Такой не имеет права держать подмастерьев, значит, мастерская слишком мала для солидного заказа. Акционерное общество «Электра»! Фауст наморщил лоб – слишком новомодное название. И в самом деле, оно основано лишь в нынешнем году, уже после постройки тюрьмы. Так Фауст перебирал и отбрасывал фирму за фирмой, пока не натолкнулся на фамилию Людвиг. «Христиан Людвиг – слесарная мастерская, М. Господская ул., собственный дом, точно и в срок производит установочные и ремонтные работы, большой выбор патентованных замков «Иейл». Фамилия вызывала странные ассоциации. Фауст почему-то вспомнил о своей сестре: как там она, бедняжка? Почему он вдруг подумал о Дине? Должна же быть какая-то логическая связь!… Прочитал фамилию Людвиг, а перед глазами возник образ сестры. Людвиг… Людвиг… Это же фамилия начальника тюрьмы! Не в родстве ли они? Фауст перелистал список жителей города и с удовлетворением прочел стоящие рядом два имени: «Людвиг Христиан Амадеусович, владелец слесарной мастерской; Людвиг Отто Амадеусович, полковник в отставке, начальник рижской тюрьмы». Ясно – братья. Навряд ли это совпадение. Слишком уж редкое имя у отца. Напрашивается вывод: начальник тюрьмы столь выгодное дельце наверняка устроил своему брату.
Впрочем, гипотеза Фауста подтвердилась лишь отчасти. Владелец мастерской хоть и оказался братом начальника тюрьмы, однако Отто Людвиг еще находился на военной службе, и замки изготовила петербургская фирма «Северорусское общество «Металл», часть акций в котором принадлежала вице-директору департамента тюрем. Один из рабочих мастерской Людвига оказался своим человеком. Поняв, в чем дело, он с большой осторожностью узнал, что Христиану Людвигу достался лишь заказ на замок и ключи к новым воротам. Мастеровой пообещал сделать дубликат.
Как достать остальные ключи? Подделать тюремную печать – дело несложное, но что это даст? Если он от имени начальника тюрьмы затребует новые ключи взамен якобы поломанных, «Металл» пошлет эти ключи в тюрьму. Не будет ли проще и надежнее самому отправиться в Петербург? И, выкурив недельную порцию табаку, Фауст пришел к поразительному открытию – это и есть самое простое и быстрое решение проблемы. Если в Риге мастер не отказал в поддержке, то товарищи на «Металле» наверняка помогут.
Вечером боевики снова собрались все вместе.
– Что же получается? – рассуждал Робис. – Сегодня ночью ты выедешь, завтра к вечеру будешь в Петербурге, не меньше дня уйдет на то, чтобы установить связи и достать ключи. Стало быть, в лучшем случае мы можем ожидать тебя не раньше шестого.
– Целых три дня! На кой черт терять столько времени?! – воскликнул Атаман. – Со дня на день могут объявить военное положение.
– К черту ключи, ясно! – решительно выкрикнул Брачка. – Возьмем по топору и выставим двери!
– Поднимется такой шум, что все тюремщики сбегутся, – возразил Атаман. – Да и пока топором взломаешь одну камеру, ключом можно отомкнуть десять. Риск – благородное дело, но на этот раз…
Брачка удивленно взглянул на своего кумира – как изменился Атаман. Если так пойдет дальше, из него выйдет второй Робис.
– Атаман прав! – сказал Робис. – Никаких авантюр!
– А я, знаешь, все-таки прихвачу топорик, – стоял на своем Брачка. – Это самый верный ключ!…
– Значит, нападаем шестого, – перебил Атаман.
– Товарищи, надо внести поправку и на непредвиденные обстоятельства, – заметил Фауст. – Проще говоря, на случайности. Надо иметь несколько дней в резерве. Вы забыли, что мне придется иметь дело с людьми, а не с цифрами!
Робис подошел к стенному календарю и, полистав его, сказал:
– Нападем в ночь на тринадцатое!
