Мать, тогда еще совсем юная, попыталась избавиться от ребенка самостоятельно, можешь себе представить, каким образом. Его удалось спасти, но он остался неполноценным. Что-то там с мозгом, я точно так и не узнал, она отказалась увидеться со мной и назвать мне имя ребенка. На меня словно прозрение снизошло, я ужаснулся, я решил по мере возможносткй исправлять свои ошибки.
У меня голова идет кругом. Все эти младенцы, появляющиеся ниоткуда, как кролики из шапки фокусника, мой дядя в роли терзаемого муками совести производителя, толпы двоюродных братьев и сестер с такими же черными волосами и внушительным носом, как у меня, да что это — издеваются надо мной, что ли?
— И вот сейчас мне говорят, что этот сын находится здесь!
— Х-м-м, — произносит Лорье, явно взбудораженный этой запутанной семейной сагой, — извините, но я должен вернуться к Пайо.
— На чем я остановился? — вслух спрашивает дядя сам себя (и я его понимаю). — Ах, да, — соображает он, — на ГЦОРВИ. Мадам Ачуель думает, что я просто щедрый спонсор, и я предпочел бы, чтобы она оставалась в этом заблуждении. Я не стремлюсь выдвинуться, понимаешь?
Да, ты уже и так много сделал… Элиз! — гремит Психоаналитик. Меа culpa. Но этот мальчик? У меня есть кое-какие соображения на этот счет
— Так сколько же у тебя всего детей, если точно? — пронзительным голосом спрашивает Жюстина.
— Уф… Не знаю. Слушай, Жюсти, я никогда не хотел обременять тебя своими семейными историями…
— Должна признать, что они весьма пикантны! — взрывается она. — Как в скверном бульварном романе… Все эти тайны!
— Нет нужды их хранить теперь, когда моей бедняжки Сони не стало! — устало заключает дядя.
Я представляю себе, как он сидит, обхватив голову руками, погрузившись в скорбные размышления. Жюстина нервно барабанит пальцами по мраморному столику, ей явно далеко до ощущения полноты дзен. Мимо нас все время кто-то ходит. Жужжит камера Жан-Клода. Он не должен ничего упустить. Конечно, это отличается от фильмов о животных. Хотя… и там, и здесь действует закон джунглей. «Люди — это не более чем животные, Элиз!» — внушает мне Психоаналитик. Согласна, но это обидно, потому что, в отличие от других млекопитающих, они истребляют себе подобных!
Меня толкают, не извиняясь, как будто я мебель.
— Элиз, у тебя что-то упало, — вдруг говорит дядя.
Ощупываю себя, ах да, нет блокнота. Слышу, как дядя нагибается, поднимает его.
Что он делает? А, наверняка читает мои записи. Он откашливается. Он должен понять, в каком кошмаре мы живем.
— Ага! — восклицает он. — Но тогда…
Он резко замолкает. Вошел Морель, я узнаю его по юношеской походке.
— Ну, что, Ферни? — интересуется Жюстина.
— Ничего, ничего, — бормочет дядя.
— Не стесняйтесь меня, — бросает Морель. — Судя по всему, я тут для мебели! Я же в жандармерии временно, — добавляет он, — да мне плевать!
— Вся проблема заключается в скоплении отрицательной энергии, — шепчет мне Жюстина, — это мешает разглядеть что-то сквозь тени. Ты бы пошел что-нибудь съесть, Ферни, — говорит она громко, — и принес бы бутерброд Элиз.
Он уходит, бормоча: «Ну и история, нет, надо же, ну и история!», а Морель идет за ним и задает вопросы о профессии предпринимателя. Жюстина кладет руку мне на плечо.
— Теперь я понимаю, почему он хотел, чтобы я выяснила, кто его сын! Когда он узнал об убийстве дочери Гастальди, он, разумеется, был в шоке, но когда он узнал, что и Соня… совпадение было слишком очевидным! Две сестры, в одной и той же местности! А здесь его сын!
Боялся ли он, что и его тоже убьют? Или же… ответ поражает меня своей очевидностью: кому выгодно преступление? Последнему выжившему родственнику, кем бы он ни был. Он получит два миллиона франков Гастальди, не доставшиеся Марион, не доставшиеся ее сестре Соне, и, следовательно…
— Ужасно, — вдруг говорит Жюстина, — но я себе говорю, что Марион была единственной наследницей Гастальди, у нее не было родственников, кроме Сони, а у самой Сони не было родственников, кроме этого единокровного брата, о котором говорил Фернан. Надеюсь, что это не он…
Она не договаривает фразу.
