- Сходи на пруд, рыбку поуди, Петькина удочка в кладовке валяется.
- Да я давно не ловил, - стал отказываться Колька.
- Эх, хвост, чешуя, не поймал я не ...уя! - пропела Петровна, подмигнув Николаю.
- Да будет тебе, - остановила соседку бабка Матрена и снова присоветовала гостю: - Сходи, сходи, а на дорожку вот, прими лафитничек.
Она поставила перед ним расширяющуюся кверху граненую рюмку на ножке. Такая рюмка, помнил он, была и у бабушки Мани.
- Спасибо, - смутился Николай. - Только, извините, пить я не могу.
- Врачи, что ль, запретили? - удивилась бабка Матрена.
- Да. - Врать пожилым женщинам было неудобно, но он решил держать себя в руках. Хватит, выпил свое!
- И правильно, - подхватила соседка. - Не пей. Надо же, встречаются еще, оказывается, непьющие мужики! Мой как на рыбалку вырвется, так грязь грязью притащится. В дом тогда не пускаю, на веранде дрыхнет или на сеновале.
- Он и без рыбалки...
- Это точно, - опять засмеялась Петровна. - Куда его, черта, девать?
Женщины заговорили о хозяйственных делах, и Николай почувствовал себя лишним.
- Схожу-ка я, действительно, на пруд, посмотрю, что там ловится.
- Иди, милый, иди.
Малыш, завидев Кольку с удочкой и ведерком, кинулся к нему. Вот это дело, вилял он хвостом, а то торчишь тут как пришитый. Чувствовалось, что пес нашел общий язык с собачьей сворой и они приняли его, как родного, но сбегать с хозяином на пруд - дело святое.
Колька, представив бутылку с вином, выгнанным для "дела", улыбнулся и вспомнил одну забавную и чудовищно несправедливую историю, тоже связанную с самогоном, свидетелем которой был в детстве.
Произошло это с дядькой Федей.
Однажды получилось так, что и бабушка, и Настя дня на два должны были отъехать из дома. Бабушка собиралась в Гжатск в церковь (город тогда уже переименовали, но старухи упорно называли его по-прежнему) и хотела там заночевать у знакомой богомолки, а Настя... словом, у неё тоже срочно появились дела в городе. Дочерей она забрала с собой. В доме остались Федя и Колька. Автобусы до города тогда не ходили, и путь предстоял не близкий, на перекладных.
- Покорми парня-то, - напутствовала бабушка сына. - В печке все стоит. До утра теплое будет.
- Не бойсь, мамань, не пропадем без баб.
Настя перед отъездом обшарила все потайные места, где муженек смог бы упрятать бутылку.
- Лучше сам отдай, а то хуже будет.
- Да что ты уставилась, как прокурор, - разозлился дядька. - Отдай! Ты мне её покупала?
- Смотри за домом, - принюхиваясь в последний раз, на всякий случай предупредила она.
Федя укоризненно посмотрел на жену.
- Хозяйство на мне, - значительно сказал он и, чтобы отвязались и видели при деле мужик, демонстративно пошел менять соломенный настил у поросенка.
Настька ещё повертелась маленько, но так ничего и не учуяла.
- Дурак я, что ли, - покрутил у виска пальцем Федя, едва она умелась. - Мы с тобой, племяш, вот что сделаем...
Ох, и хитер оказался дядька! Надумал он, пока за ним женского догляда нет, бражку для самогана поставить. Задумано - сделано.
- Да я ихнего отъезда как праздника самого лучшего ждал! - ликовал он. Заранее все приготовил.
Он затащил на печку здоровенную флягу, наполнил её водой из хорошего колодца, а потом и дров притащил для растопки. Воду для бражки носил издалека.
- Родниковая, - приговаривал он, вытирая пот со лба.
Хороший колодец находился далеко. Федя, когда его гоняли по воду, норовил взять водичку поближе, за что Настя ворчала на него.
- Откуда брал, опять небось из Зинкиного колодца? Лень два шага лишних сделать.
- Ну уж, и два шага, - возмущался Федя.
На этот раз он не поленился. Со знанием дела растопил печку и поддерживал нужную температуру. Мельчил дрожжи, чтобы бражка "взялась". Потом укутывал бидон старым ватным одеялом.
- Все путем.
Половину следующего дня он хлопотал возле теплой печки, как хорошая хозяйка. Во второй половине, от греха подальше, взвалил флягу на горб и попер её в сад, в дальний пустой улей.