– Ну, нашел подходящий день! – вспылил Брачка. – Чертова дюжина…
– Зато луны не будет, – спокойно пояснил Робис. – Темнота – наш союзник.
Как ни ныло у Атамана сердце, он согласился, что это самое разумное. Возражать не стал, а про себя подумал: «Сегодня всего лишь третье сентября… Еще десять долгих дней! Как-то их выдержит Дина?…»
5
Четвертое сентября. На сегодня назначен побег. Через десять часов смена охраны. Парабеллум постучит в дверь, и начнется то, чего уже не остановить. На душе у Дины неспокойно. Накануне нападения на банк Дина тоже не спала всю ночь, но тогда это было волнение перед первым боевым крещением. Сегодня – другое. Ей не хватает веры в успех. Слишком много преград на пути к свободе, для того чтобы преодолеть их вчетвером. И даже если удастся прорваться за ворота, тревога поднимет на ноги всю охрану и начнется погоня. Хоть были бы предупреждены товарищи на воле! Но Парабеллум строго-настрого запретил писать, и никто их за тюремными стенами ждать не будет. До некоторой степени Парабеллум, конечно, прав. Ведь предатель еще не обнаружен – письмо может попасть ему в руки. Выходит, им надо полагаться лишь на собственные силы и на свое везение.
В этой их затее все так ненадежно! И как сомнительна бомба, которой они собираются пугать тюремщиков! Дина лепила ее из хлебного мякиша, отщипывая по кусочку от каждого пайка. Ее могут обнаружить при первом же обыске. Хорошо еще, что в последние дни камеру не обшаривали.
Если Дина в конце концов и согласилась участвовать, то лишь потому, что терять ей было нечего. Легче принять смерть от пули во время побега, чем кончить свой век в петле. Но в то же время до виселицы она могла прожить еще несколько месяцев. А жить – значит надеяться. Но нельзя думать лишь о себе одной. Не будь на то важной причины, Парабеллум так отчаянно не рвался бы на свободу. И Дина инстинктивно чувствовала, что тут есть какая-то связь с деньгами.
Прогулка. Осталось всего восемь часов. Скоро принесут ужин. Затем последняя вечерняя поверка, еще четыре часа ожидания…
У Дины нарастало тревожное чувство. Не было сил ни сидеть, ни лежать – только ходить, непрерывно ходить из угла в угол. Она на миг выглянула в окно. Что ждет ее сегодняшней ночью?
Движется время. Все вперед и вперед к роковому часу. Еще не поздно отказаться, попробовать отговорить других от необдуманного шага. Но ведь это объяснят трусостью. И как ей повлиять на Парабеллума?
В таком настроении Дина получила письмо от Атамана. В иное время оно превратило бы весь день в праздник, а сейчас строки доходили до нее словно сквозь мглу тумана.
«Милая девочка, я в таком состоянии, что просто не могу не писать тебе. Осень вдруг обернулась весной, даже кажется, будто снова защелкали соловьи. Сверкает солнце, и вот уже совсем скоро жизнь опять станет прекрасной! Но по-настоящему прекрасной она может быть, только если мы будем вместе. Не думай, что я позабыл тебя. Как раз сегодня вспоминал с друзьями, как я пришел к тебе первый раз в Льеже. В тот раз мы с тобой говорили о Лермонтове. И сейчас мы с Робисом подумали, что вам там очень недостает книг. Вскоре перешлю тебе роман Шампиона о Бастилии, который, наверное, понравится и остальным. Вообще-то он предназначен к твоему дню рождения как сюрприз, но я не могу ждать еще десять дней и не поведать о нем, зная, как трудно вам в тюрьме без книг. Для остальных пусть это будет приятной неожиданностью».
Письмо звучало шуткой. Наверное, Атаман хотел немного развеселить ее и заставить забыть о мрачном окружении. Но если бы он только знал, как далеки сейчас ее мысли от шуток! Дина уже было хотела уничтожить записку, но что-то удержало ее. Последнее письмо Атамана было написано совсем в другом тоне. Что же произошло?! И она еще раз перечитала скупые и забавные строчки.
