откуда да кто такой, к кому приехал.
Николай дошел до конца улицы и остановился. Раньше с этой стороны поселка располагался молокозавод. Когда ходили в Родоманово за хлебом, это место старались проскочить как можно быстрее. Заводик спускал отходы в канаву, от которой смердило за версту. Страшная была вонища!
Сейчас ни канавы, ни заводика не было в помине. С одной стороны виднелся пустой загон для скотины, а дальше... Дальше вилась узкая тропинка, которая должна была привести в Ежовку, вернее, на то место, где она когда-то находилась.
Сердце невольно забилось. Николай остановился, ощутив усиленное сердцебиение и даже закрыл глаза.
Раньше за молокозаводиком находилась индюшачья птицеферма. Однажды Настя взяла его с собой и, оставив на минуточку без присмотра, куда-то исчезла. Колька, проявив самостоятельность, отправился её разыскивать и, открыв какую-то дверь, оказался на птичьем дворе. Ох, и испугался же он тогда! В детской памяти запечатлелась страшная картина. Растопырив крылья и надувшись до невероятных размеров, на него неслись налитые кровью индюки. Никогда в жизни не орал так громко. Примчалась перепуганная Настя, мигом разогнала надутых индюков, а потом взяла с него слово, что он никому не расскажет об этом.
- Всыпет мне бабка Маня, если узнает, что я тебя одного бросила, оправдывалась она.
Колька Настю не выдал. Правда, с тех пор испытывал стойкую неприязнь к этой птице.
Шагая по тропинке, он дошел до колка, отделявшего одно поле от другого. Першин узнал это место. Раньше здесь проходила естественная межа - ежовская канава. Она отделяла родомановские земли от ежовских. Теперь росли деревья.
Николай помнил, как бабушка водила его сюда за земляникой. На редкость крупная тут водилась земляника. Пойдешь вовремя, кувшинчик соберешь.
Всего канав было две: первая и вторая, но ягода обильно родилась почему-то лишь на первой. Сейчас за ней начиналось поле душистого красноватого клевера, одуряющий запах которого кружил голову.
Расположение бывшей деревни Николай угадал по деревьям. Два большущих вяза росло посредине Ежовки. Раньше отсюда начиналась дорога на Степаники.
Вязы сохранились до сих пор. И не просто сохранились, а разрослись, превратились в настоящих великанов. Их корявые стволы продолжали тянуться к солнцу, а крона широко раскинулась двумя великолепными зелеными шатрами. Величественные деревья! Интересно, сколько живут вязы?
Колька помнил, что раньше на них селилась громадная колония грачей. Ну и орала же пернатая братва, обсев могучие деревья! Кормилась она, в основном, разбоем. Никакие устрашающие чучела не спасали от прожорливой орды. По мере вызревания склевывалось все: вишня, коринка, смородина. Особенно доставалось гороху.
- Опять, паразиты, все ошарили! - жаловалась бабка Варька. - Что ни посади. Сидят на крыше и высматривают, только я со двора, тут как тут. Нет никакого спасенья.
Грачиная колония была мощная. Правду сказать, в самой Ежовке птицы безобразили редко. Да и не прокормить было маленькой пустеющей деревеньке такую орду. Набеги совершались по всей округе. Председатель совхоза, мужик умный, устав бороться с птичьим беспределом, никогда не засевал близлежащие поля горохом. Бесполезно, все равно не уследишь.
Ежовку даже представить нельзя было без птичьего гомона. Грачи селились на вязах из года в год. По-хозяйски подправляли по весне разрушенные гнезда, при этом использовалось все, что попадалось, строили новые и выводили в них птенцов. Неприятности поджидали того пацана, кто, соблазнившись легкой добычей, пытался их озорства или любопытства нарушить их покой и забраться на вязы. Что тут начиналось!
- Кар-раул! Гр-рабят!
Окрестности оглашались дикими криками, колония взмывала вверх и всем миром набрасывалась на нарушителя спокойствия. Чтобы свое, кровное расхищяли... Ну, это уж извините, граждане!
