— Отлично, — задумчиво отозвался Жанно. — Теперь главное — взять его, покуда он еще кого не порезал.
— Знать бы только, кого он теперь ищет! — вздохнул Марсель.
— Тип: длинноволосый бородатый брюнет, — терпеливо повторил Лоран, протирая очки.
— Тип: длинноволосый бородатый брюнет, — пробормотал Жан-Жан, почесав между ног.
— Тип: длинноволосый бородатый брюнет, — откликнулась Лола, стряхивая с джинсов пыль.
Ну и кого это тебе напоминает, чурка? Темные длинные волосы, типичный уроженец Палестины, борода, пробитый бок… а? Мао Цзэдуна?
— Иисус! — подскочил Марсель, перепугав всю команду.
— Иисус? Бомж?
— Иисус Христос!
— Длинноволосый бородатый… Приметы вроде совпадают, но с чего бы ему потрошить людей, похожих на Иисуса? — задумался Лоран.
— Может, он сатанист? — предположила Лола.
— Главное — это где Иисус сейчас?
— Эх, кто бы сие знал…
— Да я о бомже говорю! Где сейчас этот паршивый бомж?
— Черт! У муниципалов!
Скорей, к набережной Сен-Пьер. Сонные яхты, бы стрые чайки, усталый рыбак, раздувшееся над гори зонтом солнце, уже заштрихованное длинными тонкими облаками.
Куда-то пропал ЧУДО-НОЖ. Карман пуст. Может, в ДЫРЯВУЮ РУКУ провалился?
Он потряс кистью, поднес ее к своим карим глазам, столь похожим на глаза Мелани, и принюхался. Пахнет ГОРЕЛЫМ мясом. ГАДСКАЯ рука. Снова тряхнув кистью, он шлепнул ею по ляжке. Все ПРОПАЛО. Папу-Вскрой-Консервы навсегда запрут в НОРМАЛЬНОЙ жизни.
Прикидывая, где б тут пописать, Иисус шагал по скверу, как вдруг увидел человека с сияющими глазами: бессильно опустив руки, тот застыл перед облюбованной им, Иисусом, скамейкой.
Бродяга остолбенел и нутром ощутил терпкий запах своего ужаса. Друг Бобо остался у легавых. Он беззащитен. Но что это? Человек не двигается!
Он плачет!
По его щекам бегут крупные слезы, бегут и пропадают в куцей бородке.
Нет, он еще говорит, канючит, как плаксивый ребенок:
— Папа-Вскрой-Консервы потерял нож-истину, Папа-Вскрой-Консервы больше не потанцует!
Он безоружен! Он хнычет, и хнычет потому, что ему нечем вспороть живот Иисусу! А ну-ка, голубчик! Иисус огляделся, чем бы таким его завалить. Увы, сквер вымели подчистую. Не маргаритками же сражаться!
Человек с сияющими глазами шагнул вперед. Иисус содрогнулся: во рту незнакомца были гвозди.
— Отвали, — гаркнул бомж, — отвали!
Человек остановился, насторожившись, будто пес в стойке. Он был весь в крови — от крови промокла правая штанина, кровь текла по ногам, по лицу. От него даже пахло кровью.
— ТЫ ли это? — вопросил человек. — Неужели это действительно ТЫ?
— А кто ж еще? — удивился Иисус, подумав, что сейчас его кошмар не так уж и страшен.
— Ты — Иисус?
— Эй, откуда ты меня знаешь?
— Наконец-то! — воскликнул человек. — Наконец-то я ТЕБЯ нашел. Стой, а если ты самозванец? Что если ты лжешь?
— Да пошел ты!
— Откуда мне знать, что ты воскреснешь, без моего теста? — стенал человек, источая слезы в окровавленную бороду.
— Ха-ха! Видел бы ты, сколько я уже воскресал, — своим глазам не поверил бы! Такого даже в больнице не делают! Я — чудо природы!
Человек уставился на него с таким напряжением, что под кожей Иисуса стал разливаться жар.
— Я Тебе верю, — внезапно сказал человек.
Тут он вздрогнул и, как готовая к взлету ракета, забился в страшных конвульсиях, так что Иисус даже отодвинулся на случай возможного старта.
— Хватит! Не желаю здесь больше оставаться! — завыл он. — Я хочу на небо, возьми меня с собой, в эфир!
— Ах, это! Так бы сразу и сказал, — проворчал Иисус, запустив руку в рюкзак.
Щелк, щелк, щелк, щелк… Утро прорезали звонкие щелчки передернутых затворов. В двух восхищенных созерцателей неба, расположившихся на скамейке, уставились четыре ствола.
