Он больше не чувствовал обиды. Робис был прав – с горстью боевиков тюрьмы не взять. Хорошо еще, что вчера отделались только несколькими легкими ранениями, а ведь могли погибнуть зря. Он напрасно не послушал товарищей. Весь день Атаман думал, что он должен пойти к Робису, честно признаться в том, что поступил, как дурак, и помириться. Однако заедала гордость. К тому же он не был уверен, что Робис так легко простит ему грубое нарушение дисциплины. Теперь чувство долга и товарищества побороло в нем все остальные чувства. Его охватило неудержимое стремление к действию.
– Стой! – услышал возле себя Атаман.
В этом голосе не было ни злобы, ни угрозы. Угроза была в выставленных вперед солдатских штыках, колючим заграждением перекрывших улицу Стабу. И Атаман понял, что это препятствие ему не преодолеть.
Он повернул и бросился бегом к Мельничной. Там, в столовой сестер Дрейфогель, где нередко бывали боевики, он надеялся найти помощников. Еще издали он заметил у входа пролетку и обрадовался – хоть Лихач здесь.
Лихач сидел вместе с Фаустом за обедом и рассказывал ему о самом знаменательном случае его боевой жизни – как после нападения на банк его кляча, увозившая Робиса, состязалась с преследовавшей их тройкой Регуса. У Фауста было великолепное настроение, потому что в кармане его пиджака лежал пузырек с нитроглицерином, принесенный рабочим из мастерских арсенала.
Атаман подошел к ним.
– «Коммуна» оцеплена!… – шепнул он. – Надо выручать Робиса и Брачку! Прихватите ребят! Я пошел в разведку… – и выбежал из столовой.
Лихач настиг его уже во дворе:
– Где же мы встретимся?
Атаман на мгновение обернулся:
– Клуб Атлетов знаешь? Встретимся там, во дворе.
Теперь он пытался приблизиться к конспиративной квартире с другой стороны. Но повсюду одно и то же – квартал оцеплен до самого Балтийского вагоностроительного завода. А шум выстрелов слышался еще дальше. Тренированный слух Атамана различил в нем и пулеметные очереди. Тут уж ни храбрость, ни самоотверженность не помогут – к своим не пробиться. И пробовать не стоит, лучше расставить посты на тех улицах, по которым поведут в «музей» арестованных товарищей, и попробовать напасть на конвой… Конечно, в том случае, если Регусу удастся их арестовать. В глубине души Атаман не допускал мысли о том, что Робис и Брачка дадут взять себя живыми.
Когда Атаман шел в клуб Атлетов, его обогнала открытая двуколка, в которой сидели Регус и Лихеев. Вскоре вслед за ней прогрохотали по мостовой две упряжки с полевыми пушками. Было ясно, куда они направлялись.
На углу Рыцарской Атаман столкнулся с Шампионом.
– Господин Русениек, вы?! Какое грандиозное сражение! Весь город только о том и говорит; у губернатора едва разрыв сердца не случился, а народ словно на крыльях!… Как я рад встретить вас целым и невредимым! Я опасался, нет ли и вас среди осажденных…
– Эх, кабы я был с ними! – огорченно вздохнул Атаман.
– Не могу ли я оказать вам какую-нибудь услугу? Только говорите быстрее. Я спешу, как не спешил еще никогда в жизни!
– Вас туда не пропустят! Я уже пробовал, и безуспешно…
– Вы меня еще не знаете! Если не поможет корреспондентское удостоверение, так я все равно проберусь, даже если бы пришлось лезть через канализационную трубу. Выверну наизнанку и небо и землю, но не успокоюсь! Говорите, что вам нужно, только скорее, скорее!
Атаман остановился:
– Слушайте, Шампион, наши в пятой квартире. Вам, наверное, они оба знакомы. Узнайте, что с ними. Если арестованы, то по какой улице их поведут. Я буду вас ждать в клубе Атлетов… Бегите туда, как только что-нибудь узнаете…
4
Пуля остановила стенные часы, но по количеству стреляных гильз Робис мог судить, что прошло по меньшей мере два часа.
Брачка разминал затекшие пальцы и твердил:
– Ну, брат, знаешь – в этой жизни нет правды ни на грош. То хоть подыхай от скуки, то веселись до упаду!