Я мысленно заканчиваю ее: убийца.
Но, если это действительно Леонар, о котором все говорят, и если он действительно калека, как же он мог совершить эти преступления? Марион убили в Дине, а Соню в подвале дискотеки. Я быстро пишу вопрос, — ах, черт, она же не может прочесть, я так и остаюсь сидеть с бумажкой в руке, пережевывая бесконечные вопросы.
Ничего не выстраивается.
И, по-моему, дядя не проявляет особенного горя по поводу убийства девушек, которые, как выясняется, были его родными дочерями!
Мелькает мысль, что он лжет, но я не очень понимаю, ради чего он мог такое придумать. Жюстина тяжело дышит. Ей, наверное, нелегко переварить такие новости.
Я чувствую себя как-то странно, словно меня накачали наркотиками. Такое случалось со мной лишь однажды, в Буасси, когда меня похитил убийца детей. Тот же гадкий вкус во рту и ощущение полной сумятицы.
Что-то не ладится. Все не ладится.
— Можно подумать, что вышло солнце, — вдруг говорит Жюстина.
Точно. Я ощущаю тепло на плечах. Значит, буря закончилась?
Но в семь или восемь часов вечера солнца не бывает.
— Интересно, что там делает Ферни? И куда они все подевались?
Мне послышался какой-то смешок. Жюстина, наверное, тоже что-то услышала, потому что я чувствую, как она резко поворачивается.
— Тут кто-нибудь есть?
Ответа, как и следовало ожидать, нет. Я хватаю ее руку и нащупываю говорящие часы. Надо будет сказать Иветт, чтобы она мне купила такие же.
— Хотите узнать время?
Она нажимает на кнопочку, и часы пищат с японским акцентом: «Двадцать часов две минуты четыре секунды».
— Боже мой! Уже! — восклицает Жюстина.
В восемь вечера солнца нет, Жюсти, проснись! Наверное, полицейские включили прожекторы. Ясное дело, ищут одежду, в которую переодевался Вор. Но почему прожекторы направлены в окна дома?
— Подождите меня здесь, пойду посмотрю, что делает Фернан, — продолжает она.
Ах, так ты хочешь, чтобы я ждала здесь одна. Я вцепляюсь в ее руку, и ей приходится идти, волоча меня за собой.
— Но, послушайте, отпустите же меня! Я не могу вас тащить, это смешно! Мне нужны обе руки, чтобы нащупать направление.
Снова смешок.
Теперь мне становится по-настоящему страшно.
Жюстина пытается вырваться, я крепче сжимаю ее руку, мне кажется, что мои пальцы превратились в орлиные когти, сомкнувшиеся на ляжке ягненка.
— Фернан! — блеет она и устремляется вперед.
Мое кресло скачет за ней, я натыкаюсь на все подряд, Жюстина тоже. «Фернан! Фернан!», — никакого Фернана. Жюстина резко поворачивает, кресло накреняется, я выпускаю ее руку и врезаюсь головой в стену.
Ба-бах, что-то падает на меня, что-то обжигающее, лампа, кто-то кричит: «Осторожно!», меня толкают назад, звон разбитого стекла. «Вы постоянно делаете глупости!», — говорит мне Мерканти, проводя своими мерзкими пальцами по моей груди, слышу свой немой крик: «Дядя!», вид Мерканти, насилующего и убивающего Марион и Соню, внезапно кажется мне чудовищно правдоподобным. Его ласки становятся все более откровенными, я беспомощна, рот раскрыт, но безгласен, сейчас он надругается надо мной прямо здесь, пока все остальные жрут на кухне, а жандармы суетятся на улице. Мне удается высвободить руку, я поднимаю ее, вытягиваю большой и средний пальцы, молниеносно тычу в его лицо, зажимаю его нос, он шипит: «Сучка», я соображаю, где глаза, отпускаю нос, и вот мои напряженные пальцы втыкаются в его глазницы, что-то мягкое, он кричит, хватает меня за запястье, сильно выворачивает его, вот подлец! Шаги, два человека, скорее! «Прекратить! — орет Шнабель . — Немедленно прекратить! Ты сдурел или что?!» Я из всех сил внушаю себе: «Все в порядке». Вот бы Шнабель случайно нажал на курок и всадил две пули в колени этому подлюге Мерканти. Сладкий сон!
— Набить бы тебе морду! — добавляет Шнабель в наступившей тишине.
— Что делать будем? — бормочет сопровождающий его жандарм.
