А он, если что-то и искал, то, скорее всего, адресную книжку, или дневник, или что-то нужное, пусть даже всего лишь клочок бумаги. Он знал, что старики шпионы – даже лучшие из них – становились порой немного похожи на старых любовников: с возрастом они начинали плутовать из боязни положиться на собственную память. Они делали вид, что помнят, а на самом деле все записывали, часто придуманным ими самими кодом, который – если бы они только это знали – разгадает любой специалист за несколько часов или даже минут. Фамилии и адреса контактов, субагентов. Ничто не оставалось под запретом. Порядок передачи информации, время и места встреч, клички, номера телефонов, даже комбинации сейфов, записанные в виде номера страховки или дня рождения. В свое время Смайли не раз наблюдал, как целые сети оказывались под угрозой краха из-за того, что кто-то из агентов не доверял больше своей голове. Смайли, конечно, сомневался, что Владимир идет на такое, но все ведь когда-то начинается.
«Передайте Максу, что у меня есть два доказательства и я могу их принести!»
Смайли задержался у подоконника, который старик назвал бы «кухней», где стояли газовая плитка и малюсенький самодельный холодильник в виде ящика с дырочками для вентиляции. «Мы мужчины, которые готовят сами для себя, – получеловеки», – заключил он, осматривая полки. Стащил оттуда кастрюльку и сковородку, пошарил среди баночек с кайенским и черным перцем. В любом другом месте в доме, даже в постели, можно отрешиться от всего – читать книги, обманывать себя, повторяя, что лучше одиночества ничего и быть не может. Но на кухне сразу видно, что комплект неполон. Полбуханки черного хлеба Полпалки затвердевшей колбасы. Пол-луковицы. Полпакета молока. Пол-лимона. Полпакетика черного чая. Полжизни. Смайли открыл все, что можно, потыкал пальцем в перец. Обнаружил старую плитку и отодрал ее, отвинтил деревянную ручку от сковородки. Собрался было уже открыть дверцы платяного шкафа, как вдруг снова замер, как бы прислушиваясь, но на сей раз внимание его привлекло не то, что он услышал, а то, что увидел.
На шкафчике для провизии лежал блок сигарет «Голуаз-Капораль», которые курил Владимир, когда не мог достать русских папирос. Блок лежал на боку, отметил Смайли и принялся за надписи: «Беспошлинная торговля», «Фильтр». Затем: «Для экспорта» и «Изготовлено во Франции». Весь блок в целлофане. Смайли снял его со шкафчика. В блоке не хватало одной пачки из десяти. В пепельнице лежало три окурка таких сигарет. В воздухе, когда он принюхался, помимо запаха еды и извести, слабо пахло французскими сигаретами.
«И никаких сигарет у него в кармане», – вспомнил он.
Держа голубой блок двумя руками, Смайли медленно поворачивал его, пытаясь угадать, что он в себе таит. Инстинкт – а вернее, подспудная догадка, еще не всплывшая на поверхность, – настоятельно подсказывал ему, что за этими сигаретами что-то кроется. Не по части внешнего вида. И не в том смысле, что они начинены микрофильмами, или взрывчаткой, или пулями со смещенным центром тяжести, или какой-то другой невеселой игрушкой.
Просто сам факт их местонахождения именно тут, а не в каком-то другом месте наводил на мысль, что с ними что-то связано.
Совсем недавно куплены, не запыленные, не достает одной пачки и три сигареты выкурены.
И никаких сигарет у него в кармане.
