Конечно, приближаться к ней нельзя, особенно сейчас, — ОПАСНО из-за рыскающей повсюду ПОЛИЦИИ. Но ему страшно хотелось ее видеть, хотелось принюхаться к аромату ее древесины, от которой так сладко тянуло кровью; хотелось припасть ухом к гладким доскам, чтобы еще разок на сладиться воплями самозванцев, воплями, загнанными в дерево, как занозы.
Пальцы Иисуса судорожно стиснули нунчаки еще до того, как он осознал, кого видит. Да, он здесь, идет прямо перед ним по пристани — бородка, белая, застегнутая наглухо рубашка с длинными рукавами, зеленые шорты, сандалии священника и развевающиеся на ветру каштановые волосы.
Иисуса пробил холодный пот, и он еще сильнее вжался в чашу фонтана.
ОН здесь! КЛОШАР здесь, сидит и жмется к фонтану! Не оборачиваться — не дать ему почувствовать, что его заметили. Просто идти вперед, очень СПОКОЙНО, вон до той яхты, так, поглазеть на эту очаровательную яхту, на трапезу ее очаровательных чистеньких пассажиров; и — только один разочек! — взглянуть назад, да, ОН здесь, сидит на корточках, прижавшись к мраморной стенке. ОН грязен, ОН так ГРЯЗЕН, что его придется долго МЫТЬ. Полоскать ИЗНУТРИ и СНАРУЖИ, пока вода не станет ПРОЗРАЧНОЙ и ЧИСТОЙ. Девица этой ночью также не была ЧИСТОЙ. В карманах ее джинсов были наркотики. Он высыпал их в море. Наркотики — это ПЛОХО. Они делают СУМАСШЕДШИМ. Вот почему он не принимает лекарств — он хочет быть ЧИСТЫМ.
Он снова пустился в путь, беззаботно помахивая руками.
Этот человек его не заметил! Этот человек уходит! В каком-то безумном восторге Иисус вылетел из своего укрытия и принялся скакать и болтать с самим собой, пугая одних и развлекая других. Убийца с сияющими глазами его не заметил, поскольку он вообще невидим. Сама смерть не могла его найти: она нашла старину Деде, безымянную девушку, десятки других людей, умерших на его глазах за пятнадцать лет блужданий, — а вот его не видела! Потому что он — невидим! Вот в чем дело!
Он прыгнул еще выше, плюхнулся в заполненную водой чашу и, потрясая нунчаками, бросился к струе, бившей из носа черного мраморного дельфина.
— Чего мы стоим, нужно вызвать полицию. Он болен.
— Да полно вам, бабушка, он же никому ничего не делает.
— Нет, у него припадок… ломка, наверное…
— Жоэль, иди сюда, хорош перед наркоманом крутиться. А если у него СПИД и он тебя укусит?..
В одних синих плавках, с облепленными песком ступнями Марсель шагал к началу пристани, как вдруг увидел, что рядом с фонтаном остановилась машина муниципальной полиции. Он закинул за спину надувной матрас, ощутив, как по спине потекли струйки холодной воды.
— Я на минуту! — крикнул он шедшей следом Надье.
Та кивнула в ответ и, переложив в другую руку сумку с ластами, трубками, песочными ведерками, лопатками и сачками, отправилась с детьми дальше.
«Интересно, где я его видел?» — подумал Марсель, едва не поздоровавшись с прошедшим мимо типом в белой рубашке, и вышел на дорогу. Часть обзора закрывал матрас, послышался разъяренный гудок «фиата», Марсель едва отскочил в сторону, и мыслей о типе как не бывало.
Муниципалы сцапали какого-то мохнатого мужика: он размахивал нунчаками, бултыхался в фонтане и истошно орал. Иисус!
Разгоняя толпу матрасом, Марсель приблизился к месту происшествия.
— Я его знаю. Это безобидный тип, — сообщил он здоровенному полицейскому, вырвавшему нунчаки.
— Простите?
