А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Братья и сестры уличной миссии посещают рассадники порока, самые гнусные притоны и народные чайные, устраивают собрания, проводят беседы с падшими и принимают в свое лоно тех, кому потребно нравственное воздействие».
Один псалом пропели. Потом затянули молитву, еще более жалостную: «Прими, господи, мя, грешного…» Робис не слушал…
От печального, заунывного песнопения его начало клонить ко сну. Он вытянул ноги поудобнее, спрятал лицо за раскрытым журналом и поглядывал на дверь. Придет ли шпикам в голову искать его в храме спасения? И сколько еще времени он сможет здесь оставаться? Рано или поздно сходка окончится, народ разойдется, и ему придется покинуть это убежище. Надежда на проходные дворы тоже слабая – агенты не успокоятся, пока не перетрясут весь квартал.
Окончился последний псалом. Те, кто были незнакомы со здешними порядками, тотчас повскакали со своих мест, чтобы первыми очутиться у котлов с похлебкой. Но не тут-то было! Теперь начинался самый важный номер программы – спасение душ. Под барабанную дробь на кафедру влез проповедник брат Кундзыньш – сухопарый муж, грязный воротничок, мятый галстук и небритый подбородок которого должны были свидетельствовать о принадлежности к трудовому люду. Бывалый краснобай, он прекрасно владел своим голосом, заставляя его то гудеть громовым басом, то заливаться свирелью.
– Братья и сестры! Не существует греха большего, чем лень. Сам господь бог сказал: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из коей ты взят; ибо прах ты, и в прах возвратишься».
Какой-то нищий, очевидно постоянный потребитель даровых обедов, а посему отличный знаток библии, выкрикнул с места:
– Однако сказал же Иисус: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, и отец ваш небесный питает их».
Брат Кундзыньш покраснел от негодования, однако быстро овладел собой:
– Сие относится к лицам, коих творец от рождения наделил дарами своими, коих избрал для иной, высшей стези. А у вас на уме должно быть другое мудрое изречение: «Не в лени и праздности возвысишь народ свой»! – Проповедник потряс своим костлявым перстом и пригрозил слушателям: – Не в лени и праздности! А что мы зрим окрест себя? Совращенные безбожниками рабочие бросают работу и предаются лености. Пусть те, кто забыл об этом назидании божьем, о вере, содрогнутся в страхе пред карой небесной! Ибо сказано господом богом: «Сурова будет кара моя, и велик будет скрежет зубовный». Все десять египетских казней низвергнутся на ваши грешные головы. Посему, любезные братья и сестры, пока вы еще не окончательно погрязли в греховном болоте, призываю вас изгнать дьявола-искусителя из сердец ваших! Вернитесь на путь истинный! Кто желает облегчить свою совесть?
– Я! Я! – послышалось из задних рядов.
– Пусть брат выйдет вперед! – пригласил проповедник.
К кафедре протиснулся щуплый, юркий человек. Из его жуликоватых глаз катились крупные слезы.
– Я много грешил перед господом богом! – каялся он, колотя себя в грудь кулаками. – Я всю жизнь предаюсь лени! Уже в детстве, когда мать посылала меня полоть свеклу, я увиливал от работы. Так вот я и увязал все глубже в проклятом болоте греха. Семя дьявольского искушения нашло во мне благодатную почву! Я был одним из тех, кто подстрекал легковерных бастовать и поднимать руку на чужое добро. Но только что мне явилась пречистая дева Мария и сказала: «Закрыты будут для тебя врата райские! Не знать тебе покоя ни в земной жизни, ни в загробной!» О господи, простишь ли ты меня, грешного?
Проповедник казался очень растроганным. Он сошел с кафедры и сердечно потряс руку кающемуся грешнику.
– Как зовут тебя, брат? – спросил он, и влага заблестела на его очах.
– Шноринь, Свимпулис Шноринь! – всхлипнул тот в ответ.
– Вот ведь ханжа какой! – прошептала соседка Робиса, крупная женщина с красными руками прачки. – Будто сам не знает его имени… Уже третий раз гляжу на эту комедию.
