемами.
- Вера, я...
Он вытащил кошелек.
- Вот, пожалуйста, возьми.
Она покачала головой.
- Не надо ничего.
- Надо. - Он насильно вложил ей в руку деньги. - Я сам мать хоронил, знаю, как это все бывает.
- Такая пустота вокруг, такая пустота... Кажется, что жить незачем. Пока мать болела, все на что-то надеялась, ждала чуда. Понимала, что ей не выбраться, и все равно...
Она тихо плакала.
Николай терпеть не мог женских слез и всегда связывал их с истериками, которых немало навидался за свою короткую семейную жизнь. Сейчас он с удивлением заметил, что женщины плакать могут по-разному. Веру слезы ничуть не портили, наоборот, её лицо, обычно суровое и неприступное, теперь казалось близким и домашним. Хотелось успокоить, сказать что-то утешительное, но Николай не знал, как это делать. Те женщины, с которыми имел дело, в его утешении не нуждались.
- Устала я очень. Катька как репей. Пила бы молча свою водку, так нет, душу норовит наизнанку вывернуть.
Николай опять лежал на знакомом топчане на веранде и долго не мог уснуть. Среди ночи почувствовал, что по нему кто-то мягко ступает. Дуська, подумал он и провалился в сон.
А утром... Утром его встретила совсем другая Вера. Николай рассказал ей все, что знал: про монеты, про исчезнувшую икону Николая Угодника, про непонятную до конца роль Славика Доронькина в этой истории, про Ленку Мартынову, про Костыля, который ехал с ним в одной электричке, а потом внезапно исчез, про испарившийся неизвестно куда план усадьбы Пимена. Он даже покаялся в том, в чем раньше не признался бы никому.
- Как увидел, что желтый листок пропал из маминого портмоне, такая меня тоска взяла, что не удержался и...
Николай виновато опустил глаза.
- Напился, как последний свинья. Потом тоскливо было, знал, что пить нельзя, но ничего не мог с собой поделать.
Вера слушала очень внимательно.
- Ты уверен, что клад Пимена существует? - холодно спросила она.
- Что? - опешил Николай.
Лишь сейчас он заметил, что Верины глаза смотрят на него отчужденно и даже, кажется, пренебрежительно. Перед ним, поджав губы, сидела незнакомая женщина: собранная, сдержанная, такая, какой увидел её несколько дней назад на вокзале в Гагарине. Только лицо сейчас было строже прежнего, да светло-русые волосы не так туго затянуты в узел.
- Да, уверен.
Она поднялась и, кусая губы, отошла к окну.
Першин почему-то подумал в этот момент, что именно так она ведет себя на уроке: строго, неприступно, равнодушно доказывая нерадивому ученику, что тот лодырь и в очередной раз не выучил урока.
- Там давным-давно нет никакого дома, - глухо сказала Вера. - Он сгорел. Одно время на месте Выселок доярки устроили летнюю стоянку, но потом перенесли её в другое место.
- Почему?
Она замялась.
- Не знаю.
- Ты была там? - спросил Николай.
- Была. В Степаники к двоюродной бабушке ходила, завернула по дороге в Ежовку, то есть туда, где раньше стояла деревня.
Вера молчала, и по её лицу Николай понял, что она не верит в существование этого самого клада.
Першин пожалел, что разоткровенничался перед ней, но отступать было поздно.
- Ты думаешь, что я все придумал? - резко спросил он.
- Не знаю.
Глаза Веры смотрели мимо него, и это раздражало.
- Но монеты были, были, я сам их держал в руках! К чему тогда завещание и план, который у меня украли? Или ты думаешь, что и это я все придумал?!
- Нет, - мягко сказала она, словно разговаривала с ребенком или с нездоровым человеком. - Но с тех пор прошло очень много времени. Ты надеешься на клад Пимена, но, понимаешь...
- Я хочу все проверить, про-ве-рить! - он с ударением произнес последнее слово.
Вера упрямо покачала головой.
- Там ничего нет.
- Почему? Откуда ты знаешь? - Николай почти кричал.
- Я не знаю, но...
- Тогда почему так говоришь?
- Понимаешь, Коля, как бы тебе это сказать... - Она смешалась. - Мой бывший супруг тоже все время хотел разбогатеть. Я на него насмотрелась, пока вместе жили. Чего он только ни делал, в какие авантюры не ввязывался! И что? Ничего не получилось. Не верю я ни в какие клады.
Она в волнении прижала руки к груди.
- Пойми, про пименовскую кубышку многие слыхали. Если там и было что, давно уже сгинуло, или нашел кто. Не хотела говорить... - Она замолкла в нерешительности. - Почему, думаешь, доярки не захотели на Выселках летнюю стоянку оставить?
- Почему? - повторил, как эхо, Николай.
- Место это дурной славой пользуется, вот почему! Не надо тебе туда ходить.
- Что вы все за меня решаете? - не выдержав, заорал Першин. - Это нельзя, то нельзя! У меня спросить надо, понимаешь, у меня! Ты - современная умная женщина, а веришь во всякие приметы, хуже старой бабки.
Вера побледнела.
- Ты... - начала она, но все-таки сдержала себя. - Хорошо, пусть я - как старая бабка, но вспомни, как Тамара Александровна не хотела, чтобы ты занимался поисками этого клада. Сколько она слез пролила, я-то знаю... Не надо было мне тебе звонить, напоминать про этот чертов клад, но я матери своей обещала. Коля, зачем все это заново начинать? Брось, оставь, мне тебя жалко.
Вера шагнула к нему, но Николай отшатнулся.
- Да что вы все... - начал он и махнул рукой.
Лицо Веры сделалось непроницаемым.
- Думаешь, ты один такой умный? - зло сказала она. - Знаешь, поговорка есть такая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38