- Береженого Бог бережет, - приговаривал он.
Колька внимательно наблюдал за всеми манипуляциями и помогал, чем мог.
- Смотри, молчок, не проговорись нашим, - предупредил его Федя.
Колька клятвенно заверил, что он скорее умрет, чем слово скажет.
К вечеру появились все: и бабушка, и Настя с дочерьми, довольная поездкой. Поведение мужа насторожило её, ну надо же, даже не выпимши!
Бражка, как известно, чтобы шел процесс, требовала дополнительной температуры. Старый садовый улей её не обеспечивал, но у Феди все было продумано.
Бабушка Маня каждый день топила русскую печку. Федя клал на лежанку несколько кирпичей, а потом, когда они нагревались, незаметно уносил их в улей, прикрыв полами драной телогрейки. Так продолжалось десять дней и никто ни о чем не догадывался. Дядька пробовал бражку и решал для себя важный вопрос: пора или чуть погодить. Получение конечного продукта - дело серьезное, к нему надо подготовиться, особенно когда женка, как опытный сыскарь с тебя глаз не спускает.
Увы, хлопоты оказались пустыми. Подвели мужика излишняя старательность и самоуверенность.
Первой заметила неладное Настя. Федя, которого, бывало, в огород на аркане не затащишь, вдруг повадился бегать в дальний угол сада, где стояли старые ульи.
- Ты что там потерял? - удивилась она.
- Лучку пощипать захотелось.
- Лучку-у?
Лучком с хлебом он всегда самогон закусывал. Настя задумалась. Трезвый, как стекло, ходит, при чем тут лучок?..
Ему бы, дураку, смекнуть и сориентироваться. Тогда ещё можно было незаметно переправить флягу на задний пруд, а там, гдядишь, воспользовавшись тем, что жена на работе, быстренько выгнать самогон. Нет, понадеялся на собственную изобретательность и оставил бидон на месте. Его ещё сроки смутили, десять дней прошло, пусть, прикинул, все двенадцать постоит, дойдет как следует.
Дошло! Вечером пришел с работы, первым делом, как обычно, на огород побежал, откинул улей, а там нет ничего. Федя обалдел. Посмотрел на всякий случай ещё под двумя, что стояли рядом. Хрен там! Он рысью побежал в дом.
На кухне хлопотала Настя.
- Потерял что, взмыленный такой прибежал? - ласково спросила она.
- Да... - начал он и замолчал.
Жена, как ни в чем не бывало, продолжала собирать на стол.
- Сейчас ужинать будем, за лучком бы сходил.
Когда вернулся с пучком зеленого лука, на столе стояла бутыль самогона.
- А это с каких? - опешил он.
- С таких, - насмешливо прищурилась Настя. - Ох, и хорошос вино получилось. Медом пахнет.
Федя хлопал глазами.
- Садись уж, угощу, с твоих собственных трудов. Налью маленько.
Тут только до него дошло. Ах ты ж, твою мать! И как догадалась?
Настя потом долго над ним куражилась.
- Смотрю, бегает и бегает на огород. Думаю, с чего бы это? Девчонкам своим наказала: с папки глаз не спускать. Они и высмотрели, что он теплые кирпичи с печки таскает и под улей сует. Да с оглядкой все делает, украдкой. Такую конспирацию развел, подпольщик хренов! Я заглянула и обомлела. Это ж надо такое придумать?
Феде потом удалось все-таки урвать бутылку. Настя отжалела.
- На, а то, смотрю, заскучал, как черт на покаянье.
Он сидел на крыльце и горько жаловался Кольке и вертевшемуся тут же коту Барсику, которые сочувствовали ему, как могли.
- Нет в жизни счастья! Бьешся, как ...ер о мерзлую кочку. Хуже скотины рабочей пашешь, и ни выпить, ни закусить с устатку. Питался бы я, как наша корова Зорька, одной травой, накосил бы себе стог сена и - порядок, ни от какой власти не зависишь, в магазин ходить не надо. А тут... Я на своем горбу эту флягу пер. И что? Теперь Настенка, как нужда, месяц зудеть будет...
Эти воспоминания заставили Николая грустно улыбнуться. Нет, его дядька был не просто любитель выпить, у него своя философия была. Жил он, как и большинство односельчан, бесхитростно, весь на виду.
Подойдя к пруду, Николай увидел, что на берегу стоит мужик и кричит, повернувшись к воде.