Теперь Смайли заработал быстрее: ему очень хотелось поскорее убраться отсюда. Слишком высоко находилась квартира. Слишком в ней было пусто и слишком много всего. Он все сильнее ощущал, что что-то не стыкуется. «Почему они не взяли ключей Владимира?» Смайли дернул на себя дверцы шкафа. Там хранились одежда и бумаги, но и того, и другого у Владимира было мало. Бумаги состояли главным образом из ксерокопий брошюр на русском и английском, а также, насколько понял Смайли, на одном из прибалтийских языков. Была там пачка писем из старого центра Группы в Париже и плакаты с надписями «ПОМНИ О ЛАТВИИ», «ПОМНИ ОБ ЭСТОНИИ», «ПОМНИ О ЛИТВЕ», которые, по всей вероятности, предназначались для демонстрации. Была и коробка с желтыми мелками – двух мелков недоставало. Внизу лежала снятая с крючка норфолкская куртка, которой так дорожил Владимир. Возможно, она упала, когда тот слишком поспешно хлопнул дверцей шкафа.
«Такой честолюбец, как Владимир? – пришло вдруг в голову Смайли. – Человек, так старавшийся выглядеть военным? И вдруг оставил свою лучшую куртку на дне шкафа? Или, может, это чья-то небрежная рука не потрудилась ее повесить?»
Смайли поднял куртку, обыскал карманы, затем повесил ее на крючок и хлопнул дверцей, чтобы проверить, упадет ли она.
Она упала.
«Итак, они не взяли у Владимира ключей и не обыскали его квартиру, – думал он. – Они обыскали Владимира, но, по мнению старшего инспектора, им помешали довести дело до конца».
«Передайте Максу, что у меня есть два доказательства и я могу их принести».
Подойдя снова к так называемой «кухоньке», Смайли постоял перед шкафчиком для провизии и еще раз внимательно оглядел лежавший на нем голубой блок. Затем заглянул в корзину для бумаг. Снова в пепельницу, запоминая увиденное. Затем – в мусорное ведро, на случай, если там вдруг окажется смятая коробка от недостающей пачки сигарет. Ее там не оказалось, что, по некоторым причинам, он воспринял с удовлетворением.
Пора уходить.
Но он не ушел – вернее, ушел не сразу. Еще с четверть часа, напрягая слух на случай появления пришельцев, Смайли высматривал и прощупывал, приподнимал и ставил на место, все еще выискивая плохо пригнанную пуговицу или любимый тайник за полками. Но на этот раз он не жаждал найти. На этот раз он жаждал подтвердить отсутствие. Только удовлетворившись в той мере, в какой это позволяли обстоятельства, он тихо вышел на площадку и запер за собой дверь. В конце первого марша ему встретился временный почтальон с повязкой ГПК на рукаве, выходивший из другого коридора. Смайли дотронулся до его локтя.
– Если есть что-нибудь для квартиры 6-Б, я могу избавить вас от необходимости лезть наверх, – с почтением произнес он.
Почтальон порылся в своей сумке и вытащил конверт из бурой бумаги. Почтовый штемпель Парижа, пятнадцатый округ, дата – пять дней назад. Смайли сунул конверт в карман. В конце второго марша находился запасной выход на случай пожара, дверь открывалась только изнутри. Смайли мысленно отметил это, когда поднимался. Он нажал на поперечную перекладину, дверь поддалась; он спустился по отвратительной бетонной лестнице, пересек внутренний двор и вышел к пустынным конюшням, продолжая размышлять об упущениях противной стороны. Почему они не обыскали квартиру Владимира? Он не мог найти разумного объяснения. У Московского Центра, как у любой крупной организации, существовали свои твердо установленные правила проведения операций. Принимается решение убить человека. Выставляются пикеты у его дома, расставляются люди по пути его следования, создается группа убийства, и его убивают. В классическом стиле. В таком случае, почему не обыскать его квартиру? Владимир ведь был холостяком и жил в доме, где постоянно шныряют всякие люди! Тогда почему не послать к нему на квартиру кого-то, как только он вышел из дома?
«Потому что они знали, что нужные им бумаги у него при себе», – заключил Смайли. А обыск трупа весьма поверхностный, по мнению старшего инспектора. Предположим, никто им не помешал и они нашли то, что искали?
Он остановил такси, сказал шоферу:
– Байуотер-стрит в Челси, пожалуйста, рядом с Кингс-роуд.
«Поеду-ка я домой, – подумал он. – Приму ванну, все обдумаю. Побреюсь».
