Гуль все это переварил. На лице его возникло выражение глубокой сосредоточенности.
— Чертовски сложное решение, — произнес он сочувственно. Я просто преклоняюсь перед вашим политическим чутьем. В настоящий момент Зангаро на грани банкротства, обстановка крайне неясная. Но если они разбогатеют... да, вы совершенно правы. Настоящая дилемма. Когда вы должны отослать им результаты анализов?
— Рано или поздно, — проворчал Мэнсон. — Вопрос в том, что же мне делать? Если они покажут отчет в русском посольстве, торговый советник тут же поймет, что залежи олова подлежат разработке. После этого возникнет вопрос о концессии на добычу. Она уплывет в чужие руки, диктатор будет благополучно богатеть, и, кто знает, какими проблемами это может грозить Западному миру? Мы остаемся с носом.
Гуль задумался.
— Я просто подумал, что надо бы поставить вас в известность, ребята, — сказал Мэнсон.
— Да, да, большое спасибо. — Гуль был погружен в себя. Скажите, — наконец очнулся он, — что будет, если вы сократите количество содержания олова на тонну породы вполовину?
— Сократить наполовину?
— Да, поделить надвое. Представить цифру, составляющую ровно пятьдесят процентов от количества олова на тонну в ваших образцах?
— Ну, в таком случае, промышленная разработка олова станет экономически невыгодной.
— А сами образцы могли бы быть взяты в другом месте, скажем, в миле от того участка, где работали ваши люди? — спросил Гуль.
— Да. В принципе это возможно. Но мой разведчик обнаружил самые богатые по содержанию олова образцы.
— Но если бы он этого не сделал, — настаивал Гуль, — если бы он собрал образцы в миле от того места. Содержание металла могло бы сократиться наполовину?
— Да, могло бы. Вероятно, так и было бы, даже больше, чем вполовину, я думаю. Но ведь он работал там, где работал.
— Под наблюдением? — спросил Гуль.
— Нет. В одиночестве.
— Можно обнаружить следы его деятельности?
— Нет. — отвечал Мэнсон. — Отдельные сколы на камнях должны были давно зарасти травой. Кроме того, в этих местах никого не бывает. На многие мили кругом ни души.
Он прервался на минуту, чтобы закурить сигару.
— Знаете, Гуль, вы чертовски умный парень. Официант, еще бутылку коньяка, пожалуйста.
Они распрощались на ступеньках клуба в приподнятом настроении. Швейцар остановил такси, которое должно было отвезти Гуля к миссис Гуль в Холлэнд Парк.
— И последнее, — сказал чиновник из ФО, взявшись за ручку на дверце машины. — Никому больше ни слова об этом. Я составлю отчет в отделе, сугубо секретный, но, помимо того, все должно остаться строго между вами и нами, то есть ФО.
— Конечно, — заверил Мэнсон.
— Я очень благодарен за то, что вы сочли возможным рассказать мне все это. Вы даже представить себе не можете, насколько легче работать, с экономической точки зрения, когда мы в курсе происходящего. Я буду потихоньку приглядывать за Зангаро и как только наметятся перемены на политической сцене, вы первый об этом узнаете. Спокойной ночи.
Сэр Джеймс проводил глазами такси и знаком подозвал свой «роллс-ройс», ожидающий неподалеку.
«Вы первый об этом узнаете, — передразнил он. — В этом ты чертовски прав, мой мальчик. Потому, что я сам все это заварю».
Он наклонился к переднему окошку и обратился к сидящему за рулем шоферу:
— Если бы от таких мелких засранцев зависело в былые времена построение нашей империи, Крэддок, мы сейчас готовились бы к тому, чтобы колонизировать остров Уайт.
— Вы совершенно правы, сэр Джеймс, — согласился Крэддок.
Когда хозяин устроился на заднем сиденье, шофер приоткрыл оконце в перегородке.
— Глостершир, сэр Джеймс?
— Глостершир, Крэддок.