Николай прислушался.
- Гы, гы, га-а, - донеслось до него.
Странный человек продолжал бессвязно орать и размахивать руками. Подойдя поближе, Николай увидел, что он одет в какую-то хламиду в заплатках. Седая всклокоченная грива давно не стриженных волос была небрежно откинута назад.
"Что он делает здесь?" - мелькнула мысль. И в ту же секунду Николай узнал нелепо одетого старика. Это был Гришка, сын Пимена. Он звал домой гусей, потому и орал, и махал руками.
Николай остановился как вкопанный. Малыш, до того не подававший голоса, залаял.
Гришка, заслышав собачий лай, обернулся. Страшная гримаса перекосила его лицо.
- Гы-ы! - громко заорал он и затрясся.
Малыш ощетинился и зарычал.
- Стоять! - приказал собаке Николай и взял её за ошейник.
Пес стал выраваться из рук.
Гришка вдруг пригнулся и бросился бежать прочь.
Николай смотрел ему вслед со странным чувством. Тяжело видеть близко такой страшный недуг. Сейчас он опять как будто прикоснулся к прошлому. Оно было здесь, совсем рядом, но ни понять, ни разгадать его ему не под силу.
Когда узнал от бабки Матрены, что Гришка находится в Степаниках, подумал, что надо бы встретиться с ним. Зачем? Он и сам не знал. Наверное, чтобы ещё раз своими глазами убедиться: ни от Мани, ни от Гришки узнать ничего нельзя.
И ещё с одним человеком из бывшей деревни Ежовка хотел повидаться Николай. С Мишкой Шатуном. Когда услышал, что Шатун в Степаники переселился, сразу решил, что, не встретившись с бывшим пастухом, отсюда не уедет. Только торопиться с разговором не надо. Вернется завтра Вера из города, ясно станет: есть ли вообще смысл в таком разговоре?..
Глава 18
Ленька Сычов злился на папашу: и чего старый таится, чего изображает?.. Сказал бы прямо, так, мол, и так, а то одни недомолвочки да намеки. Легко сказать, последи за гостем Доронькиных. Здесь не город, все на виду.
Он открыл калитку и зашагал к батькиной избе. Машинально оглядывал двор: хорошее хозяйство, справное. Такое, что на два века хватит. Старый Сыч, может, и проживет два века. Крепкий мужик, излишеств себе не позволяет, не то что он, Ленька. У отца одно хозяйство на уме, да ещё - сколько в кубышку запрятал. Дурак, обругал себя Лоскут, он - законный наследник, ему все достанется.
Рядом с верандой незаметно притулилась собачья будка, в которой проживал Полкан. Пес, как и большинство сидящих на цепи собак, отличался на редкость злобным характером. А уж хитер был, бестия!.. Другого такого поискать. Заслышав, как открывается калитка, он, минуту назад гревшийся на солнышке, мгновенно скрывался в будке. И ждал. Привязан Полкан был очень толково: длины его цепи лишь немного не хватало до противоположной изгороди.
Те, кто навещали Сыча, знали, что по дорожке ходить ни в коем случае нельзя, надо держаться поближе к забору.
- Полкаш, Полкаша, - окликали его.
Он не подавал признаков жизни. Но стоило сделать лишний шаг, как пес выскакивал из будки, как черт из табакерки. Зубастая пасть щелкала в полуметре, норовя цапнуть. Посетитель, как ошпаренный, отскакивал к забору и костерил подлую собаку.
- До кондрашки меня, паразит, чуть не довел, - жаловалась соседка Сыча. И главное, молчком все, тишком, а у меня руки-ноги затряслись. Убери ты, Егор, своего дракона, не ровен час, загрызет кого.
- Зато всякое жулье мой дом десятой дорогой обходит, - резонно возражал Сыч.
- Это точно, - вздыхала соседка, но к Егору лишний раз старалась не ходить.
Полкан и на дочку Леньки набрасывался, но она приспособилась. Быстро-быстро пробегала опасное место, держась поближе к забору, пока зверюга не очухался, и, стоя на веранде, показывала язык.
К младшему Сычу пес относился по-разному. Иногда пропускал, не гавкнув, а иногда появлялся из будки и глухо ворчал.
Сейчас, задумавшись, Леонид шел по дорожке, вымощенной красными кирпичами.
Полкан метнулся к нему и сбил с ног.
- А, твою мать! - заорал, опрокидываясь, Ленька и пнул его милицейским сапогом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38