Такие в Париже попадаются чуть ли не на каждом углу. Купив и уложив в сумку холодный ужин на двоих, она поспешила на улицу Мазарини и позвонила в дверь квартиры Уилмингтона. Отворила ей уборщица.
— Я принесла заказанный ужин. От Потэна.
— Знаю… — буркнула уборщица. — Ставьте вот сюда.
— Разрешите, я сама накрою на стол. Ужины от Потэна полагается сервировать профессионально…
— А по мне…
Эвелин быстро и ловко сервировала стол, пока уборщица возилась в соседней комнате. Этим обстоятельством и решила воспользоваться Эвелин. Зайдя в прихожую, она громко хлопнула дверью, но не вышла, а спряталась в углу за шкафом. Уборщица не спеша вышла, проверила — хорошо ли захлопнулась дверь и вернулась в комнаты. Прошло полчаса, и начало темнеть. Эвелин продолжала неподвижно стоять, прижавшись к стене. В конце концов судьба сжалилась над ней. Уборщица вышла уже в пальто и шляпке, сжимая в руках сумочку и зонтик. «Наверное, приходящая и уже собралась домой», — подумала радостно Эвелин. Так и оказалось.
Эвелин осталась в квартире одна!
Поспешив в гостиную, она включила там свет, тяжело дыша от волнения и страха. В гостиной стояли три застекленные витрины, полные безделушек. Эвелин по очереди осмотрела их, но Будды там не было. Дверь в столовую была открыта, и Эвелин заглянула через нее в третью комнату — маленький салон. Вдруг одно из окон этого салона медленно открылось. Сначала над подоконником показались две руки, а потом лысая голова и изуродованный нос…
Это был каторжник Гордон!…
Эвелин замерла на месте от страха.
Глава четвертая
Мюглиам-Зее — поселок, раскинувшийся на берегу озера Мюгли и известный как одно из самых недостопримечательных мест во всей Швейцарии. Туристы — вообще, а иностранцы — практически никогда сюда не заглядывают. И именно сюда автобус доставил Эдди Рансинга, жаждущего познакомиться с господином советником Воллисгофом.
Само знакомство особых затруднений не доставило. Еще когда Эдди ужинал в гостинице, перед окном начала формироваться дисциплинированная колонна граждан, желающих поглядеть на иностранца. Достаточно было лишь улыбнуться первому из вошедших, добродушному, с открытым лицом, седому мужчине, в котором Рансинг сразу признал либо местного судью либо человека науки, чтобы знакомство состоялось. Правда, тут же выяснилось, что нового знакомого зовут не Воллисгофом, а Гуггенхеймом, и что он — судебный медик, но для того, чтобы получить нужную информацию, и он вполне годился.
— Вы знаете здешних людей, господин Гуггенхейм?
— Ну… В своем округе, конечно, знаю. Впрочем, в прошлом году, когда была эпидемия тифа, и я здесь немало поработал.
— Вы знакомы с господином Воллисгофом?
— А когда он умер?
— Он еще жив. Насколько мне известно, во всяком случае…
— Тогда не имею счастья. Вообще-то я приезжаю сюда в основном ради вскрытий. Я мало расположен к светской жизни. Моя профессия требует сосредоточенности и углубленности.
Гуггенхейм попытался изложить вкратце все достоинства недооцениваемой многими профессии судебного врача. Это же занятие, требующее высокого мастерства. Можно сказать, увлекательное занятие, если у человека есть призвание к нему и он не склонен принимать на веру шаблонные утверждения. Возьмем, к примеру, трупные пятна…
— В другой раз, доктор. Вы обязательно расскажете мне обо всем этом, но в первую очередь мне хотелось бы познакомиться с господином Воллисгофом…
Гуггенхейм нахмурился, но форсировать разговор на научные темы, тем не менее, не стал.
— В доме у Воллисгофа я один раз был, но лично с ним не знаком. Я был там, когда у них умер сторож. Определенные следы внешних повреждений навели меня на мысль вызвать полицию. Как раз когда я уезжал, они забрали жену покойного.
— А с тех пор?
— С тех пор она сидит, потому что при вскрытии обнаружилось…
— Оставим мертвых в покое, доктор…
— Исключительно разумная мысль. Однако, прежде чем сделать это, постарайтесь хорошенько осмотреть их. Видите ли, мой девиз: пока вскрытие не закончено, все, кто еще жив, находятся под подозрением. В прошлом году, в Санкт-Галлене…
Эдди Рансинг так и не узнал, что именно произошло с доктором Гуггенхеймом в прошлом году в Санкт-Галлене, хотя, вполне возможно, что эта история оказалась бы еще любопытней, чем поучительный случай со следами внешних увечий у покойного сторожа. Эдди просто поскорее расплатился и вышел.