Напряжение борьбы на Робиса влияло иначе. Он, никогда не отличавшийся аппетитом, вдруг ощутил волчий голод и больше ни о чем думать не мог. А в доме, как назло, ни крошки хлеба. Но как только в событиях наступил неожиданный перелом, весь голод как рукой сняло.
Через бойницу в ставне влетела первая пуля. Брачка поклонился и сказал:
– Мерси!
Но Робису тут же пришлось прижаться к полу. Рискуя головой, Брачка выглянул наружу. Противник занял позицию в окнах дома напротив. Это означало, что теперь Робис и Брачка вынуждены будут стрелять не целясь и сейчас же отскакивать от бойницы. Придется и здесь возвести баррикаду из мешков с песком.
Едва они успели это сделать, как свинцовые гостьи стали одолевать их еще упорнее.
– С крыши лупят! – заметил Брачка.
Потеряв надежду быстро расправиться с боевиками, Регус затребовал у начальника гарнизона лучших стрелков. И теперь они вели огонь по бойницам.
Следующий час принес Робису и Брачке новый удар – пулеметы разбили вдребезги бронированные ставни задней комнаты, и в ней нельзя было больше появляться. А именно с той стороны и подкрадывалась самая большая опасность.
У боевиков кончились боеприпасы. Чтобы их пополнить, надо было пробраться в незащищенную теперь комнату. Склонившись над патронным ящиком, Брачка заметил две фигуры, которые, карабкаясь по крыше соседнего дома, приближались к открытому окну. Агенты Регуса воспользовались запасным выходом боевиков. Брачка хотел отпустить по их адресу одну из своих обычных шуток, но голос ему не повиновался. Его способность стрелять от этого, правда, не пострадала. С первого же выстрела он уложил одного агента, а другой удрал сам.
Прошел еще час, полный тревоги и напряжения. В любой миг можно было ожидать атаки через окно или через дверь. Безопасное пространство сужалось. Брачка был ранен в левое плечо. Он с трудом перезаряжал свой револьвер. Робиса пули пока щадили. Они разбили лишь деревянный приклад его маузера.
Залп за залпом без передышки! И вдруг… неожиданная тишина. Робис и Брачка даже не знали, живы ли нижние Криевини. Может быть, теперь они уже одни в осажденном доме. Брачка на всякий случай выстрелил еще раз наудачу.
Тишина, наступившая после шести часов непрерывной стрельбы, напрягала их нервы еще сильнее, чем шум боя. Робис осторожно подполз к окну. Когда он обернулся, лицо его было бледным. И Брачка понял, что дело оборачивается скверно.
– Крышка? – спросил он, пытаясь придать своему голосу равнодушный тон.
– Пушки! Одну поставили в подворотне, вторую – на соседнем дворе.
– Всего две?
Робис невольно улыбнулся.
– А тебе надо целый дивизион! Для нас достаточно и двух!
Они легли на пол. Продолжать стрельбу было бессмысленно.
– Знаешь, Робис, – тихо проговорил Брачка, – смешно получается! Никогда я не задумывался, каково у меня будет на душе, когда подойдет время протянуть ноги… Ты как себя чувствуешь?
– А ты?
– Знаешь, совсем погано. Чертовски жаль!… Мы здесь деремся вроде как герои!… Шесть часов подряд – одни с целой армией. А кто об этом будет знать? Разве что ангелы? Да только не пустит меня к ним старик Петр…
– Пустит! – усмехнулся Робис. – Мы, боевики, ведь тоже ангелы! Мы всем хотим добра. И не наша вина, что иногда приходится шагать по крови, не думая о том, своя она или чужая. Многих негодяев отправил я на тот свет, да вот жалею, что одного, который заслужил могилу, упустил!
Брачка закурил последнюю папиросу.
– Это все-таки не мог быть Лип Тулиан, – сказал он. – Он ведь не знает нашего адреса…
– Так-то оно так, – согласился Робис. – Но вот знать бы, на кого устроена облава. На нас или на других Криевиней? Если люди Регуса искали нас и лишь по ошибке наскочили на их квартиру… – Закончить фразу Робис не успел.