«Передайте Максу, что у меня есть два доказательства и я могу их принести».
Смайли вдруг наклонился и, постучав по отделяющему от шофера стеклу, изменил направление. Когда они разворачивались, позади них с визгом остановился высокий мотоциклист, слез со своего мотоцикла с черной коляской и торжественно переставил его на противоположную полосу. «Лакей», – подумал Смайли, наблюдая за ним.
Лакей, который развозит на столике чай. Словно официальный эскорт, мотоциклист, сгорбившись и расставив локти, проследовал за ними по дальним окраинам Кэмдена, затем, держа положенную дистанцию, медленно поехал вверх по холму. Такси остановилось, Смайли нагнулся вперед, чтобы расплатиться. В этот момент темная фигура торжественно проехала мимо, приветственно подняв согнутую в локте руку.
ГЛАВА 8
Он стоял в начале проспекта, глядя на березы, которые, словно отступающая армия, рядами уходили вдаль, в туман. Темнота нехотя уступила место мраку. Вообще-то сумеркам пора бы уже спуститься: в деревне в старых домах сейчас пьют чай. Уличные фонари по обе стороны от Смайли, словно жалкие свечи, ничего не освещали в теплом и тяжелом воздухе. Смайли ожидал, что еще увидит тут полицию и огражденное веревками место, журналистов или хотя бы зевак. «Да ничего вообще не случилось, – буркнул он себе под нос, медленно двинувшись вниз по склону. – Не успел я уехать, как Владимир весело поднялся на ноги с палкой в руке, стер с лица страшный грим и отправился со своими приятелями-актерами выпить пивка в полицейском участке».
«С палкой в руке, – повторил про себя Смайли, вспомнив то, что сказал ему старший инспектор. – В левой руке или в правой?» «На его левой руке тоже следы желтого мела, – доложил ему уже в фургоне мистер Мэрготройд, – на большом и на двух первых пальцах».
Смайли пошел по проспекту, и темнота сомкнулась за ним, туман сгустился. Шаги его оловянным эхом звучали впереди. Ярдах в двадцати сверху костром в собственном дыму догорало бурое солнце. Но тут, в низине, стоял холодный туман, и Владимир был окончательно мертв. Смайли увидел следы шин, где стояли полицейские машины. Он отметил отсутствие листьев и неестественную чистоту гравия. «Что они тут понаделали? – подивился он. – Полили гравий из брандспойта? Соскребли листья в пластиковые мешки?»
Усталость сменилась какой-то новой, необъяснимой ясностью ума. Он все так же вышагивал по проспекту, желая Владимиру доброго утра и доброй ночи и вовсе не чувствуя себя при этом дураком, напряженно думая о канцелярских кнопках, и о мелках, и о французских сигаретах, и о Московских правилах и выглядывая железный сарай у спортивного поля. «Рассматривай все последовательно, – скомандовал он себе. – С самого начала. Оставь сигареты – пусть лежат в шкафчике». Он дошел до перекрестка и, миновав его, стал подниматься в гору. Справа появились стойки ворот, за ними – павильон из зеленого гофрированного железа, судя по всему – пустой. Смайли пошел через поле – в ботинки тут же начала просачиваться вода. За павильоном оказался крутой голый склон – земля здесь вся была исцарапана следами от досок, на которых дети спускаются вниз. Смайли поднялся по откосу, вошел в рощицу и продолжал карабкаться вверх. Странно, но туман осел только в низине, на выступе его вообще не было. По-прежнему – ни души. Смайли повернулся и через рощицу зашагал к павильону. В этом всего-навсего железном сарае, открытом со стороны поля, из обстановки была только грубо сколоченная деревянная скамья, исцарапанная, с вырезанными ножом надписями; единственное живое существо растянулось на скамье, накрывшись с головой одеялом, из-под которого торчали коричневые сапоги. На мгновение утратив самообладание, Смайли со страхом подумал, не размозжено ли у него лицо тоже. Крышу поддерживали стропила; унылые зеленые стены с отслаивающейся краской оживляли высокоморальные изречения: «Шпана – элемент разрушительный. Такие люди не нужны обществу». Смайли на секунду задумался. «О нет, нужны, – захотелось ему возразить, – ведь общество – это конгломерат меньшинств». Канцелярская кнопка, как и говорил Мостин, оказалась на месте, как раз на уровне головы – в соответствии с лучшими традициями Саррата;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
«Передайте Максу, что у меня есть два доказательства и я могу их принести!»