«Сюрприз к твоему дню рождения»… Странно, Атаман ведь знает, что она родилась в апреле. А тут написано: «еще десять дней». И вообще у Шампиона нет такого романа о нападении на Бастилию.
И вдруг Дина расцеловала грязную бумажку. «Эрнест, ты, наверное, очень любишь меня! Собирались сообщить об освобождении лишь в самую последнюю минуту, когда все будет окончательно решено и подготовлено. Но ты не хотел, чтобы я эти дни напрасно мучилась. Потому и прислал письмо, которое могу понять только я одна. Ведь, кроме меня, никому не известно, что ты в Льеже проник в мою квартиру со своим ключом. «Наверное, понравится и остальным» – означает, что освободят всех; «еще десять дней» – срок».
Дина даже не пыталась представить себе, как произойдет само освобождение. Если им руководит Робис и в нем участвует Атаман, оно наверняка удастся. В этот момент она думала лишь о том, что от побега теперь надо отказаться. Записка пришла вовремя. Надо, не мешкая, сообщить товарищам. После ужина это будет уже невозможно. Она уже начала писать, как в мозгу мелькнуло предупреждение Атамана ни о чем не говорить остальным. Придется, однако, его нарушить. Необходимо спасти Парабеллума, Грома, Липа Тулиана от ненужного риска. Товарищи на воле ведь и не подозревают о том, что они хотят вырваться из тюрьмы, рассчитывая лишь на свои силы. Надо рассказать о предстоящем налете, иначе Парабеллума не переубедить. Умолчать об этом было бы преступлением.
Вместе с Парабеллумом письмо Дины прочитал и Лип Тулиан.
– Ну, что теперь? – спросил он.
Парабеллум не отвечал. Он тяжело опустился на койку и подпер голову руками. Трудно согласиться с тем, чтобы тебя еще десять дней считали предателем. Но тогда больше шансов вновь свидеться с Робисом и сказать ему, где спрятаны деньги. А при таком побеге, как они задумали, всякое может случиться. Он поднялся и, взяв деревянную ложку, подошел к стене.
– Ты что хочешь сделать?
– Передать Грому. Побега не будет!
– Успеется. Прежде надо все как следует обмозговать, – сказал Лип Тулиан. – На мой взгляд, было бы правильнее не отказываться от нашего плана. Ты думаешь, так легко прорваться в тюрьму? А если им не удастся нас выручить, что тогда?
– Робис командует. Все в порядке! – И Парабеллум выстукал: «Грому. Отменяется».
Лип Тулиан больше не пытался переубедить товарища по камере, но было заметно, что нервы его напряжены до крайности. Едва попробовав вечернюю похлебку, он тут же выплеснул ее на пол и позвал надзирателя.
– Чем нас тут кормят?! Собаки мы вам, что ли! Давайте сюда начальника, если не хотите, чтобы я пожаловался в Петербург.
– Господин начальник приказывали их так поздно не беспокоить! – отклонил требование надзиратель.
– А мне все равно! Давайте начальника, не то объявлю голодовку!
– Ладно, ладно, не ори только! – сердито проворчал надзиратель и вывел Липа Тулиана в коридор. – Погоди, задаст тебе начальник жару, в два счета отобьет всякую охоту жаловаться!
Однако, увидев Липа Тулиана, Людвиг ничуть не разозлился за поздний визит. Раскрыв дверь в кабинет, он сказал:
– Подождите, сейчас придет.