Во дворе прозвучал громкий, видимо усиленный рупором, голос:
– Сейчас начнем бомбардировку! Всем жильцам предлагается оставить квартиры и собраться у ворот!
Робис вскочил на ноги.
– Куда ты, глупая башка? – крикнул Брачка.
Робис распахнул платяной шкаф…
5
Тетушка Упеслаце вечно жаловалась на то, что в ее квартире пусто и неуютно. Она экономила на чем только возможно и каждый месяц хоть полтинник, да откладывала в сберегательную кассу Кредитного товарищества. Еще немного, и исполнится ее заветная мечта – в столовой, как раз против окна, займет давно отведенное ему место громадный буфет черного дуба с зелеными стеклами и резьбой в виде гроздьев винограда. Она уже давно присмотрела его в мебельном магазине.
Но теперь ей показалось, что в квартире неимоверно много вещей. После приказа покинуть дом прошло уже несколько минут, а Упеслаце все еще носилась из угла в угол, хватаясь то за перину, то за узел с одеждой, то за предмет своей гордости – зеркало в золоченой раме, которое перешло к ней от матери, и все-таки не могла решить, какие пожитки нужно спасать в первую очередь.
– Давай, мама, поторапливайся! – подгонял ее Мейнхард. – Пушки уже подвезли!
Упеслаце взглянула на сына и разозлилась. Легко ему говорить – сунул книги в чемодан, схватил отцовские сапоги, и все. Но тут Упеслаце спохватилась – она не должна сердиться на сына. Ведь только что, когда вокруг свистели пули и когда со стен и потолка сыпалась штукатурка, она молила бога сохранить жизнь сыну, и ей, и всем хорошим, добрым людям, с которыми она живет в этом доме вот уже двадцать пять лет.
Упеслаце не была знакома с боевиками, даже не помнила, что за последнее время кто-либо выходил из соседней квартиры. Но ее собственный брат Эдуард томился на далекой сахалинской каторге за отказ воевать на сопках Маньчжурии. Она еще хорошо помнила ту ночь, когда его и многих других арестантов, бледных, заросших бородами, погрузили в вагоны на рижском вокзале и отправили по этапу. И поэтому искренне симпатизировала тем, кто так отважно выдерживал натиск полиции.
Упеслаце побросала в наволочку ножи, вилки и ложки, которые всего лишь дважды появлялись на столе – на ее свадьбе и в день конфирмации Мейнхарда, – и вышла в переднюю. Вдруг она вздрогнула от неожиданности. В передней стояли двое юношей. Один из них, поменьше ростом, был в гимназической форме, другой – в тужурке с блестящими пуговицами, которую Упеслаце в суматохе приняла за мундир школьника.
– Соседи, наверное, прислали вас помочь мне вынести вещи? – догадалась Упеслаце. – Награди вас бог за ваше доброе сердце.
Брачка подмигнул Робису. «Все идет как по маслу», – говорил его взгляд. Но Робис понял, что это еще ничего не значит. Соседка должна подтвердить, что они – одноклассники сына. Иначе не поможет ни гимназическая форма на Брачке, ни его тужурка, к которой подошла бы фуражка Мейнхарда.
Перевоплощаясь в гимназистов, они рассчитывали не столько на свой моложавый вид, сколько на поддержку соседки, которой еще надо было заручиться.
– Вот, ребята, беритесь. Не тяжело ли будет? – Упеслаце сдернула с кровати матрац и одеяла.
– Да что ты, мамаша, не видишь? – В голосе Мейнхарда послышался восторг.
Только теперь Упеслаце заметила, с каким восхищением ее сын смотрит на пришельцев. Их лица были взволнованны, глаза горели. Такими она всегда представляла себе мучеников, идущих на смерть во имя своей веры.
– Господи, спаси меня, грешную! – Матрац выпал у нее из рук. – Ступайте, ступайте прочь! Не навлекайте на нас беду!
Ее лицо изображало такой страх, что Брачка отвернулся и разочарованно бросил:
– Да, тут нам искать нечего!
– Куда вы? Куда?
– Известно, куда. К святому Петру! Старичок давно дожидается, чтобы открыть нам врата рая.