— Марсель Блан, Национальная полиция, — представился Марсель. — Я его знаю. Этот нищий совершенно безобидный, — продолжил он под Иисусовы вопли: «Смерть, я тебя отымел! Друг Бобо тебя отымел!»
— Понятно. Мы его забираем. Он пугает детей и вдобавок вооружен.
— Да я ж вам говорю…
— Спасибо, мы не глухие. Кажется, вы сейчас не на службе?
— Гм… нет, у меня выходной.
— Вот и отдыхайте на здоровье! Поехали.
Мокрого Иисуса затолкали внутрь, машина тронулась. Марсель вздохнул: бедный Иисус неисправим. Видать, от эфира у него мозги совсем прохудились, как озоновый слой от выбросов в атмосферу.
Проезжая мимо человека в белой рубашке, Иисус вновь разразился диким хохотом.
— Черт, заткнется этот кретин или нет?! — гаркнул водитель-полицейский, грохнув кулаком по решетке.
А вот человек в белой рубашке не смеялся. КЛОШАР слишком ХИТЕР. Что это значит? Почему он боится? Почему временами кажется, будто все что-то о нем знают? Может, у него какой-то ЗАПАХ? Скорее домой — загнать этот запах кнопками и ГВОЗДЯМИ обратно. Заткнуть КОЖНЫЙ покров. Он ускорил шаг и едва не бежал.
Марсель мрачно вылез из-под душа, вывесил майку на кран, словно бы он ее полоскал, надел брюки от спортивного костюма и разлегся перед телевизором вместе с детьми.
Мертвенно-бледная Мари Перен поставила белый телефон на подставку из слоновой кости. Ей только что позвонила мать Джоанны. Она с трудом говорила и сотрясалась в ужасных рыданиях. Джоанна мертва! Джоанну убили! Была ли с ней Мелани этой ночью? Может, Мелани что-то знает?
Мари было пошла в комнату дочери, но вспомнила, что той нет дома — отправилась кататься на яхте с Шарлем и его компанией. Что-то такое Мелани вчера говорила, но вот с кем она гуляла — с Джоанной, Маэвой или кем-то еще из ее бесконечных подруг, — это Мари прослушала. Все, что ей было важно, — знать (насколько вообще можно доверять малолетке, претерпевающей, так сказать, кризис чувств), когда Мелани вернется, и заручиться обещанием, что та не притронется к наркотикам, не станет отключать мобильник и будет осторожной.
Осторожной! Как будто можно уберечься от жаждущего крови маньяка. Ее передернуло: а ведь убить-то могли Мелани; выпотрошить и выбросить на помойку могли ее собственную дочь! Она ринулась к телефону и набрала ее номер.
— Да? — откуда-то из шипящих волн долетел беззаботный голос.
— Дорогая, это мама.
«Гм, а кто ж еще?» — со вздохом подумала Мелани.
— Слушай, ты видела Джоанну сегодня ночью? «Джоанну? С какой это стати она спрашивает?»
— А что?
— Видела или нет? — не выдержала Мари.
— Да, видела, — настороженно ответила Мелани. — Мы были в «Меч-рыбе».
— Господи боже! Нужно сейчас же предупредить полицию! — в отчаянии завопила Мари. — Ты — свидетель!
— Свидетель чего? — спросила девушка, чувствуя, что внутри будто что-то оборвалось.
— Джоанна… Она… с ней несчастье, дорогая.
Мелани схватилась за планшир.
— Она… мертва… — закончила, всхлипнув, Мари. — Ее убили…
Мобильник выскользнул из рук Мелани и камнем полетел в кильватерную струю за яхтой. Девушка рухнула в обморок.
— Это Жанно. Я в офисе, у меня новости. Мать Мелани Перен только что позвонила своему другу детства Блану.
— Вот как? — отозвался Лоран из-за компьютера: он только что начал играть с Ларой Крофт.