— Ни с места! — заорал Жан-Жан с пальцем на спусковом крючке.
— А я что, по-твоему, на стометровку собрался? — прогундосил Иисус, устраиваясь поудобнее.
— Полиция! Руки вверх! — пробормотал Лоран в некоторой прострации от столь дружной релаксации убийцы и его жертвы.
— Да ладно вам, опускалки, — продолжал гундосить Иисус, постепенно осознавая суету каких-то плюгавых легавых вокруг. — Мы ж тут пять минуточек всего…
— Встать, живо! — заревел Жан-Жан.
— Так я ж…
— Шевелись, кому говорят! И заткнись!
Иисус медленно поплыл вверх — теперь в нем была такая легкость! Касаются ли его стопы земли? Нет! Он парит, парит в эфире…
— Вы за ним? — услышал он сладенький звук собственного голоса, каким обычно говаривал, когда становился перышком.
— Нет, вы только полюбуйтесь на этого придурка — расплылся прямо перед целью! Свалишь ты или нет?
— Нет! — прыснул Иисус.
Белокурая девчонка приставила к его виску пистолет. «Взгляд мертвой рыбы, — подумал он, — восхитительный взгляд голубых глаз мурены». Иисус дернулся в сторону, запутался ногами и полетел в клумбу маргариток.
А вот и стартплощадка!
— Филипп Гвидони! — выкрикнул Жанно, опьяненный ощущением участия в историческом моменте.
Человек не ответил. Все, что они видели, — это белки закатившихся глаз. Раненая рука его безвольно обвисла, кровь остановилась, и сквозь дыру в ладони виднелась зеленая лужайка.
Лоран откашлялся. Вместо звериного оскала, яростных проклятий и забрызганной мозгами электропилы их ждал полусонный человечек на свежевыкрашенной скамейке — по спине бомжа тянулись веселые желтые полосы, — который тихо созерцал светлеющее небо, точно какой-то занюханный наркоман.
Лола вздохнула. Нет, это утро не принесет ей три умфа. О ней не заговорят газеты, она не воссияет в двадцатичасовых новостях! Этот Гвидони для СМИ выеденного яйца не стоит.
Даже Жанно признал очевидность: ему не видать ни осады с перестрелками, ни изрыгающих нелепые команды мегафонов, ни вертолетов, барражирующих над островами в реве «Полета валькирий».
— Он под кайфом, — констатировал Жан-Жан. — Блан, наденьте на него наручники.
Марсель осторожно приблизился к задремавшему монстру. Человек был неподвижен и едва дышал. Марсель был выше и здоровее его, мог бы согнуть его пополам одним атеми, но все же это убийца, Потрошитель.
Марсель схватил костлявое запястье. Щелк. Затем склонился за вторым — затаив дыхание, будто ощущая двадцатисантиметровое лезвие, готовое врезаться ему в живот. Щелк.
Ну вот. Все кончено. В понедельник, седьмого июня, в семь тридцать утра. Кончено без единого удара, без единого выстрела. «С ребенком было бы больше
хлопот, — озабоченно подумал Жанно, убирая оружие. — Хоть бы под конец взбесился, заорал, что ли. Просто какой-то дурачок на скамейке, заляпанный кровью несчастный идиот, у которого несет изо рта». Вместо чудовища их ожидало лишь скукоженное, сжатое в комок его чучело.
«Филипп Гвидони, — мрачно думала Лола, — имя и то несерьезное. Хоть бы Доком Ай-Блит-Цвай назвался или Fucky Fast Killer! »
— Кому сказать, что этот чудик наворотил такого… — проронил Лоран, выразив общее чувство.
Словно услышав его слова, Филипп Гвидони выпрямился, поднял голову и молча оглядел всех по очереди. На Лоле его взгляд внезапно остановился. Он выпучил глаза.
Он меня видит! Он сумел меня увидеть!
— Так… — пробормотал он, — так ведь вы не женщина!
— Совсем спятил!
— Нет, вы не женщина, вы… вы… друг? Друг Папы-Вскрой-Консервы? — нерешительно закончил он.
— Лоран, позвоните Мартини. Скажите, что мы его взяли и везем. Думаю, старику захочется его встретить. Что еще за Папа-Вскрой-Консервы? Лола, вы знаете эту марку?
— К сожалению, стажировку в качестве домохозяйки пока не проходила.
— Точно — друг! — определился Филипп. — Друзей у меня еще не было. Очень рад встрече с вами.
— Хватит молоть чушь! — крикнула Лола. — Мы никогда не будем друзьями!