Лип Тулиан нервно ходил по комнате. Потом он заметил на столе написанный рукой Лихеева набросок донесения, который весьма заинтересовал его. А содержало оно вот что:
«…Осмелюсь напомнить вашему превосходительству, что Жених поступил к нам на службу, после того как выдал полиции распространителя подстрекательских листовок в банке. По нашему заданию он вступил в группу «Мстители» и оказал нам много важных услуг. Благодаря ему удалось арестовать известных террористов Грома и Букелиса. Чтобы укрепить репутацию Жениха в среде боевиков, было решено арестовать его и перевести в тайную полицию, с тем чтобы устроить ему побег, после того как Жених установит там прочные связи с боевиками. Сразу же после его мнимого ареста его освободил Атаман. Таким образом, Жених заслужил надлежащее доверие и был допущен к участию в нападении на Русский международный банк, о коем я уже имел честь докладывать вашему превосходительству. К сожалению, налетчикам откуда-то стало известно, что среди них есть предатель. Посему нельзя винить Жениха за частичную неудачу наших действий, направленных на ликвидацию террористической банды. Даже наоборот – он сумел своевременно и ловко отвести от себя подозрения (правда, открыв адрес нашей явки, каковую мы были вынуждены тотчас сменить).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Впрочем, гипотеза Фауста подтвердилась лишь отчасти. Владелец мастерской хоть и оказался братом начальника тюрьмы, однако Отто Людвиг еще находился на военной службе, и замки изготовила петербургская фирма «Северорусское общество «Металл», часть акций в котором принадлежала вице-директору департамента тюрем. Один из рабочих мастерской Людвига оказался своим человеком. Поняв, в чем дело, он с большой осторожностью узнал, что Христиану Людвигу достался лишь заказ на замок и ключи к новым воротам. Мастеровой пообещал сделать дубликат.
Как достать остальные ключи? Подделать тюремную печать – дело несложное, но что это даст? Если он от имени начальника тюрьмы затребует новые ключи взамен якобы поломанных, «Металл» пошлет эти ключи в тюрьму. Не будет ли проще и надежнее самому отправиться в Петербург? И, выкурив недельную порцию табаку, Фауст пришел к поразительному открытию – это и есть самое простое и быстрое решение проблемы. Если в Риге мастер не отказал в поддержке, то товарищи на «Металле» наверняка помогут.
Вечером боевики снова собрались все вместе.
– Что же получается? – рассуждал Робис. – Сегодня ночью ты выедешь, завтра к вечеру будешь в Петербурге, не меньше дня уйдет на то, чтобы установить связи и достать ключи. Стало быть, в лучшем случае мы можем ожидать тебя не раньше шестого.
– Целых три дня! На кой черт терять столько времени?! – воскликнул Атаман. – Со дня на день могут объявить военное положение.
– К черту ключи, ясно! – решительно выкрикнул Брачка. – Возьмем по топору и выставим двери!
– Поднимется такой шум, что все тюремщики сбегутся, – возразил Атаман. – Да и пока топором взломаешь одну камеру, ключом можно отомкнуть десять. Риск – благородное дело, но на этот раз…
Брачка удивленно взглянул на своего кумира – как изменился Атаман. Если так пойдет дальше, из него выйдет второй Робис.
– Атаман прав! – сказал Робис. – Никаких авантюр!
– А я, знаешь, все-таки прихвачу топорик, – стоял на своем Брачка. – Это самый верный ключ!…
– Значит, нападаем шестого, – перебил Атаман.
– Товарищи, надо внести поправку и на непредвиденные обстоятельства, – заметил Фауст. – Проще говоря, на случайности. Надо иметь несколько дней в резерве. Вы забыли, что мне придется иметь дело с людьми, а не с цифрами!
Робис подошел к стенному календарю и, полистав его, сказал:
– Нападем в ночь на тринадцатое!
– Ну, нашел подходящий день! – вспылил Брачка. – Чертова дюжина…
– Зато луны не будет, – спокойно пояснил Робис. – Темнота – наш союзник.
Как ни ныло у Атамана сердце, он согласился, что это самое разумное. Возражать не стал, а про себя подумал: «Сегодня всего лишь третье сентября… Еще десять долгих дней! Как-то их выдержит Дина?…»
5
Четвертое сентября. На сегодня назначен побег. Через десять часов смена охраны. Парабеллум постучит в дверь, и начнется то, чего уже не остановить. На душе у Дины неспокойно. Накануне нападения на банк Дина тоже не спала всю ночь, но тогда это было волнение перед первым боевым крещением. Сегодня – другое. Ей не хватает веры в успех. Слишком много преград на пути к свободе, для того чтобы преодолеть их вчетвером. И даже если удастся прорваться за ворота, тревога поднимет на ноги всю охрану и начнется погоня. Хоть были бы предупреждены товарищи на воле! Но Парабеллум строго-настрого запретил писать, и никто их за тюремными стенами ждать не будет. До некоторой степени Парабеллум, конечно, прав. Ведь предатель еще не обнаружен – письмо может попасть ему в руки. Выходит, им надо полагаться лишь на собственные силы и на свое везение.