— Сегодня ночью Перен-младшая была вместе с Джоанной Кемпо в «Меч-рыбе». Она ушла около трех, оставив Джоанну в компании какого-то деда в смокинге. Черт побери, Мерье, я видел этого типа, я видел обеих девиц, они были прямо у меня за спиной!
— Но ведь сегодня утром, на месте преступления…
— Сегодня утром я ее не узнал! У нее все лицо опухло, и никакого пирсинга — он выдрал все заколки…
— Пирсинга? — повторил Лоран.
— У Джоанны были проколоты губа, язык, нос и уши.
— Я тоже ее видел! — вскрикнул Лоран. — Она вышла сразу же после вас. Я еще видел, как она отъезжает! Если б я только знал! Черт! Черт!
— Тут нет вашей вины, старина! Это дерьмовое стечение обстоятельств. Думаете, я себя идиотом не считаю?
Лоран промолчал.
— Она сидела совсем рядом с нами — я мог бы ее коснуться, просто протянув руку! Мог бы расспросить ее об Аллауи. А этот мужик еще приглянулся Тинарелли — о, женщины!
— С чего вы взяли, что это он? — возразил Лоран.
— С того! У него точно рыльце в пушку. Вылитый наркоман под кайфом. Да, да, мы имеем дело с жертвами наркомана. Сейчас я разошлю описание его примет, обращение к возможным свидетелям — вдруг повезет. А завтра составлю фоторобот. Ладно, собрание здесь через двадцать минут.
Жанно повесил трубку, оставив Лорана наедине со «свернутой» Ларой, и обратился к Марселю.
— Какая удача, что вы с этой Перен на короткой ноге, — заметил он.
— Как по-вашему, шеф, Мелани в опасности?
— Не знаю. Ее мать обещала привести девочку к нам, как только та вернется. То есть с минуты на минуту. Зараза, тут еще эти чертовы гамбургеры в желудке… И кофейный аппарат не варит! Позвоните-ка Тинарелли, пусть термос прихватит: должен же быть от нее хоть какой-то прок!
Обычно по воскресеньям «Диван» не работал. Еженедельный отдых для этой забавной публики — его прихожан. Но этим вечером хозяин решил изменить традиции. Сегодня было открытие Всемирного конгресса конгрессистов, и, освободившись, его участники, конечно же, не преминут ринуться на шампастосисястые утехи. В ожидании вечера Папа-Вскрой-Консервы на ворачивал круги по гостиной, изо всех сил хлопая себя по рукам и по животу. Со стены из золоченой рамы на него СУРОВО смотрела фотография Грэнни. Снято в 1963 году.
После ИНЦИДЕНТА. Грэнни, лишившись одновременно Деды и Мамы, осталась одна, с ребенком на руках, ибо ЕЕ ДОЧЬ вместе с его ОТЦОМ ОТПРАВИЛИСЬ на НЕБЕСА. На ней был ее жемчужно-серый костюм, волосы были собраны в шиньон, из-за чего, собственно, она и казалась столь СУРОВОЙ. А рядом, едва ей до колена, стоял он — в СИНЕМ НАГРУД-НИЧКЕ и с НЕЖНЫМИ СВЕТЛЫМИ КУДРЯШКАМИ.
Он отвернулся от фотографии, щелкнул зубами и вновь заходил по комнате. Он не мог остановиться. Ему казалось, что его МОЗГ вот-вот лопнет от КРОВИ — крови, брызнувшей из той девицы. Он сунул руку в карман и вытащил жемчужные серьги, которые выдрал из ее плоти. Затем, положив серьги на ладонь, он что есть мочи — чтобы глубже впились — хлопнул ею о коленку. ЖЕМЧУЖНАЯ ИНКРУСТАЦИЯ. А вот кольца можно и в помойку. Но, едва их выбросив, он передумал, зарылся в мусор, вытащил их обратно и проглотил. Теперь частички ДЕВИЦЫ перешли в него, частичка ее крови смешалась с его кровью. А завтра он это исторгнет из себя и будет СВОБОДЕН.