Даже в такую минуту Брачка был способен улыбаться. И эта улыбка победила Упеслаце. «Ведь совсем еще мальчик, – подумала она. – Сидеть бы им обоим с Мейнхардом за школьной партой. Если я их прогоню, они погибнут, и брат никогда мне этого не простит. А ну как полицейские дознаются, кто они такие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Стой! – услышал возле себя Атаман.
В этом голосе не было ни злобы, ни угрозы. Угроза была в выставленных вперед солдатских штыках, колючим заграждением перекрывших улицу Стабу. И Атаман понял, что это препятствие ему не преодолеть.
Он повернул и бросился бегом к Мельничной. Там, в столовой сестер Дрейфогель, где нередко бывали боевики, он надеялся найти помощников. Еще издали он заметил у входа пролетку и обрадовался – хоть Лихач здесь.
Лихач сидел вместе с Фаустом за обедом и рассказывал ему о самом знаменательном случае его боевой жизни – как после нападения на банк его кляча, увозившая Робиса, состязалась с преследовавшей их тройкой Регуса. У Фауста было великолепное настроение, потому что в кармане его пиджака лежал пузырек с нитроглицерином, принесенный рабочим из мастерских арсенала.
Атаман подошел к ним.
– «Коммуна» оцеплена!… – шепнул он. – Надо выручать Робиса и Брачку! Прихватите ребят! Я пошел в разведку… – и выбежал из столовой.
Лихач настиг его уже во дворе:
– Где же мы встретимся?
Атаман на мгновение обернулся:
– Клуб Атлетов знаешь? Встретимся там, во дворе.
Теперь он пытался приблизиться к конспиративной квартире с другой стороны. Но повсюду одно и то же – квартал оцеплен до самого Балтийского вагоностроительного завода. А шум выстрелов слышался еще дальше. Тренированный слух Атамана различил в нем и пулеметные очереди. Тут уж ни храбрость, ни самоотверженность не помогут – к своим не пробиться. И пробовать не стоит, лучше расставить посты на тех улицах, по которым поведут в «музей» арестованных товарищей, и попробовать напасть на конвой… Конечно, в том случае, если Регусу удастся их арестовать. В глубине души Атаман не допускал мысли о том, что Робис и Брачка дадут взять себя живыми.
Когда Атаман шел в клуб Атлетов, его обогнала открытая двуколка, в которой сидели Регус и Лихеев. Вскоре вслед за ней прогрохотали по мостовой две упряжки с полевыми пушками. Было ясно, куда они направлялись.
На углу Рыцарской Атаман столкнулся с Шампионом.
– Господин Русениек, вы?! Какое грандиозное сражение! Весь город только о том и говорит; у губернатора едва разрыв сердца не случился, а народ словно на крыльях!… Как я рад встретить вас целым и невредимым! Я опасался, нет ли и вас среди осажденных…
– Эх, кабы я был с ними! – огорченно вздохнул Атаман.
– Не могу ли я оказать вам какую-нибудь услугу? Только говорите быстрее. Я спешу, как не спешил еще никогда в жизни!
– Вас туда не пропустят! Я уже пробовал, и безуспешно…
– Вы меня еще не знаете! Если не поможет корреспондентское удостоверение, так я все равно проберусь, даже если бы пришлось лезть через канализационную трубу. Выверну наизнанку и небо и землю, но не успокоюсь! Говорите, что вам нужно, только скорее, скорее!
Атаман остановился:
– Слушайте, Шампион, наши в пятой квартире. Вам, наверное, они оба знакомы. Узнайте, что с ними. Если арестованы, то по какой улице их поведут. Я буду вас ждать в клубе Атлетов… Бегите туда, как только что-нибудь узнаете…
4
Пуля остановила стенные часы, но по количеству стреляных гильз Робис мог судить, что прошло по меньшей мере два часа.
Брачка разминал затекшие пальцы и твердил:
– Ну, брат, знаешь – в этой жизни нет правды ни на грош. То хоть подыхай от скуки, то веселись до упаду!
Напряжение борьбы на Робиса влияло иначе. Он, никогда не отличавшийся аппетитом, вдруг ощутил волчий голод и больше ни о чем думать не мог. А в доме, как назло, ни крошки хлеба. Но как только в событиях наступил неожиданный перелом, весь голод как рукой сняло.