И снова заморосил дождь, когда блестящий лимузин, прокатив со свистом по Пикадилли, завернул на Парк Лейн в сторону шоссе А40 и Уэст Кантри, унеся сэра Джеймса Мэнсона в особняк с десятью спальнями, приобретенный для него благодарной компанией три года назад за 250 000 фунтов стерлингов. Там же находились его жена и девятнадцатилетняя дочь, но их он приобрел себе сам.
Час спустя Гордон Чалмерс лежал рядом с женой, измученный и злой. Скандал продолжался уже два часа кряду. Пегги Чалмерс лежала на спине, уставившись в потолок.
— Я не могу это сделать, — в сотый раз повторял Чалмерс. Я не могу так просто пойти и фальсифицировать данные анализов только для того, чтобы помочь этому подлому Джеймсу Мэнсону заграбастать еще больше денег.
Наступила томительная тишина. Они уже много раз говорили на эту тему с тех пор, как Пегги прочла письмо Мэнсона своему банкиру и узнала от мужа, на каких условиях им предоставляются гарантии безбедного существования в будущем.
— О чем разговор? — тихо произнесла она в темноте рядом с ним. — Когда уже все обговорено и сделано, о чем еще говорить? Достанется эта концессия ему, или русским, или вообще никому не достанется. Поднимется цена или упадет. О чем разговор? О каких-то камнях и пылинках металла.
Пегги Чалмерс повернулась и легла головой на грудь мужа, вглядываясь в темные очертания его лица. За окном ночной ветер шелестел ветвями старого вяза, рядом с которым они выстроили новый дом со специальными приспособлениями для своей дочери-калеки.
Когда Пегги снова заговорила, в ее голосе звучал страстный порыв:
— Но Маргарет не кусок камня, а я не металлическая пыль.
Нам нужны деньги, Гордон, нужны сейчас и еще десять лет будут нужны не меньше. Прошу, дорогой, умоляю, хоть раз в жизни оставь идею написать разоблачительное письмо в «Трибюн» или в «Прайвет Ай» и сделай так, как он просит.
Гордон Чалмерс не сводил глаз с бледной полоски между занавесками, чуть растворенными, чтобы пропустить немного свежего воздуха от окна.
— Хорошо, — наконец сказал он.
— Ты это сделаешь? — спросила она.
— Да, черт подери, сделаю.
— Ты обещаешь, дорогой? Ты даешь мне слово? Снова наступила долгая пауза.
— Даю слово, — тихо прозвучало в темноте рядом с ней. Она уткнулась лицом в его волосатую грудь.
— Спасибо, родной. Не волнуйся. Пожалуйста, не переживай.
Через месяц все забудется. Вот увидишь.
Через десять минут она спала, вымотанная после тяжелой ежевечерней процедуры купанья и укладывания дочери и непривычной ссоры с мужем. Гордон Чалмерс продолжал не отрываясь вглядываться в темноту.
— Они всегда выигрывают, — тихо произнес он через некоторое время с горечью. — Эти ублюдки всегда побеждают, черт бы их побрал.
На следующий день, в субботу, он заехал в расположенную в пяти милях от дома лабораторию и написал совершенно новый отчет для республики Зангаро. После этого сжег свои записи и копию старого отчета, отнес все образцы породы в специальный бак для отходов, откуда местная строительная фирма забирала их для переработки и посыпания садовых дорожек. Запечатал новый отчет в конверт и отослал заказным письмом на имя сэра Джеймса Мэнсона в управление компании, после чего отправился домой и попытался забыть об этом.
В понедельник отчет поступил в Лондон, и указания по поводу Чалмерса были отправлены банкиру. Отчет был передан в отдел зарубежных контрактов, для Прочтения Уиллоуби и Брайанту. После этого Брайанту предлагалось на следующий день выехать в Кларенс и передать отчет министру природных ресурсов. К отчету прилагалось письмо от компании с выражением надлежащего сожаления.
Вечером во вторник Ричард Брайант оказался в первом корпусе лондонского аэропорта «Хитроу», в ожидании рейса компании БЕА до Парижа, где ему предстояло, получить соответствующую визу и пересесть на самолет компании «Эр Африк». В пятистах ярдах от него, в третьем корпусе аэропорта, Джек Малруни, подхватив сумку, направлялся от стойки паспортного контроля к посадке в самолет компании БОАК, вылетающий ночным рейсом в Найроби. Он не был расстроен.