– Велика милость божья, брат Шноринь, – утешил его проповедник, – не отчаивайся, ты еще можешь искупить свои грехи! Ступай с сестрой Эммой и поведай всем о явившемся тебе чуде! – И с этими словами он вручил Шнориню несколько экземпляров «Спасательного круга» и листков с псалмами.
Сестра Эмма нацепила на себя кружку для пожертвований, и оба, сопровождаемые усмешками, покинули зал. Робис тоже подошел к двери и убедился в том, что на улице торчат шпики.
– Берите пример с брата Шнориня! Кто еще желает исповедаться в своих грехах и обрести душевный покой?
Робис выступил вперед и произнес громким голосом:
– Братья и сестры, выслушайте меня! И на меня снизошло просветление. Я отказался повиноваться доброму хозяину, который милостиво дозволил мне в поте лица зарабатывать хлеб насущный. Я в своем недомыслии хотел, чтобы сыты были те, кто сеют и жнут.
Брат Кундзыньш был не настолько глуп, чтобы не понять скрытую насмешку. Но признаться в этом он не смел и предпочел побыстрее отделаться от этого грешника. Даже не спрашивая имени, он отпустил Робису все грехи оптом:
– Ступай с богом, дорогой брат…
Робис отнюдь не собирался покинуть зал в единственном числе. Наивно моргая, он обратился к собранию:
– Нет, я не успокоюсь, пока не наставлю на путь истинный все заблудшие души…
Видя, что дело осложняется, проповедник подозвал ближайшую миссионерку:
– Сестра Анна, чего же вы дожидаетесь? Забирайте его и ступайте. Да благословит вас бог!
Сестра, особа не первой молодости, взяла Робиса под руку. Но он не двигался с места.
– А тексты псалмов? – нисколько не смущаясь, потребовал он.
Наконец они оказались на улице.
– Вы так душевно говорили… – зардевшись, признала сестра Анна. – С вашим красноречием мы соберем больше других. Я позабочусь, чтобы вас за это как следует накормили…
Робис не ответил, так как заметил приближавшегося шпика. Крепче вцепившись в руку сестры, он принялся бормотать молитвы. Агент не обратил внимания на святую чету. Зато другой, тот, что дежурил на углу, пристально вгляделся в здорового парня, которому совсем не подходила роль брата-миссионера.
Робис счел, что на сей раз самое лучшее – воспользоваться приемом Атамана. Он подошел к шпику и, подавая ему листок с псалмами, обратился:
– Брат, не проявляй склонности к нравственному падению! Вместо того чтобы пьянствовать и предаваться распутству, пожертвуй сколько можешь на доброе дело.
Шпик что-то промычал по-русски. Но, отойдя от него, Робис почувствовал, что тот следует за ними.
Что делать? Выхватить револьвер и задать тягу? Это может кончиться скверно. На первый же выстрел сбегутся агенты, которыми, несомненно, кишит все вокруг. «Вот, как говорится, влип, несмотря на все псалтыри!» – подумал Робис невесело. Так или иначе, но надо оставаться в своей роли, пока не подвернется другой выход. И вскоре он подвернулся. Затащив сестру в Агенскалнский парк, где толпился народ, Робис облегченно вздохнул. Где люди – там спасение!
– Вот они, эти забастовщики! – сказала сестра Анна. – Попробуем спасти их души от ужасного заблуждения.
– Сию минуту! – И Робис запел в полный голос.
Как и многие песни девятьсот пятого года, эта тоже была на общеизвестный церковный мотив:
Смотри, что ни день, то все шире растет
Борцов свободы племя!
В его очах святой огонь цветет,
И на его руках седого мира бремя.
Робис знал, что делает. Шпик не понимал слов, зато их поняли те, на чью поддержку он надеялся. Что с того, если вокруг нет знакомых, рабочие никогда не отказывали в помощи своему брату – рабочему.
