— Филипп Гвидони. Дом двенадцать, улица Габр. Четвертый этаж.
— Его бабка воспитывала?
— Да, Барбара. Госпожа Барбара Гвидони, судья. Святая женщина, добрейшей души человек и при всем при том ни в чем не уступала своему муженьку-легавому!
— Дед Гвидони был полицейским? Бабка Гвидони была судьей? — в унисон воскликнули Лоран с Лолой.
— О-ла-ла, молодежь, молодежь! — ухмыльнулся Марецци. — Неужто вы не слыхали о суперлегавом Гвидони и его борьбе с преступным миром?
— Увы…
— Sic transit mundi1, — процедил Марецци. — Да ведь он чуть не десять лет ворам кровь портил. О его подвигах еще все местные газеты трещали. Он ловил — госпожа судья сажала.
— Почему Барбара Гвидони осталась со своим внуком одна? Ее мужа убили?
— Нет, все гораздо хуже. У Барбары была дочь от первого брака, Соня. Девочка из тех, что всем старым козлам голову кружат. Так вот, в шестнадцать лет оказалось, что она беременна. От кого — молчок, но злые языки шептали, что ее хахалем был Супер-Марио. На восемнадцатилетие он подарил ей машину, «симка-11». Год спустя, одним ноябрьским воскресеньем, она предложила отчиму подвезти его в Эз, на встречу с одним стукачом. В тот день Барбара с мальчиком гостила у какой-то его тетушки. Машина потеряла управление и слетела с горного карниза — стопятидесятиметровой отвесной скалы. Никаких следов торможения. Люди поговаривали о самоубийстве.
— Действительно гадко! — воскликнула Лола.
— В действительности гадок весь этот мир, красавица, — вы не замечали? Я лично нисколько не сомневаюсь, что этот паскудный легавый трахнул свою приемную дочь. Тогда я работал на семью Приско. Мне еще не такое слышать приходилось!
— Хотите сказать, что работали на мафию? — деликатно усомнилась Лола.
— Нет, на Ватикан! — ухмыльнулся Марецци. — Чуть было не стал кардиналом, но вот предпочел двенадцать лет зону топтать. Так оно спокойнее. Ладно, что еще?
— Дом двенадцать, улица Габр… — бормотал Ло ран. — Где-то этот адрес мне уже попадался… Юридический адрес вашей компании! — осенило его.
— Я ее управляющий.
— Кто владелец?
— Филипп, разумеется. Наследство Грэнни. А то как бы он, по-вашему, такую работу получил?
— То есть «Диван» принадлежит ему?
— Ну да, только он этого не знает. Думает, что хозяин — я. Знаете, как своей работой гордится! Так старуха распорядилась. Я его законный опекун, — закончил Марецци.
— Но почему? — удивилась Лола.
— Старуха подарила мне пять лет жизни — из тюряги досрочно вытащила. Взамен она получила мое дело и обещание заботиться о мальчишке. Она болела и знала, что обречена. Потому и предпочла договор с дьяволом. Чего он там натворил, Филипп-то?
— Его подозревают в четырех убийствах, — не выдержала Лола.
— Черт! Это невозможно! Он же невинен, как ягненок!
— Возможно, это ошибка, но мы все же должны допросить его как свидетеля, — спохватился Лоран, с упреком взглянув на Лолу.
— Дай-ка я адвокату своему звякну, — пробормотал Марецци, — чтобы вы еще этого бедолагу мучили!
— Господин Марецци! Наш визит носит официаль ный характер, и с этого дня с вас снимается всякая ответственность за вашего подопечного.
— Ну да! Ты мне это еще в фа-миноре сыграй!
— Пошли, Лола. До свидания, господин Марецци.
— Проваливайте! — гаркнул Марецци, грохнув за ними дверью, на которой кнопками крепилась боль шущая цветная фотография.
На палубе бело-голубого рыбацкого баркаса стоит сияющий мальчуган. Его руки по локоть в крови — он радостно позирует рядом с огромным выпотрошенным тунцом. «Людо-2» — отчетливо читается на борту суденышка.
— Генетические предпосылки, психологический портрет — все одно к одному, — констатировал Лоран, включив зажигание.
— Значит, если человек внук полицейского и судьи, то он обязательно маньяк, так, что ли?
— Жестокое обращение в детстве, маму, опять-таки, совратили. У всех психопатов был какой-то надлом в детстве, ты же знаешь.