Бабки, ковырявшиеся в огороне весь световой день, заслышав ор, разгибали спины и, приложив ладошку козырьком, смотрели в сторону вязов. Опять нечистая кого-то шута на деревья занесла.
Хорошо, если парнишка успевал кубарем скатиться вниз и убраться подобру-поздорову. Грачи - птицы незловредные, не то что вороны, пацана не преследовали. Но горе было тому, кто, замешкавшись, не решался спрыгнуть с дерева, тогда - беда. Могли по голове крепко долбануть, а то и глаз выклевать, особенно во время выведения птенцов.
В колонии царил образцовый военный порядок, как в казарме. Колька сам несколько раз видел, как грачи изгоняли из своей вотчины более крупную птицу, осмелившуюся поживиться яйцами. Только пух и перья летели. После разборки долго ещё стоял над деревней шум, это горланили отдельные птицы, перекличку устраивали, словно проверяя боеспособность всех подразделений.
Место, где раньше стоял бабушкин дом, Николай определил по растущему дубу. Раньше небольшой был дубок, а теперь вымахал, не узнать. Дубы по тысяче лет живут, если люди их не срубят.
Першин прошел из конца в конец бывшую деревенскую улицу и сразу определил, что человек сюда время от времени заглядывает. Трава на ровных лужайках была аккуратно выкошена. Под красавцами вязами стоял потемневший от дождей стол с двумя скамьями. Валялись старые проржавевшие ведра, треснувший чугунок. Наверное, полеводы стоянку себе устроили, догадался он.
А вот грачей не было. Николай, задрав голову, разглядывал верхушки деревьев. Ни птиц, ни их гнезд. Странно, подумал он. Людей отсюда выселило начальство, сочтя деревню неперспективной, но почему исчезли птицы?.. Казалось, что они здесь поселились навсегда.
Он присел на необструганные доски скамьи. Густые ветви вязов, образовав зеленый шатер, загораживали от лучей солнца. Сидеть в прохладе было приятно и немного грустно. Почему-то сейчас не хотелось думать о деле, которое привело сюда. Впервые за последнее время он почувствовал себя хорошо. Родная земля словно подпитывала, придавала силы, он сидел как путник, обредший наконец покой, в ладу с собой и со всем миром.
Справа, со стороны полузасохших деревьев, образовавших неприступную чащобу, послушалось легкое пощелкиванье.
- Та-та-та, - зачастил кто-то, словно ругался на нежданного гостя.
Николай поднял голову.
Птица с белой полоской на боку и строгим черным хвостом с любопытством смотрела на него. Сорока, узнал он и продолжал сидеть, не двигаясь. Она опять застрекотала, а потом слетела на землю и стала как-то боком перепрыгивать с места на место.
Он осторожно, стараясь не делать резких движений, открыл одной рукой сумку, отщипнул кусочек белого хлеба и положил его на стол подальше от себя.
Сорока явно заинтересовалась. Николай помнил с детства, что это очень любопытная птица, пока не разберется, что к чему, ни за что не отстанет.
Он продолжал неподвижно сидеть на скамье. Первой не выдержала сорока. Уяснив, что со стороны пришельца ей ничего не грозит, она, сделав ещё два три прыжка на земле, скакнула на стол и, косясь на всякий случай на Николая, долбанула крепким клювом угощение. Одобрительно крикнув, она, подхватив кусок хлеба, взмыла с ним вверх.
Тут же из кустов раздалось ещё одно стрекотанье. Оказывается, за событиями все это время следила вторая птица.
- Тра-та-та, - тряся хвостом, ревниво начала она выговаривать более ловкой и смелой добытчице. Дескать, что ж ты, разжилась куском и помалкиваешь.
Сороки, выяснив отношения, сообща принялись клевать хлеб, уже не обращая внимания на Кольку.
Самостоятельная птица, умная, изобретательная, но скандальная. Бабушка говорила, если услышишь, что сорока стрекочет, значит, быть ругани или скандалу. К тому же, воровали они все, что плохо лежало.
Николай улыбнулся, припомнив, как парочка сорок по очереди таскала еду из миски соседского кобелька. Одна отманит песика подальше от будки, а другая клювом орудует. Наглые, сил нет. Каждый день пса объедали, а он только выл от злости, жалуясь хозяевам. Сычев сорок-воровок даже из ружья пытался бить за проделки, украли они у него что-то, да только где ему... Птица ловкая, смелая.