Через бойницу в ставне влетела первая пуля. Брачка поклонился и сказал:
– Мерси!
Но Робису тут же пришлось прижаться к полу. Рискуя головой, Брачка выглянул наружу. Противник занял позицию в окнах дома напротив. Это означало, что теперь Робис и Брачка вынуждены будут стрелять не целясь и сейчас же отскакивать от бойницы. Придется и здесь возвести баррикаду из мешков с песком.
Едва они успели это сделать, как свинцовые гостьи стали одолевать их еще упорнее.
– С крыши лупят! – заметил Брачка.
Потеряв надежду быстро расправиться с боевиками, Регус затребовал у начальника гарнизона лучших стрелков. И теперь они вели огонь по бойницам.
Следующий час принес Робису и Брачке новый удар – пулеметы разбили вдребезги бронированные ставни задней комнаты, и в ней нельзя было больше появляться. А именно с той стороны и подкрадывалась самая большая опасность.
У боевиков кончились боеприпасы. Чтобы их пополнить, надо было пробраться в незащищенную теперь комнату. Склонившись над патронным ящиком, Брачка заметил две фигуры, которые, карабкаясь по крыше соседнего дома, приближались к открытому окну. Агенты Регуса воспользовались запасным выходом боевиков. Брачка хотел отпустить по их адресу одну из своих обычных шуток, но голос ему не повиновался. Его способность стрелять от этого, правда, не пострадала. С первого же выстрела он уложил одного агента, а другой удрал сам.
Прошел еще час, полный тревоги и напряжения. В любой миг можно было ожидать атаки через окно или через дверь. Безопасное пространство сужалось. Брачка был ранен в левое плечо. Он с трудом перезаряжал свой револьвер. Робиса пули пока щадили. Они разбили лишь деревянный приклад его маузера.
Залп за залпом без передышки! И вдруг… неожиданная тишина. Робис и Брачка даже не знали, живы ли нижние Криевини. Может быть, теперь они уже одни в осажденном доме. Брачка на всякий случай выстрелил еще раз наудачу.
Тишина, наступившая после шести часов непрерывной стрельбы, напрягала их нервы еще сильнее, чем шум боя. Робис осторожно подполз к окну. Когда он обернулся, лицо его было бледным. И Брачка понял, что дело оборачивается скверно.
– Крышка? – спросил он, пытаясь придать своему голосу равнодушный тон.
– Пушки! Одну поставили в подворотне, вторую – на соседнем дворе.
– Всего две?
Робис невольно улыбнулся.
– А тебе надо целый дивизион! Для нас достаточно и двух!
Они легли на пол. Продолжать стрельбу было бессмысленно.
– Знаешь, Робис, – тихо проговорил Брачка, – смешно получается! Никогда я не задумывался, каково у меня будет на душе, когда подойдет время протянуть ноги… Ты как себя чувствуешь?
– А ты?
– Знаешь, совсем погано. Чертовски жаль!… Мы здесь деремся вроде как герои!… Шесть часов подряд – одни с целой армией. А кто об этом будет знать? Разве что ангелы? Да только не пустит меня к ним старик Петр…
– Пустит! – усмехнулся Робис. – Мы, боевики, ведь тоже ангелы! Мы всем хотим добра. И не наша вина, что иногда приходится шагать по крови, не думая о том, своя она или чужая. Многих негодяев отправил я на тот свет, да вот жалею, что одного, который заслужил могилу, упустил!
Брачка закурил последнюю папиросу.
– Это все-таки не мог быть Лип Тулиан, – сказал он. – Он ведь не знает нашего адреса…
– Так-то оно так, – согласился Робис. – Но вот знать бы, на кого устроена облава. На нас или на других Криевиней? Если люди Регуса искали нас и лишь по ошибке наскочили на их квартиру… – Закончить фразу Робис не успел.
Во дворе прозвучал громкий, видимо усиленный рупором, голос:
– Сейчас начнем бомбардировку! Всем жильцам предлагается оставить квартиры и собраться у ворот!
Робис вскочил на ноги.
– Куда ты, глупая башка? – крикнул Брачка.