— Да что он там, польку танцует? Скоро нас всех без ножа зарежет.
— Гм. Дай-ка сюда орешки.
Иисус сидел в вытрезвителе и, посвистывая, перебирал пальцами грязной ноги. За эту ночь можно не беспокоиться. Легавые дадут пожрать, угостят горячим кофе, а если он будет вежливым и ласковым, то, может, даже на чинарик расщедрятся. Завтра ему швырнут его манатки — и адью, прочь из этого чертова чудо-города, туда — к Ницце, толпе.
Жанно с подчиненными сидел в своем выкризвителе и, меча громы и молнии, перебирал досье. На столе их, Лолиными заботами, ждал едва теплый, безвкусный кофе. Данные вскрытия, показания, протоколы допросов: Шукрун, Аллауи, Диаз, Кемпо — четыре трупа и один подозреваемый. Наконец-то хоть один подозреваемый!
Костелло, которого оторвали от его кроссворда, расспрашивал по телефону одуревшего Дамьена:
— Вы раньше видели этого бородатого человека в смокинге?
— А?
— В смокинге и черных очках… весьма примеча тельное одеяние в вашем заведении.
— Пианиста? Вы имеете в виду Пианиста?
— Какого еще пианиста?
— Так вы о ком говорите, о Пианисте или нет?
— Мне-то почем знать?
— А мне почем знать, что вам отвечать?
— Да, да! Мы говорим об этом треклятом пианисте! — рявкнул Жанно (разговор шел в режиме громкой связи). — Ну, как его звать — не знаю.
Вздохи отчаяния.
— Он уже несколько лет сюда ходит. Является всегда за полночь. Ни с кем не разговаривает. И — никаких историй.
— Почему ты зовешь его Пианистом? — спросил Жанно.
— Иногда под утро он садится за пианино и начинает играть. Играет потрясно — просто Дюк во плоти.
Следующие несколько минут разговора ясно показали, что Пианист особо ни с кем не якшался — просто заходил в бар и этаким блюзовым привидением тихо и вежливо скользил меж подвыпивших посетителей.
Конец их беседе положило вторжение Мелани с опухшими глазами и Мари с дрожащими губами — трубку повесили, позволив Дамьену терзаться на своем футоне дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Пальцы Иисуса судорожно стиснули нунчаки еще до того, как он осознал, кого видит. Да, он здесь, идет прямо перед ним по пристани — бородка, белая, застегнутая наглухо рубашка с длинными рукавами, зеленые шорты, сандалии священника и развевающиеся на ветру каштановые волосы.
Иисуса пробил холодный пот, и он еще сильнее вжался в чашу фонтана.
ОН здесь! КЛОШАР здесь, сидит и жмется к фонтану! Не оборачиваться — не дать ему почувствовать, что его заметили. Просто идти вперед, очень СПОКОЙНО, вон до той яхты, так, поглазеть на эту очаровательную яхту, на трапезу ее очаровательных чистеньких пассажиров; и — только один разочек! — взглянуть назад, да, ОН здесь, сидит на корточках, прижавшись к мраморной стенке. ОН грязен, ОН так ГРЯЗЕН, что его придется долго МЫТЬ. Полоскать ИЗНУТРИ и СНАРУЖИ, пока вода не станет ПРОЗРАЧНОЙ и ЧИСТОЙ. Девица этой ночью также не была ЧИСТОЙ. В карманах ее джинсов были наркотики. Он высыпал их в море. Наркотики — это ПЛОХО. Они делают СУМАСШЕДШИМ. Вот почему он не принимает лекарств — он хочет быть ЧИСТЫМ.
Он снова пустился в путь, беззаботно помахивая руками.
Этот человек его не заметил! Этот человек уходит! В каком-то безумном восторге Иисус вылетел из своего укрытия и принялся скакать и болтать с самим собой, пугая одних и развлекая других. Убийца с сияющими глазами его не заметил, поскольку он вообще невидим. Сама смерть не могла его найти: она нашла старину Деде, безымянную девушку, десятки других людей, умерших на его глазах за пятнадцать лет блужданий, — а вот его не видела! Потому что он — невидим! Вот в чем дело!