Лондон ему успел надоесть. Впереди была Кения, солнце, джунгли и призрак удачи.
К концу недели только два человека знали, что на самом деле скрывается в недрах Хрустальной горы. Один дал слово жене никогда не раскрывать тайну, а второй планировал свой следующий ход.
Глава 4
Саймон Эндин вошел в кабинет сэра Джеймса Мэнсона с пухлой папкой, в которой находился его стостраничный отчет по республике Зангаро вместе с набором фотографий и несколькими картами. Он объяснил своему шефу с чем пожаловал, и Мэнсон одобрительно кивнул.
— Пока ты собирал материал, никто не догадался кто ты и на кого работаешь? — спросил он.
— Нет, сэр Джеймс, я использовал псевдоним, и никто ни разу не заинтересовался моей персоной.
— И никому в Зангаро не стало известно, что о них собирают сведения?
— Нет. Я пользовался существующими архивными материалами, хоть и немногочисленными, работал в библиотеках здесь и в Европе, просматривал обычные статьи и один туристический справочник, напечатанный в самой Зангаро, хотя это остатки от колониальных дней, и он на пять лет устарел. Я повсюду заявлял, что собираю информацию для диссертации по общему положению Африки в колониальный и постколониальный периоды.
Никаких подозрении просто не могло возникнуть.
— Хорошо, — сказал Мэнсон, — Я прочту отчет позднее. А сейчас перечисли мне основные факты.
Вместо ответа Эндин достал из папки одну из карт и разложил ее на столе. На ней был изображен участок африканского побережья вместе с Зангаро, которая была помечена кружком.
— Как видите, сэр Джеймс, страна представляет собой нечто вроде присоска к берегу, анклава, с севера и востока граничащего с одной республикой, а с юга, на коротком участке границы, с другой. С западной стороны — берег моря.
Она имеет форму спичечного коробка, короткой стороной обращенного к морю, а длинными гранями уходящего в глубь континента. Границы были проведены совершенно произвольно во времена старой колониальной грызни за Африку и представляют собой просто линии на географической карте. На самой территории по сути не существует никаких границ и, благодаря почти полному отсутствию дорог, есть только один пограничный пункт — здесь, на дороге, ведущей на север в соседнюю страну.
Весь наземный транспорт при въезде и выезде из страны перемещается вдоль этой дороги.
Сэр Джеймс Мэнсон внимательно осмотрел анклав на карте и пробурчал;
— А как же восточная и южная границы?
— Никаких дорог, сэр. Ни въедешь, ни выедешь, если не пробираться сквозь джунгли, но в большинстве случаев там непроходимые заросли.
Площадь страны составляет 7000 квадратных миль, около семидесяти — вдоль побережья и сотни — вглубь континента.
Столица, Кларенс, названная так по имени капитана, который впервые высадился здесь двести лет назад, чтобы пополнить запасы пресной воды, расположена в самом центре побережья, в тридцати милях от северной и южной границ.
За столицей находится узкая полоска прибрежной равнины единственная область в стране, используемая для земледелия, если не считать небольших прогалин в джунглях, используемых туземцами. За равниной протекает река Зангаро, потом начинаются отроги Хрустальных гор, сами горы и за ними — на многие мили непроходимые джунгли вплоть до самой восточной границы.
— А как обстоит дело с другими средствами коммуникации? — спросил Мэнсон.
— Дорог практически нет, — продолжал Эндин. — Река Зангаро течет от северной границы вдоль берега, недалеко от него, пересекая почти всю страну и впадая в море у самой южной границы. В устье реки расположено несколько молов и пара хижин, которые представляют собой маленький порт для экспорта древесины. О верфи даже речи нет, а сам вывоз леса заглох после получения независимости. Река Зангаро течет с севера на юг вдоль побережья, сворачивая к морю через шестьдесят миль, по сути делит республику на две части, полоску прибрежной равнины справа от реки, которая заканчивается заросшими камышом болотами, из-за чего к берегу невозможно пристать даже на небольшом рыбацком катере, и внутреннюю часть страны по другую сторону реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71