В этой их затее все так ненадежно! И как сомнительна бомба, которой они собираются пугать тюремщиков! Дина лепила ее из хлебного мякиша, отщипывая по кусочку от каждого пайка. Ее могут обнаружить при первом же обыске. Хорошо еще, что в последние дни камеру не обшаривали.
Если Дина в конце концов и согласилась участвовать, то лишь потому, что терять ей было нечего. Легче принять смерть от пули во время побега, чем кончить свой век в петле. Но в то же время до виселицы она могла прожить еще несколько месяцев. А жить – значит надеяться. Но нельзя думать лишь о себе одной. Не будь на то важной причины, Парабеллум так отчаянно не рвался бы на свободу. И Дина инстинктивно чувствовала, что тут есть какая-то связь с деньгами.
Прогулка. Осталось всего восемь часов. Скоро принесут ужин. Затем последняя вечерняя поверка, еще четыре часа ожидания…
У Дины нарастало тревожное чувство. Не было сил ни сидеть, ни лежать – только ходить, непрерывно ходить из угла в угол. Она на миг выглянула в окно. Что ждет ее сегодняшней ночью?
Движется время. Все вперед и вперед к роковому часу. Еще не поздно отказаться, попробовать отговорить других от необдуманного шага. Но ведь это объяснят трусостью. И как ей повлиять на Парабеллума?
В таком настроении Дина получила письмо от Атамана. В иное время оно превратило бы весь день в праздник, а сейчас строки доходили до нее словно сквозь мглу тумана.
«Милая девочка, я в таком состоянии, что просто не могу не писать тебе. Осень вдруг обернулась весной, даже кажется, будто снова защелкали соловьи. Сверкает солнце, и вот уже совсем скоро жизнь опять станет прекрасной! Но по-настоящему прекрасной она может быть, только если мы будем вместе. Не думай, что я позабыл тебя. Как раз сегодня вспоминал с друзьями, как я пришел к тебе первый раз в Льеже. В тот раз мы с тобой говорили о Лермонтове. И сейчас мы с Робисом подумали, что вам там очень недостает книг. Вскоре перешлю тебе роман Шампиона о Бастилии, который, наверное, понравится и остальным. Вообще-то он предназначен к твоему дню рождения как сюрприз, но я не могу ждать еще десять дней и не поведать о нем, зная, как трудно вам в тюрьме без книг. Для остальных пусть это будет приятной неожиданностью».
Письмо звучало шуткой. Наверное, Атаман хотел немного развеселить ее и заставить забыть о мрачном окружении. Но если бы он только знал, как далеки сейчас ее мысли от шуток! Дина уже было хотела уничтожить записку, но что-то удержало ее. Последнее письмо Атамана было написано совсем в другом тоне. Что же произошло?! И она еще раз перечитала скупые и забавные строчки.
«Сюрприз к твоему дню рождения»… Странно, Атаман ведь знает, что она родилась в апреле. А тут написано: «еще десять дней». И вообще у Шампиона нет такого романа о нападении на Бастилию.
И вдруг Дина расцеловала грязную бумажку. «Эрнест, ты, наверное, очень любишь меня! Собирались сообщить об освобождении лишь в самую последнюю минуту, когда все будет окончательно решено и подготовлено. Но ты не хотел, чтобы я эти дни напрасно мучилась. Потому и прислал письмо, которое могу понять только я одна. Ведь, кроме меня, никому не известно, что ты в Льеже проник в мою квартиру со своим ключом. «Наверное, понравится и остальным» – означает, что освободят всех; «еще десять дней» – срок».