Он прыгнул еще выше, плюхнулся в заполненную водой чашу и, потрясая нунчаками, бросился к струе, бившей из носа черного мраморного дельфина.
— Чего мы стоим, нужно вызвать полицию. Он болен.
— Да полно вам, бабушка, он же никому ничего не делает.
— Нет, у него припадок… ломка, наверное…
— Жоэль, иди сюда, хорош перед наркоманом крутиться. А если у него СПИД и он тебя укусит?..
В одних синих плавках, с облепленными песком ступнями Марсель шагал к началу пристани, как вдруг увидел, что рядом с фонтаном остановилась машина муниципальной полиции. Он закинул за спину надувной матрас, ощутив, как по спине потекли струйки холодной воды.
— Я на минуту! — крикнул он шедшей следом Надье.
Та кивнула в ответ и, переложив в другую руку сумку с ластами, трубками, песочными ведерками, лопатками и сачками, отправилась с детьми дальше.
«Интересно, где я его видел?» — подумал Марсель, едва не поздоровавшись с прошедшим мимо типом в белой рубашке, и вышел на дорогу. Часть обзора закрывал матрас, послышался разъяренный гудок «фиата», Марсель едва отскочил в сторону, и мыслей о типе как не бывало.
Муниципалы сцапали какого-то мохнатого мужика: он размахивал нунчаками, бултыхался в фонтане и истошно орал. Иисус!
Разгоняя толпу матрасом, Марсель приблизился к месту происшествия.
— Я его знаю. Это безобидный тип, — сообщил он здоровенному полицейскому, вырвавшему нунчаки.
— Простите?
— Марсель Блан, Национальная полиция, — представился Марсель. — Я его знаю. Этот нищий совершенно безобидный, — продолжил он под Иисусовы вопли: «Смерть, я тебя отымел! Друг Бобо тебя отымел!»
— Понятно. Мы его забираем. Он пугает детей и вдобавок вооружен.
— Да я ж вам говорю…
— Спасибо, мы не глухие. Кажется, вы сейчас не на службе?
— Гм… нет, у меня выходной.
— Вот и отдыхайте на здоровье! Поехали.
Мокрого Иисуса затолкали внутрь, машина тронулась. Марсель вздохнул: бедный Иисус неисправим. Видать, от эфира у него мозги совсем прохудились, как озоновый слой от выбросов в атмосферу.
Проезжая мимо человека в белой рубашке, Иисус вновь разразился диким хохотом.
— Черт, заткнется этот кретин или нет?! — гаркнул водитель-полицейский, грохнув кулаком по решетке.
А вот человек в белой рубашке не смеялся. КЛОШАР слишком ХИТЕР. Что это значит? Почему он боится? Почему временами кажется, будто все что-то о нем знают? Может, у него какой-то ЗАПАХ? Скорее домой — загнать этот запах кнопками и ГВОЗДЯМИ обратно. Заткнуть КОЖНЫЙ покров. Он ускорил шаг и едва не бежал.
Марсель мрачно вылез из-под душа, вывесил майку на кран, словно бы он ее полоскал, надел брюки от спортивного костюма и разлегся перед телевизором вместе с детьми.
Мертвенно-бледная Мари Перен поставила белый телефон на подставку из слоновой кости. Ей только что позвонила мать Джоанны. Она с трудом говорила и сотрясалась в ужасных рыданиях. Джоанна мертва! Джоанну убили! Была ли с ней Мелани этой ночью? Может, Мелани что-то знает?
Мари было пошла в комнату дочери, но вспомнила, что той нет дома — отправилась кататься на яхте с Шарлем и его компанией. Что-то такое Мелани вчера говорила, но вот с кем она гуляла — с Джоанной, Маэвой или кем-то еще из ее бесконечных подруг, — это Мари прослушала. Все, что ей было важно, — знать (насколько вообще можно доверять малолетке, претерпевающей, так сказать, кризис чувств), когда Мелани вернется, и заручиться обещанием, что та не притронется к наркотикам, не станет отключать мобильник и будет осторожной.