Ты так думаешь, курочка?..
— Хи-хи! — хихикнул Филипп, блеснув гвоздями. — Хи-хи-хи!
— Черт, да его совсем расконтачило, — помрачнел Жан-Жан. — Ладно, усиленный курс электрошока, и заработает! Давайте, дети мои, поехали!
— Хи-хи-хи!
— Хи-хи-хи, сука, щас я тебе такое «хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи» вставлю! Четыре трупа, а? Доволен?
— Хи-хи-хи!
— Только без насилия, капитан!
— Знаю, Лоранчик. Пойду за руль сяду — будет обо что руки почесать. Блан, за вами малыш Иисус — берем его свидетелем.
Толкая перед собой смеющегося Гвидони и разъяренного Иисуса, они высадились возле комиссариата. Делегация по встрече важного гостя была в полном составе: Мартини в костюме, который мог бы украсить похороны в Пантеоне; следователь Элен Морелли, несколько скованная сшитым на ее грузную фигуру очаровательным цветастым платьем без рукавов; и, наконец, очкастый Крот с ручкой наперевес в компании своего фотографа — низенького тщедушного человечка со скучающим видом.
Крот дождался, пока они войдут, и в сопровождении фотографа прошел к порогу. Журналист явно кого-то выискивал.
— Где он?
— Кто? — воскликнул Жанно, обернувшись, чтобы представить свой профиль в наилучшем ракурсе на случай священнодействий фотографа.
— Да вот, говорят, вы Потрошителя взяли?
— Верно. Он перед вами.
Крот повернулся к Иисусу, который с воплями «Уберите мыло! От него рак кожи!» выплясывал джигу.
— Да, то еще чучело…
— Нет, приятель, это жертва. Потрошитель рядом — вон тот, похожий на ангелочка.
— Вы что, смеетесь? Да он же бухгалтер вылитый!
— Сожалею, дорогой, но на сегодня это единственная модель.
Крот разочарованно махнул фотографу, и тот с остервенением застрочил из фотоаппарата, пытаясь пробудить в «модели» яростное начало.
— Иисус любит меня! — вопил Папа-Вскрой-Консервы.
— Гомосек! — вопил Иисус.
Стали собираться сыщики из других отделов. Они с удивлением взирали на убийцу, который с каждым любезно здоровался и приветливо объяснял, что скоро взойдет на небеса.
— Может, лучше в парашу пожизненную низойдем? — поинтересовался Осел Руди, развеселив всех собравшихся.
— Руди! — прикрикнул Мартини, погрозив бледным пальцем, ориентируясь на следователя Морелли, которая уже тяжко вздыхала при мысли о предстоящих интереснейших беседах с Потрошителем, мозги коего были столь же дырявы, как и его десны.
Невесть откуда появился субъект в серой тройке, красной бабочке и с громадной сумой из бежевой кожи. Он представился адвокатом обвиняемого и тут же принялся фиксировать процессуальные ошибки, едва не упав в обморок при виде тяжелейшего ранения своего клиента, которого заковали в наручники и жестоко третировали, вместо того чтобы скорее препроводить в больницу.
В ответ повисла вежливая тишина, раздираемая во плями «НЕ В БОЛЬНИЦУ!» взбесившегося Гвидони, тщетно прятавшегося за дырявой рукой.
Конечно, над его пожеланиями от души посмеялись и, затолкав в шмаровозку, отправили в клинику заодно с брюзгливым адвокатом.
Оставшись в узком кругу, Жанно и К0 принялись распивать кофе и, несмотря на горький осадок какой-то разочарованности, шумно поздравляли друг друга. Слушая их возгласы, Крот поспешно доводил до ума свою статью:
«Терроризировавший Лазурный Берег серийный убийца пойман! Команда капитана Люсьена Жанно снова на высоте: сегодня утром положен конец чудовищным злодеяниям пианиста-убийцы. Филипп Гвидони по кличке Потрошитель полностью признался в инкриминируемых ему преступлениях. Убийца сожалеет, что ему помешали довести до конца его искания, и человечество осталось без смертельно необходимого ему откровения».
На фотографии, которую тут же в холле полицейского управления сделал Большой Макс, можно видеть: сияющего комиссара Мартини, смеющегося Жанно, сурового, как само Правосудие, Марселя Блана, подтянутого и серьезного Лорана Мерье, углубившегося в чтение словаря рифм Костелло и, как это ни странно, беловатое пятно на месте Лолы Тинарелли.
— Этот ваш аппарат — полное барахло, малыш, — сообщил Жанно Большому Максу, осмотрев его «Полароид».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24