Шпик не знал этой песни, но видел, какое она производит впечатление. Словно брошенная в сухое сено искра, песня взвилась могучим пламенем, захватила весь парк, выплеснулась на улицу. Люди сомкнулись в ряды, сжались кулаки, глаза загорелись недобрым огнем, так хорошо знакомым шпику и не предвещавшим ничего приятного. Но на этот раз он не отступился. Он больше не сомневался, что «святой брат» не кто иной, как Робис, за поимку которого начальство обещало большую награду. Теперь-то он уж не даст ускользнуть проклятому бунтовщику, чего бы это ни стоило. А тогда… всем семейством в теплую Ялту! На крымском солнышке, за стаканом вина забудутся все рижские передряги. Вернувшись, он, разумеется, уже не будет простым агентом, которому приходится день и ночь мерзнуть на улицах, постоянно опасаясь за целость своей шкуры. Пусть тогда другие занимаются ловлей этих бандитов, а он их будет только допрашивать.
Всего лишь несколько метров отделяют его от Робиса, а следовательно, и от грядущих благ.
Не спуская глаз с Робиса, голова которого, словно буй, поднималась над морем людей, полицейский агент бросился в толпу. Однако пробраться вперед ему не удавалось. Никто не отталкивал его, не поднимал на него руки, но дорогу преграждала чья-то широкая, нечувствительная к ударам грудь. Он сунулся в другое место и натолкнулся на такое же препятствие. Повсюду он видел насмешливые лица и слышал эту сотрясающую воздух песню, от которой гудело в ушах. Близок Робис, да не достать его!… Вот людское течение относит его все дальше и дальше, а вместе с ним уплывают надежды на деньги и повышение… Агент сунул руку в карман за оружием, но обратно вытащить ее не смог. Не пошевелить было и другой рукой – плечи и локти рабочих так сдавили его, что он с трудом дышал. С места сдвинуться было невозможно.
– Пой, гаденыш! – крикнул кто-то. – Иль господа бога не боишься?
– Помогите! – заорал он благим матом, не видя никакой возможности воспользоваться свистком.
– Еретик! – Человек впереди него обернулся, осенил себя крестным знамением и ударил его в лицо. – Антихрист!
Со всех сторон его толкали, щипали, пинками подгоняли вперед. Шествие, пополнявшееся всё новыми и новыми демонстрантами, вышло на улицу. От злости, тычков и насмешек в голове у шпика окончательно помутилось. Толпа несла его, переворачивала, швыряла. И последний, самый сильный пинок отбросил его к подворотне. На лбу быстро выросла шишка, и что-то давило на шею. Кружка для подаяний Армии спасения. В дикой злобе агент швырнул ее вдогонку шагающей колонне. Встревоженные трелью свистка, сбежались городовые и шпики тайной полиции.
– Задержать! – прохрипел агент.
Околоточный развел руками:
– Так что не сможем. Кабы казаков вызвать, тогда возможно…
– Скорее, скорее! – сипел агент. – Задержать этого длинного бомбиста!
Кто-то бросился вдогонку. Околоточный безнадежным взглядом посмотрел вслед демонстрации, насчитывавшей уже многие сотни людей.
– Который?
– Да вон он! – крикнул было агент, но тут же осекся: Робис уже скрылся из виду.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой вода побеждает оружие
В Риге было два вокзала. Динабургский, с которого по Орловской железной дороге поддерживалась связь с губерниями и городами России, и Тукумский на Карловой улице, куда, кроме пригородных, прибывали и поезда из-за границы. Сейчас здесь царила неописуемая суматоха. Почти одновременно к перрону подкатили два состава. Первый отправлялся в Варшаву. Второй привез пассажиров из городков, местечек и курортов Курляндии. Оба паровоза тяжело дышали, выбрасывая под навес клубы дыма и пара. Ветер подхватывал их и гнал на людей, заставляя их чихать и кашлять.
Лишь привычные ко всему торговки яблоками продолжали громко расхваливать белый налив и графенштейн, который не успели сбыть на базаре:
– Возьмите, барыня! Сочные, сладкие, что твой мед! Берите за полцены, лишь бы назад не везти!…
Столь же энергично предлагали свои услуги тележечники в красных фуражках с надписью «Экспресс» и силачи из «Рижской артели» в синих головных уборах. Однако проворнее всех оказывались вокзальные носильщики в белых фартуках. Словно муравьи, сновали они вдоль длинного приступка, опоясавшего вагоны немецкой конструкции, протискивались во все двери, тащили тюки через окна и бесцеремонно толкали тех, кто сам нес свои пожитки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35