Робис распахнул платяной шкаф…
5
Тетушка Упеслаце вечно жаловалась на то, что в ее квартире пусто и неуютно. Она экономила на чем только возможно и каждый месяц хоть полтинник, да откладывала в сберегательную кассу Кредитного товарищества. Еще немного, и исполнится ее заветная мечта – в столовой, как раз против окна, займет давно отведенное ему место громадный буфет черного дуба с зелеными стеклами и резьбой в виде гроздьев винограда. Она уже давно присмотрела его в мебельном магазине.
Но теперь ей показалось, что в квартире неимоверно много вещей. После приказа покинуть дом прошло уже несколько минут, а Упеслаце все еще носилась из угла в угол, хватаясь то за перину, то за узел с одеждой, то за предмет своей гордости – зеркало в золоченой раме, которое перешло к ней от матери, и все-таки не могла решить, какие пожитки нужно спасать в первую очередь.
– Давай, мама, поторапливайся! – подгонял ее Мейнхард. – Пушки уже подвезли!
Упеслаце взглянула на сына и разозлилась. Легко ему говорить – сунул книги в чемодан, схватил отцовские сапоги, и все. Но тут Упеслаце спохватилась – она не должна сердиться на сына. Ведь только что, когда вокруг свистели пули и когда со стен и потолка сыпалась штукатурка, она молила бога сохранить жизнь сыну, и ей, и всем хорошим, добрым людям, с которыми она живет в этом доме вот уже двадцать пять лет.
Упеслаце не была знакома с боевиками, даже не помнила, что за последнее время кто-либо выходил из соседней квартиры. Но ее собственный брат Эдуард томился на далекой сахалинской каторге за отказ воевать на сопках Маньчжурии. Она еще хорошо помнила ту ночь, когда его и многих других арестантов, бледных, заросших бородами, погрузили в вагоны на рижском вокзале и отправили по этапу. И поэтому искренне симпатизировала тем, кто так отважно выдерживал натиск полиции.
Упеслаце побросала в наволочку ножи, вилки и ложки, которые всего лишь дважды появлялись на столе – на ее свадьбе и в день конфирмации Мейнхарда, – и вышла в переднюю. Вдруг она вздрогнула от неожиданности. В передней стояли двое юношей. Один из них, поменьше ростом, был в гимназической форме, другой – в тужурке с блестящими пуговицами, которую Упеслаце в суматохе приняла за мундир школьника.
– Соседи, наверное, прислали вас помочь мне вынести вещи? – догадалась Упеслаце. – Награди вас бог за ваше доброе сердце.
Брачка подмигнул Робису. «Все идет как по маслу», – говорил его взгляд. Но Робис понял, что это еще ничего не значит. Соседка должна подтвердить, что они – одноклассники сына. Иначе не поможет ни гимназическая форма на Брачке, ни его тужурка, к которой подошла бы фуражка Мейнхарда.
Перевоплощаясь в гимназистов, они рассчитывали не столько на свой моложавый вид, сколько на поддержку соседки, которой еще надо было заручиться.
– Вот, ребята, беритесь. Не тяжело ли будет? – Упеслаце сдернула с кровати матрац и одеяла.
– Да что ты, мамаша, не видишь? – В голосе Мейнхарда послышался восторг.
Только теперь Упеслаце заметила, с каким восхищением ее сын смотрит на пришельцев. Их лица были взволнованны, глаза горели. Такими она всегда представляла себе мучеников, идущих на смерть во имя своей веры.
– Господи, спаси меня, грешную! – Матрац выпал у нее из рук. – Ступайте, ступайте прочь! Не навлекайте на нас беду!
Ее лицо изображало такой страх, что Брачка отвернулся и разочарованно бросил:
– Да, тут нам искать нечего!
– Куда вы? Куда?
– Известно, куда. К святому Петру! Старичок давно дожидается, чтобы открыть нам врата рая.
Даже в такую минуту Брачка был способен улыбаться. И эта улыбка победила Упеслаце. «Ведь совсем еще мальчик, – подумала она. – Сидеть бы им обоим с Мейнхардом за школьной партой. Если я их прогоню, они погибнут, и брат никогда мне этого не простит. А ну как полицейские дознаются, кто они такие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35