— Шнабель! Фаззи! — вдруг зовет с улицы Дюпюи. — Сюда, быстро! Смотрите!
Бросив: «Мог бы и подождать!», Шнабель убегает вместе с Фаззи.
— Ох, у вас опять кровь идет, раны открылись, — обращается ко мне Франсина. — Позову Мартину.
— Что такое? — спрашивает Мартина, словно она только этого и ждала.
Я не слушаю, что отвечает Франсина. Я прислушиваюсь к хорошо знакомому шуму. Жужжание камеры Жан-Клода. Почему жандармы разрешают ему снимать все это? Что-то пытается сложиться в моем затуманенном сознании, но я никак не могу выстроить мысли. Я позволяю Мартине заниматься собой, не реагируя, мысленно я пытаюсь сдавить свое мозговое вещество, чтобы выжать из него истину.
Тррррррах! Я подскакиваю, Мартина тоже.
— Свет! — кричит Франсина.
— Все взорвалось! — издали отвечает Ян.
— Это, безусловно, из-за грозы, — кричит Лорье из соседней комнаты. — Эй, снаружи, в деревне свет есть?
— Нет, командир! — вопит Морель.
Слышу, как на улице Шнабель отчитывает Дюпюи.
— Ну, Эжен, и где этот проклятый плащ?
— Опять улетел!
— Шнабель, в машине есть аварийные фонари? — спрашивает Лорье, заходя в комнату.
— Пойду посмотрю! — отвечает Шнабель через окно.
— Что делать? — тихо спрашивает Мартина, обращаясь непонятно к кому.
— На время остановимся, — тем же тоном отвечает Мерканти.
— Вот уж невезуха, — говорит Франсина.
Это замечание так не похоже на Франсину. Мне вдруг остро хочется оказаться рядом с Иветт, с моим дядей, даже с Жюстиной, потому что мне кажется, что я теряю рассудок. Я слышу голоса, я строю в уме абсурдные диалоги, я схожу с ума.
Слышу, как люди суетятся в темноте, как их возгласы сливаются в общий хор. Без света зрячие быстро впадают в панику. А для меня, переживающей вечный сбой в подаче электричества, это ничего не меняет.
— Что мне с остальными делать? — спрашивает Мартина.
— Пока ничего, — отвечает ей Мерканти. — Она мне чуть глаза не выдавила, эта сука, — громко и внятно добавляет он.
Слуховые галлюцинации. Я сжимаю подлокотник кресла. Он, вроде бы, настоящий.
— Ладно, в любом случае мы почти закончили, — говорит Мерканти. — Продолжение посмотрим завтра.
Кто-то берется за мое кресло, меня везут, если это опять Мерканти…
— Что за бред! — шепчет мне на ухо голос, пахнущий «Житан», и мое кресло ставят возле стены.
— Вот фонарь, командир! — раздается мощный голос Шнабеля. — Я использовал универсальный источник энергии, — продолжает он, тщательно артикулируя, — мне удалось связаться с казармой. Для спецтехники дорога уже проходима, нам вышлют подкрепление. Они приедут ночью.
После этих слов наступает тишина. Топот башмаков Лорье.
— Хорошо. Собери людей, пусть поедят, а потом распределим дежурства. Мерканти, пойди скажи мамаше Реймон, пусть чего-нибудь им состряпает.
— В темноте? — дерзко отвечает Мерканти.
— У нее есть керосиновая лампа и свечки, устроится.
— Ладно, — бурчание Мерканти удаляется.
Уф, наконец-то!
— Сейчас вернусь, — говорит Лорье, выходя. Щелчок зажигалки, вдох, запах «Житан», человек рядом со мной закуривает.
— Что мы теперь будем делать? — спрашивает он, а я не понимаю, к кому он обращается.
— Самое необходимое, — отвечает ему Мартина, закрывая двойную раму окна. — Погаси этот рассадник рака, с ним ты отличная мишень.
— Мишень для кого? — удивляется мой сосед.
— А ты забыл, что там психопат на воле разгуливает?!
— Он нападает только на женщин, — беззаботно отвечает курильщик.
— Будущее только Богу известно!
— Вас понял! — мрачно буркает мужчина.
Ну, этот явно не инвалид. И Мартина с ним на «ты»! Почему не возвращаются дядя с Жюстиной?
И что делает Жан-Клод? Я слышала звук камеры, но за все это время он не произнес ни слова.
— А, вот и снова свет! — радостно восклицает Мартина. — Хвала Всевышнему!
Серия взрывов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42