Смайли задержался у подоконника, который старик назвал бы «кухней», где стояли газовая плитка и малюсенький самодельный холодильник в виде ящика с дырочками для вентиляции. «Мы мужчины, которые готовят сами для себя, – получеловеки», – заключил он, осматривая полки. Стащил оттуда кастрюльку и сковородку, пошарил среди баночек с кайенским и черным перцем. В любом другом месте в доме, даже в постели, можно отрешиться от всего – читать книги, обманывать себя, повторяя, что лучше одиночества ничего и быть не может. Но на кухне сразу видно, что комплект неполон. Полбуханки черного хлеба Полпалки затвердевшей колбасы. Пол-луковицы. Полпакета молока. Пол-лимона. Полпакетика черного чая. Полжизни. Смайли открыл все, что можно, потыкал пальцем в перец. Обнаружил старую плитку и отодрал ее, отвинтил деревянную ручку от сковородки. Собрался было уже открыть дверцы платяного шкафа, как вдруг снова замер, как бы прислушиваясь, но на сей раз внимание его привлекло не то, что он услышал, а то, что увидел.
На шкафчике для провизии лежал блок сигарет «Голуаз-Капораль», которые курил Владимир, когда не мог достать русских папирос. Блок лежал на боку, отметил Смайли и принялся за надписи: «Беспошлинная торговля», «Фильтр». Затем: «Для экспорта» и «Изготовлено во Франции». Весь блок в целлофане. Смайли снял его со шкафчика. В блоке не хватало одной пачки из десяти. В пепельнице лежало три окурка таких сигарет. В воздухе, когда он принюхался, помимо запаха еды и извести, слабо пахло французскими сигаретами.
«И никаких сигарет у него в кармане», – вспомнил он.
Держа голубой блок двумя руками, Смайли медленно поворачивал его, пытаясь угадать, что он в себе таит. Инстинкт – а вернее, подспудная догадка, еще не всплывшая на поверхность, – настоятельно подсказывал ему, что за этими сигаретами что-то кроется. Не по части внешнего вида. И не в том смысле, что они начинены микрофильмами, или взрывчаткой, или пулями со смещенным центром тяжести, или какой-то другой невеселой игрушкой.
Просто сам факт их местонахождения именно тут, а не в каком-то другом месте наводил на мысль, что с ними что-то связано.
Совсем недавно куплены, не запыленные, не достает одной пачки и три сигареты выкурены.
И никаких сигарет у него в кармане.
Теперь Смайли заработал быстрее: ему очень хотелось поскорее убраться отсюда. Слишком высоко находилась квартира. Слишком в ней было пусто и слишком много всего. Он все сильнее ощущал, что что-то не стыкуется. «Почему они не взяли ключей Владимира?» Смайли дернул на себя дверцы шкафа. Там хранились одежда и бумаги, но и того, и другого у Владимира было мало. Бумаги состояли главным образом из ксерокопий брошюр на русском и английском, а также, насколько понял Смайли, на одном из прибалтийских языков. Была там пачка писем из старого центра Группы в Париже и плакаты с надписями «ПОМНИ О ЛАТВИИ», «ПОМНИ ОБ ЭСТОНИИ», «ПОМНИ О ЛИТВЕ», которые, по всей вероятности, предназначались для демонстрации. Была и коробка с желтыми мелками – двух мелков недоставало. Внизу лежала снятая с крючка норфолкская куртка, которой так дорожил Владимир. Возможно, она упала, когда тот слишком поспешно хлопнул дверцей шкафа.