Осторожной! Как будто можно уберечься от жаждущего крови маньяка. Ее передернуло: а ведь убить-то могли Мелани; выпотрошить и выбросить на помойку могли ее собственную дочь! Она ринулась к телефону и набрала ее номер.
— Да? — откуда-то из шипящих волн долетел беззаботный голос.
— Дорогая, это мама.
«Гм, а кто ж еще?» — со вздохом подумала Мелани.
— Слушай, ты видела Джоанну сегодня ночью? «Джоанну? С какой это стати она спрашивает?»
— А что?
— Видела или нет? — не выдержала Мари.
— Да, видела, — настороженно ответила Мелани. — Мы были в «Меч-рыбе».
— Господи боже! Нужно сейчас же предупредить полицию! — в отчаянии завопила Мари. — Ты — свидетель!
— Свидетель чего? — спросила девушка, чувствуя, что внутри будто что-то оборвалось.
— Джоанна… Она… с ней несчастье, дорогая.
Мелани схватилась за планшир.
— Она… мертва… — закончила, всхлипнув, Мари. — Ее убили…
Мобильник выскользнул из рук Мелани и камнем полетел в кильватерную струю за яхтой. Девушка рухнула в обморок.
— Это Жанно. Я в офисе, у меня новости. Мать Мелани Перен только что позвонила своему другу детства Блану.
— Вот как? — отозвался Лоран из-за компьютера: он только что начал играть с Ларой Крофт.
— Сегодня ночью Перен-младшая была вместе с Джоанной Кемпо в «Меч-рыбе». Она ушла около трех, оставив Джоанну в компании какого-то деда в смокинге. Черт побери, Мерье, я видел этого типа, я видел обеих девиц, они были прямо у меня за спиной!
— Но ведь сегодня утром, на месте преступления…
— Сегодня утром я ее не узнал! У нее все лицо опухло, и никакого пирсинга — он выдрал все заколки…
— Пирсинга? — повторил Лоран.
— У Джоанны были проколоты губа, язык, нос и уши.
— Я тоже ее видел! — вскрикнул Лоран. — Она вышла сразу же после вас. Я еще видел, как она отъезжает! Если б я только знал! Черт! Черт!
— Тут нет вашей вины, старина! Это дерьмовое стечение обстоятельств. Думаете, я себя идиотом не считаю?
Лоран промолчал.
— Она сидела совсем рядом с нами — я мог бы ее коснуться, просто протянув руку! Мог бы расспросить ее об Аллауи. А этот мужик еще приглянулся Тинарелли — о, женщины!
— С чего вы взяли, что это он? — возразил Лоран.
— С того! У него точно рыльце в пушку. Вылитый наркоман под кайфом. Да, да, мы имеем дело с жертвами наркомана. Сейчас я разошлю описание его примет, обращение к возможным свидетелям — вдруг повезет. А завтра составлю фоторобот. Ладно, собрание здесь через двадцать минут.
Жанно повесил трубку, оставив Лорана наедине со «свернутой» Ларой, и обратился к Марселю.
— Какая удача, что вы с этой Перен на короткой ноге, — заметил он.
— Как по-вашему, шеф, Мелани в опасности?
— Не знаю. Ее мать обещала привести девочку к нам, как только та вернется. То есть с минуты на минуту. Зараза, тут еще эти чертовы гамбургеры в желудке… И кофейный аппарат не варит! Позвоните-ка Тинарелли, пусть термос прихватит: должен же быть от нее хоть какой-то прок!