— По-твоему выходит, что все дети, побывавшие в концлагере, должны быть серийными убийцами? Да ты хоть одного такого знаешь?
— Вот прицепилась! Не знаю я ничего — знаю, что где сломанное детство, там сломанный брак и куча приключений на одно место в перспективе! — кричал Лоран, выворачивая руль на крутом вираже. — Нет, ты только подумай — вылитый Жанно! — добавил он, стиснув зубы. — Этот отстойник меня достал! Я здесь как елочный гномик в тропиках.
— А что, похоже, только без колпачка.
— Приехали. Дом двенадцать, улица Габр.
Крошечная улочка, зажатая между портом и старым городом. Казалось, ветхий дом спит: запертые ставни, тишина…
Доставая пистолет, Жанно расстегнул нейлоновую куртку и спрыгнул на землю..
— Щас мы его поимеем, этого психа! — выдавил он со зловещим оскалом.
— Ц-ц.
— Лоран, прикрываете меня. Блан, остаетесь за рулем. А вам, — приказал он прибывшему подкреплению, — глаз с этой двери не спускать. Чтоб ни одна живая душа не вышла! О'кей? Лола… гм…
— Я с вами.
— Собственно, тут дело-то не женское…
— Сожалею, но место воспитательницы в здешних ясельках занято.
— Ну… тогда держитесь за спиной Лорана. Будете прикрывать.
Нет, как это хамло с ней обходится! Ладно-ладно! Вот закончу ее воспитывать, так она тебе такого вставит!
— Поехали! — согнувшись пополам, скомандовал Жанно.
Они прокрались в вестибюль и, не включая света, стали подниматься по лестнице.
— Дядя, ты куда?
Жан-Жан едва не растянулся на ступеньках. Луч фонаря высветил чернокожего карапуза, вцепившегося в рыжего котенка.
— Тити сбежал, — пояснил малыш. — Ему домой нужно. А почему вы с пистолетами? Вы продавцы наркотиков? К моему старшему брату?
— Мы людоеды! — вне себя от злости рявкнул Жан-Жан. — Так что заткнись и вали спать, ясно? Брысь!
Карапуз с кошкой кубарем скатился вниз и с воплями «Папа! Папа!» пулей влетел в одну из квартир на первом этаже.
Жан-Жан стиснул зубы и, чтобы не оказаться на свету, когда дверь откроется, выждал темноты на площадке. Затем, позвонив, тихонько толкнул створку двери. Дверь подалась, приоткрывая темное зловонное помещение. Жанно поднял пистолет. Сердце его бешено билось.
— Господин Гвидони?
Тишина. Ни малейшего шума — ни шума дыхания, ни звука шагов, ни шороха одежды. Он стал нащупывать выключатель. Казалось, еще миг, и пуля убийцы разнесет ему голову. Наконец свет зажегся.
— Хватит кобениться! Марш в кровать! — орал внизу какой-то мужчина.
— Гостиная, — тихо определил Жан-Жан. — Пусто. Старая продавленная софа. Допотопный телевизор.
Низенький сосновый столик. Нормандский шкаф. Роскошный кабинетный рояль. Закрытые ставни. На стенах — полосы экскрементов.
— Дерьмо! — пробормотал сзади Лоран.
— Точно!
Вымазанный в фекалиях палец повсюду сикось-накось накорябал какие-то вокабулы.
«ОН ИДЕТ», — расшифровала Лола, едва не вывихнув шею. Это было написано по меньшей мере раз десять.
— Ванная, кухня, спальня, — распорядился Жанно.
Крадучись, затаив дыхание, они двинулись к приоткрытым дверям. За каждой из них мог прятаться Филипп Гвидони с пистолетом. Под прикрытием задыхающихся от волнения Лорана и Лолы Жанно последовательно грохнул дверьми о стену.
Никого. Все загажено. Лежбище — голый матрас — набухло от мочи и крови. Воткнутыми в стену кнопками нарисованы два золотых глаза.
— Смылся, — вздохнул Жанно, хрустнув суставами, — прошляпили!
— Может, вернется? — шепнула Лола, вытирая взмокший лоб.
— Нет. Он ушел навсегда. Потому и дверь не стал запирать.
Истекающий потом Лоран снял свою куртку и принялся открывать стенные шкафы, выворачивать ящики стола. Пожелтевшие фотографии, ноты, классический, строгий гардероб, два смокинга.
— Ну вот! Теперь еще стада слонов не хватало! Слышь?
— Хр-пррр.