«Такой честолюбец, как Владимир? – пришло вдруг в голову Смайли. – Человек, так старавшийся выглядеть военным? И вдруг оставил свою лучшую куртку на дне шкафа? Или, может, это чья-то небрежная рука не потрудилась ее повесить?»
Смайли поднял куртку, обыскал карманы, затем повесил ее на крючок и хлопнул дверцей, чтобы проверить, упадет ли она.
Она упала.
«Итак, они не взяли у Владимира ключей и не обыскали его квартиру, – думал он. – Они обыскали Владимира, но, по мнению старшего инспектора, им помешали довести дело до конца».
«Передайте Максу, что у меня есть два доказательства и я могу их принести».
Подойдя снова к так называемой «кухоньке», Смайли постоял перед шкафчиком для провизии и еще раз внимательно оглядел лежавший на нем голубой блок. Затем заглянул в корзину для бумаг. Снова в пепельницу, запоминая увиденное. Затем – в мусорное ведро, на случай, если там вдруг окажется смятая коробка от недостающей пачки сигарет. Ее там не оказалось, что, по некоторым причинам, он воспринял с удовлетворением.
Пора уходить.
Но он не ушел – вернее, ушел не сразу. Еще с четверть часа, напрягая слух на случай появления пришельцев, Смайли высматривал и прощупывал, приподнимал и ставил на место, все еще выискивая плохо пригнанную пуговицу или любимый тайник за полками. Но на этот раз он не жаждал найти. На этот раз он жаждал подтвердить отсутствие. Только удовлетворившись в той мере, в какой это позволяли обстоятельства, он тихо вышел на площадку и запер за собой дверь. В конце первого марша ему встретился временный почтальон с повязкой ГПК на рукаве, выходивший из другого коридора. Смайли дотронулся до его локтя.
– Если есть что-нибудь для квартиры 6-Б, я могу избавить вас от необходимости лезть наверх, – с почтением произнес он.
Почтальон порылся в своей сумке и вытащил конверт из бурой бумаги. Почтовый штемпель Парижа, пятнадцатый округ, дата – пять дней назад. Смайли сунул конверт в карман. В конце второго марша находился запасной выход на случай пожара, дверь открывалась только изнутри. Смайли мысленно отметил это, когда поднимался. Он нажал на поперечную перекладину, дверь поддалась; он спустился по отвратительной бетонной лестнице, пересек внутренний двор и вышел к пустынным конюшням, продолжая размышлять об упущениях противной стороны. Почему они не обыскали квартиру Владимира? Он не мог найти разумного объяснения. У Московского Центра, как у любой крупной организации, существовали свои твердо установленные правила проведения операций. Принимается решение убить человека. Выставляются пикеты у его дома, расставляются люди по пути его следования, создается группа убийства, и его убивают. В классическом стиле. В таком случае, почему не обыскать его квартиру? Владимир ведь был холостяком и жил в доме, где постоянно шныряют всякие люди! Тогда почему не послать к нему на квартиру кого-то, как только он вышел из дома?
«Потому что они знали, что нужные им бумаги у него при себе», – заключил Смайли. А обыск трупа весьма поверхностный, по мнению старшего инспектора. Предположим, никто им не помешал и они нашли то, что искали?
Он остановил такси, сказал шоферу:
– Байуотер-стрит в Челси, пожалуйста, рядом с Кингс-роуд.
«Поеду-ка я домой, – подумал он. – Приму ванну, все обдумаю. Побреюсь».
«Передайте Максу, что у меня есть два доказательства и я могу их принести».
Смайли вдруг наклонился и, постучав по отделяющему от шофера стеклу, изменил направление. Когда они разворачивались, позади них с визгом остановился высокий мотоциклист, слез со своего мотоцикла с черной коляской и торжественно переставил его на противоположную полосу. «Лакей», – подумал Смайли, наблюдая за ним.