Обычно по воскресеньям «Диван» не работал. Еженедельный отдых для этой забавной публики — его прихожан. Но этим вечером хозяин решил изменить традиции. Сегодня было открытие Всемирного конгресса конгрессистов, и, освободившись, его участники, конечно же, не преминут ринуться на шампастосисястые утехи. В ожидании вечера Папа-Вскрой-Консервы на ворачивал круги по гостиной, изо всех сил хлопая себя по рукам и по животу. Со стены из золоченой рамы на него СУРОВО смотрела фотография Грэнни. Снято в 1963 году.
После ИНЦИДЕНТА. Грэнни, лишившись одновременно Деды и Мамы, осталась одна, с ребенком на руках, ибо ЕЕ ДОЧЬ вместе с его ОТЦОМ ОТПРАВИЛИСЬ на НЕБЕСА. На ней был ее жемчужно-серый костюм, волосы были собраны в шиньон, из-за чего, собственно, она и казалась столь СУРОВОЙ. А рядом, едва ей до колена, стоял он — в СИНЕМ НАГРУД-НИЧКЕ и с НЕЖНЫМИ СВЕТЛЫМИ КУДРЯШКАМИ.
Он отвернулся от фотографии, щелкнул зубами и вновь заходил по комнате. Он не мог остановиться. Ему казалось, что его МОЗГ вот-вот лопнет от КРОВИ — крови, брызнувшей из той девицы. Он сунул руку в карман и вытащил жемчужные серьги, которые выдрал из ее плоти. Затем, положив серьги на ладонь, он что есть мочи — чтобы глубже впились — хлопнул ею о коленку. ЖЕМЧУЖНАЯ ИНКРУСТАЦИЯ. А вот кольца можно и в помойку. Но, едва их выбросив, он передумал, зарылся в мусор, вытащил их обратно и проглотил. Теперь частички ДЕВИЦЫ перешли в него, частичка ее крови смешалась с его кровью. А завтра он это исторгнет из себя и будет СВОБОДЕН.
— Да что он там, польку танцует? Скоро нас всех без ножа зарежет.
— Гм. Дай-ка сюда орешки.
Иисус сидел в вытрезвителе и, посвистывая, перебирал пальцами грязной ноги. За эту ночь можно не беспокоиться. Легавые дадут пожрать, угостят горячим кофе, а если он будет вежливым и ласковым, то, может, даже на чинарик расщедрятся. Завтра ему швырнут его манатки — и адью, прочь из этого чертова чудо-города, туда — к Ницце, толпе.
Жанно с подчиненными сидел в своем выкризвителе и, меча громы и молнии, перебирал досье. На столе их, Лолиными заботами, ждал едва теплый, безвкусный кофе. Данные вскрытия, показания, протоколы допросов: Шукрун, Аллауи, Диаз, Кемпо — четыре трупа и один подозреваемый. Наконец-то хоть один подозреваемый!
Костелло, которого оторвали от его кроссворда, расспрашивал по телефону одуревшего Дамьена:
— Вы раньше видели этого бородатого человека в смокинге?
— А?
— В смокинге и черных очках… весьма примеча тельное одеяние в вашем заведении.
— Пианиста? Вы имеете в виду Пианиста?
— Какого еще пианиста?
— Так вы о ком говорите, о Пианисте или нет?
— Мне-то почем знать?
— А мне почем знать, что вам отвечать?
— Да, да! Мы говорим об этом треклятом пианисте! — рявкнул Жанно (разговор шел в режиме громкой связи). — Ну, как его звать — не знаю.
Вздохи отчаяния.
— Он уже несколько лет сюда ходит. Является всегда за полночь. Ни с кем не разговаривает. И — никаких историй.
— Почему ты зовешь его Пианистом? — спросил Жанно.
— Иногда под утро он садится за пианино и начинает играть. Играет потрясно — просто Дюк во плоти.
Следующие несколько минут разговора ясно показали, что Пианист особо ни с кем не якшался — просто заходил в бар и этаким блюзовым привидением тихо и вежливо скользил меж подвыпивших посетителей.
Конец их беседе положило вторжение Мелани с опухшими глазами и Мари с дрожащими губами — трубку повесили, позволив Дамьену терзаться на своем футоне дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24