Улыбка сама собой сползла с лица, едва подумал про Сычевых. Вот кого напоминал ему мордастый парень - Сычева. Выходит, это и был Ленька Сыч по прозвищу Лоскут. Как это он сразу не догадался?..
Умиротворенное настроение мгновенно улетучилось. Першин меньще всего хотел, чтобы Ленька Сыч знал о его появлении в Родоманове и Ежовке.
...Николай уже часа два мерял шагами Выселки. Он правильно рассчитал: вот два дуба, вот вяз, там дальше была береза, но сейчас её нет. Груда битого красного кирпича, где стояла печь. Тут ещё колодец старый, поосторожнее ходить надо, не ровен час, провалишься.
Вера сказала правду. Недалеко от груды кирпича виднелись столбы от стола. Тут же валялись железяки, проросшие травой. Видно, здесь и в самом деле не так давно была летняя стоянка доярок. От дома, конечно ничего не осталось. Где тут что искать?
Прежде всего Николай решил очистить от травы и бурьяна то место, где стоял дом. Он правильно определил его. Пожалел, что не запасся рукавицами. Колючая трава резала и колола пальцы. К тому же здесь росло пропасть крапивы. Прихваченная лопата помогала мало, все приходилось таскать голыми руками.
Только лишь к заходу солнца площадка была расчищена. Николай удивился, что он уже не чувствует ожогов крапивы.
- Ну, зараза, - приговаривал он, яростно выдрав с корнем последний клок зловредной растительности.
Пальцы сгибались с трудом, но он почти не чувствовал боли и усталости.
"А если под домом ничего нет?" - подумал он, но тут же отогнал от себя эту мысль. Нет, значит, будет искать в другом месте. Неделю здесь проживет или больше, но перероет все Выселки, каждую кочку обойдет, каждую травинку.
Он разыскал полусгнившую доску и, положив её на груду травы, уселся сам, потом прилег и закрыл глаза. Непривычные запахи окружали его. Неужели все это он помнил с детства?.. Помнил да забыл.
Вот клевер, это мать-и-мачеха, здесь, кажется, водосбор, это конский щавель, пока выкопал его, гада, вспотел, корнями за землю держался намертво. Вот могучее растение с полым стеблем, в детстве они делали из него дудочки и плевались вишневыми косточками. Стебель вымахал в человеческий рост.
Он понюхал пальцы, они тоже пахли травой и были черными от земли.
- Кыр-р-р, - раздалось сверху.
Николай поднял голову.
Со стороны клюквенного болота летел ворон. Надо же, удивился Николай, никогда раньше здесь воронов не было.
- Кыр! - услышал он совсем рядом.
Теперь над Выселками кружили два ворона. Он наблюдал, как они медленно парили в воздухе. Кто их знает, про что они там каркают? Считают, что черный ворон - птица вещая.
Николаю стало не по себе, он вспомнил примету, ворон каркает к покойнику. Так мать говорила. Она действительно верила во все приметы. Икона упала - к покойнику, кукушка по деревне летает - к пожару, а если незнакомая старушка дорогу перешла, то все, добра не жди. Он подшучивал над ней: "Мам, а хорошие приметы у тебя бывают, а то одни к смерти, другие - к напасти?" Но мать шуток не понимала и очень серьезно относилась ко всему, тетя Люба правильно сказала.
Вороны, покружив над Выселками и ничего интересного для себя не высмотрев, подались дальше.
Николай встал и проводил их взглядом.
- Вот и правильно, ребята, чешите дальше! - он помахал им рукой.
Очень кстати вспомнилось, что совсем недалеко отсюда находится мирской пруд. Говорили, что там било несколько источников. Односельчане углубили и расчистили дно. Образовалось озеро, которое не мелело. По привычке его называли прудом. На берегу раньше стояла банька, но сейчас, конечно, никакой баньки и в помине не было, да и сам пруд напоминал высохшее болото. Видимо, со временем иссякли те источники, потому что нужда в них пропала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38