На пианино поверх клавиатуры окровавленная пила.
В ванной стальной хирургический поднос: поблескивающие бельевые заколки с приставшими волокнами плоти; аккуратно разложенные кнопки и гвозди самых разных размеров; пузырек 90-градусного спирта, грязная вата…
В пустом холодильнике — газетный сверток.
Лола взяла его в руки. Тяжелый и влажный. Она положила пакет на желтый формиковый стол и нервозно его развернула.
Корм для кошек?
Куда там.
Печень, почки, кишки, сердце, желчный пузырь, аппендикс.
— Джоанна Кемпо, — насилу выговорила она, не подозревая о восторге, обуявшем засевшую в ее голове штуковину при виде всех этих аппетитных останков.
— Опять каннибал хренов! — проворчал Жанно, разглядывая содержимое пакета. — Мода, что ли, такая пошла: «Мам, я буду каннибалом или каннибальчиком!»
— Ой, меня сейчас вырвет, — выдавила Лола, уткнувшись в раковину и потревожив полчища тараканов на водопое.
Жанно отвернулся. Что может быть гаже блюющей женщины! Лола выпрямилась, пустила воду и прополоскала рот.
— Хреновы больные, — пробормотал шеф, злобно сворачивая чудовищный пакет.
— Вы уж простите, — обиженно извинилась Лола.
— Да я не про вас, Тинарелли. Черт, откуда столько тараканов? Тут что, заповедник? Первый раз такое свинство вижу.
— Нет, вы только взгляните! — закричал Лоран, брезгливо, точно грязную салфетку, зажав двумя пальцами метровый лист ватмана. — Он это к задней стенке шкафа прикнопил.
Лист лег на стол, и все склонились над ним.
Это был коллаж, слепленный из всякой ерунды вперемежку с нарезками фото, по которым змеились кровавые загогулины, прыгали ноты какой-то мелодии и плясали граффити, намалеванные жирным красным фломастером.
На нем можно было узнать Барбару Гвидони — эффектную пятидесятилетнюю матрону, рот и глаза которой были утыканы крошечными гвоздиками, а низ живота залеплен бритвенным лезвием. Вот Соня Гвидони — вылитая мать, только моложе и без ее внутренней силы: бледная немощная оболочка, сложившая руки на животе, вымазанном красной загустевшей субстанцией. Рядом с ней седовласый поли-цейский в служебной форме и с нимбом из позоло ченных кнопок.
Далее — фотомонтаж: полицейский распластался на Соне, сочетавшись с ней посредством торчащего из брюк ножичка от кукольного сервиза. На голове Сони — раздавленный дерьмовый шлепок с четким отпечатком пальца.
— Большой, — уверенно определила Лола.
За совокуплением наблюдает ребенок двух-трех лет. Он наряжен в голубой клетчатый фартучек с приклеенными к нему цветочными лепестками.
Затем этот же ребенок, но уже на виселице — на самой настоящей веревке. Промеж его ног сочатся коричневые нити, ниспадающие прямо на его родителей.
Теперь его фартук украшают уже не лепестки, а трупики крошечных тараканов.
— Я должен отправить это в «Квантико», — пробормотал Лоран. — Профайлеры с ума от радости сойдут.
— Деменциальная комплементация, — брезгливо скуксилась Лола.
Ну не скажи! Это же гениально! А я-то, я! Как я-то до таких шедевров не додумался? Живых свидетелей моего гения перед потомками! И что! Теперь этот идиотский Потрошитель войдет в историю, а меня позабудут через какой-то десяток лет! И все только потому, что я работал с преходящим материалом!
От ребенка идет черная пластмассовая стрела, соединяя его с каким-то красным человеком. К правой руке человека приделаны настоящие ножницы, а к левой — изящная коробочка из-под пилюль, на крышке которой заглавными буквами выведено: ОБМАНКИ.
Эта парочка представлена в обрамлении громадных черных пятен, над каждым из коих налеплен клочок нотного стана с тремя нотами.
— Ре-ля-ре, — определил Лоран. — Начало какой-то песни?
Жанно пожал плечами. В данный момент он старательно давил тараканов-камикадзе, принявших его ботинки за пару авианосцев.
Лола нахмурилась.
— А что если заменить названия нот буквами, как в англосаксонской традиции, — несколько секунд спустя предложила она.
— Ну и что получится? — скептически проворчал Жанно, которому не терпелось разрядить свой пистолет.
Лола взволнованно подняла голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24