Лакей, который развозит на столике чай. Словно официальный эскорт, мотоциклист, сгорбившись и расставив локти, проследовал за ними по дальним окраинам Кэмдена, затем, держа положенную дистанцию, медленно поехал вверх по холму. Такси остановилось, Смайли нагнулся вперед, чтобы расплатиться. В этот момент темная фигура торжественно проехала мимо, приветственно подняв согнутую в локте руку.
ГЛАВА 8
Он стоял в начале проспекта, глядя на березы, которые, словно отступающая армия, рядами уходили вдаль, в туман. Темнота нехотя уступила место мраку. Вообще-то сумеркам пора бы уже спуститься: в деревне в старых домах сейчас пьют чай. Уличные фонари по обе стороны от Смайли, словно жалкие свечи, ничего не освещали в теплом и тяжелом воздухе. Смайли ожидал, что еще увидит тут полицию и огражденное веревками место, журналистов или хотя бы зевак. «Да ничего вообще не случилось, – буркнул он себе под нос, медленно двинувшись вниз по склону. – Не успел я уехать, как Владимир весело поднялся на ноги с палкой в руке, стер с лица страшный грим и отправился со своими приятелями-актерами выпить пивка в полицейском участке».
«С палкой в руке, – повторил про себя Смайли, вспомнив то, что сказал ему старший инспектор. – В левой руке или в правой?» «На его левой руке тоже следы желтого мела, – доложил ему уже в фургоне мистер Мэрготройд, – на большом и на двух первых пальцах».
Смайли пошел по проспекту, и темнота сомкнулась за ним, туман сгустился. Шаги его оловянным эхом звучали впереди. Ярдах в двадцати сверху костром в собственном дыму догорало бурое солнце. Но тут, в низине, стоял холодный туман, и Владимир был окончательно мертв. Смайли увидел следы шин, где стояли полицейские машины. Он отметил отсутствие листьев и неестественную чистоту гравия. «Что они тут понаделали? – подивился он. – Полили гравий из брандспойта? Соскребли листья в пластиковые мешки?»
Усталость сменилась какой-то новой, необъяснимой ясностью ума. Он все так же вышагивал по проспекту, желая Владимиру доброго утра и доброй ночи и вовсе не чувствуя себя при этом дураком, напряженно думая о канцелярских кнопках, и о мелках, и о французских сигаретах, и о Московских правилах и выглядывая железный сарай у спортивного поля. «Рассматривай все последовательно, – скомандовал он себе. – С самого начала. Оставь сигареты – пусть лежат в шкафчике». Он дошел до перекрестка и, миновав его, стал подниматься в гору. Справа появились стойки ворот, за ними – павильон из зеленого гофрированного железа, судя по всему – пустой. Смайли пошел через поле – в ботинки тут же начала просачиваться вода. За павильоном оказался крутой голый склон – земля здесь вся была исцарапана следами от досок, на которых дети спускаются вниз. Смайли поднялся по откосу, вошел в рощицу и продолжал карабкаться вверх. Странно, но туман осел только в низине, на выступе его вообще не было. По-прежнему – ни души. Смайли повернулся и через рощицу зашагал к павильону. В этом всего-навсего железном сарае, открытом со стороны поля, из обстановки была только грубо сколоченная деревянная скамья, исцарапанная, с вырезанными ножом надписями; единственное живое существо растянулось на скамье, накрывшись с головой одеялом, из-под которого торчали коричневые сапоги. На мгновение утратив самообладание, Смайли со страхом подумал, не размозжено ли у него лицо тоже. Крышу поддерживали стропила; унылые зеленые стены с отслаивающейся краской оживляли высокоморальные изречения: «Шпана – элемент разрушительный. Такие люди не нужны обществу». Смайли на секунду задумался. «О нет, нужны, – захотелось ему возразить, – ведь общество – это конгломерат меньшинств». Канцелярская кнопка, как и говорил Мостин, оказалась на месте, как раз на уровне головы – в соответствии с лучшими традициями Саррата;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65