Дина даже не пыталась представить себе, как произойдет само освобождение. Если им руководит Робис и в нем участвует Атаман, оно наверняка удастся. В этот момент она думала лишь о том, что от побега теперь надо отказаться. Записка пришла вовремя. Надо, не мешкая, сообщить товарищам. После ужина это будет уже невозможно. Она уже начала писать, как в мозгу мелькнуло предупреждение Атамана ни о чем не говорить остальным. Придется, однако, его нарушить. Необходимо спасти Парабеллума, Грома, Липа Тулиана от ненужного риска. Товарищи на воле ведь и не подозревают о том, что они хотят вырваться из тюрьмы, рассчитывая лишь на свои силы. Надо рассказать о предстоящем налете, иначе Парабеллума не переубедить. Умолчать об этом было бы преступлением.
Вместе с Парабеллумом письмо Дины прочитал и Лип Тулиан.
– Ну, что теперь? – спросил он.
Парабеллум не отвечал. Он тяжело опустился на койку и подпер голову руками. Трудно согласиться с тем, чтобы тебя еще десять дней считали предателем. Но тогда больше шансов вновь свидеться с Робисом и сказать ему, где спрятаны деньги. А при таком побеге, как они задумали, всякое может случиться. Он поднялся и, взяв деревянную ложку, подошел к стене.
– Ты что хочешь сделать?
– Передать Грому. Побега не будет!
– Успеется. Прежде надо все как следует обмозговать, – сказал Лип Тулиан. – На мой взгляд, было бы правильнее не отказываться от нашего плана. Ты думаешь, так легко прорваться в тюрьму? А если им не удастся нас выручить, что тогда?
– Робис командует. Все в порядке! – И Парабеллум выстукал: «Грому. Отменяется».
Лип Тулиан больше не пытался переубедить товарища по камере, но было заметно, что нервы его напряжены до крайности. Едва попробовав вечернюю похлебку, он тут же выплеснул ее на пол и позвал надзирателя.
– Чем нас тут кормят?! Собаки мы вам, что ли! Давайте сюда начальника, если не хотите, чтобы я пожаловался в Петербург.
– Господин начальник приказывали их так поздно не беспокоить! – отклонил требование надзиратель.
– А мне все равно! Давайте начальника, не то объявлю голодовку!
– Ладно, ладно, не ори только! – сердито проворчал надзиратель и вывел Липа Тулиана в коридор. – Погоди, задаст тебе начальник жару, в два счета отобьет всякую охоту жаловаться!
Однако, увидев Липа Тулиана, Людвиг ничуть не разозлился за поздний визит. Раскрыв дверь в кабинет, он сказал:
– Подождите, сейчас придет.
Лип Тулиан нервно ходил по комнате. Потом он заметил на столе написанный рукой Лихеева набросок донесения, который весьма заинтересовал его. А содержало оно вот что:
«…Осмелюсь напомнить вашему превосходительству, что Жених поступил к нам на службу, после того как выдал полиции распространителя подстрекательских листовок в банке. По нашему заданию он вступил в группу «Мстители» и оказал нам много важных услуг. Благодаря ему удалось арестовать известных террористов Грома и Букелиса. Чтобы укрепить репутацию Жениха в среде боевиков, было решено арестовать его и перевести в тайную полицию, с тем чтобы устроить ему побег, после того как Жених установит там прочные связи с боевиками. Сразу же после его мнимого ареста его освободил Атаман. Таким образом, Жених заслужил надлежащее доверие и был допущен к участию в нападении на Русский международный банк, о коем я уже имел честь докладывать вашему превосходительству. К сожалению, налетчикам откуда-то стало известно, что среди них есть предатель. Посему нельзя винить Жениха за частичную неудачу наших действий, направленных на ликвидацию террористической банды. Даже наоборот – он сумел своевременно и ловко отвести от себя подозрения (правда, открыв адрес нашей явки, каковую мы были вынуждены тотчас сменить).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35