Выйдя на улицу, Эдди стал думать над тем, что ему делать дальше. Размышления его не успели продлиться и двух минут, когда перед ним появилась какая-то кошмарного вида женщина с невероятно грязным носом и чудовищно распухшей от больного зуба щекой. Женщина подошла прямо к Эдди.
— Прошу прощения, я Виктория, жена старшего садовника Кратохвила.
— Что вам нужно?
— Старый Иоганн Воллисгоф просил передать, что хотел бы поговорить с вами, но только вы постарайтесь уж кричать погромче, потому что бедняга немного глуховат. На левое ухо. Это у него осложнение после прошлогоднего гриппа.
Несколько ошарашенный Эдди последовал за женой садовника, предельно медленно и осторожно шагавшей впереди по темной улице. Поначалу Эдди воображал, что самое практичное — идти за нею след в след, но, пятый раз шагнув прямо в грязь, понял, что Виктория, жена старшего садовника Кратохвила, ступает так осторожно только для того, чтобы случайно не пропустить в темноте хоть одну лужу.
— Не знаете, почему господин советник послал вас за мною?
— Чего?
— Я спросил, — нервно рявкнул Эдди, — почему ваш хозяин прислал вас?
— Потому что Хелли нету дома. Пошла за газетами в Эрленбах.
Хлюп!
Эдди по самые лодыжки оказался в луже.
— Вы уж поосторожнее, а то дорога тут неважная, — сказала жена старшего садовника. — Скоро собираются вымостить ее. Какие-то горожане уже два раза пробовали, только их обоих посадили, потому что они все разворовали. Теперь этим Гютрих занимается. Этот уж воровать не станет — он уже и так один раз сидел.
Что — то со страшной силой толкнуло Эдди в спину… Это, нарушая все правила движения, их решила обогнать корова.
— Я же говорила, чтоб вы были поосторожнее… Рыжуха, скотина ты этакая!!! Настоящая разбойница! Возвращается вечером домой — и всегда по пешеходной дорожке…
«Где это тут пешеходная дорожка?» — с отчаянием подумал Эдди и поднял из грязи шляпу, которую зашедшее слишком далеко в своей игривости жвачное сбило с него метким ударом хвоста.
В конце концов они все-таки добрались до виллы.
Когда Эдди вошел в старомодную, обставленную тяжелой дубовой мебелью гостиную, первое, что ему бросилось в глаза, были разгуливавшие по ней кошки самых разнообразных расцветок и размеров. Над большим цветочным горшком нахохлился попугай с красным хохолком, а в одном из кресел сидела над вышивкой очень целомудренного вида девица лет сорока пяти. Старик с орлиным носом и почти лысой головой, на которой сохранилось всего несколько седых, но зато очень длинных волосинок, встал, сделал, опираясь на трость, несколько шагов и, наступив на полу своего халата, рухнул прямо в объятия Эдди и несколько секунд отдыхал на его груди.
— Тысячу раз просил их обрезать полы… Материю им, видите ли, жалко… А я когда-нибудь сверну себе шею!… Очень рад вас видеть.
— Я тоже рад с вами познакомиться.
— Чей знакомый?
— Меня зовут Эдди Рансинг! — во весь голос рявкнул Эдди.
Девица подошла к ним.
— А мое имя — Грета, — сказала она. — С папой надо говорить погромче, он глуховат. Садитесь, пожалуйста.
Эдди сел. От фрейлейн Греты он узнал, что человек десять, запыхавшись, примчались сюда, чтобы рассказать о приезжем, интересовавшемся ее отцом. Советник, разумеется, тут же послал служанку пригласить незнакомца. Еще через полчаса Эдди, багаж которого доставили тем временем из гостиницы, уже поднялся в предназначенную ему комнату, чтобы переодеться и принять душ.
Время после ужина прошло в дружеском перекрикивании. Слуховой аппарат, с помощью которого старик мог вполне прилично вести беседу, сломался почти год назад, а купить новый у него рука не поднималась.
Только в одиннадцатом часу Эдди решил перевести разговор на единственно интересовавшую его тему.
К этому моменту уже три кошки сладко спали у него на коленях.
— Видите ли, я приехал из Лондона, потому что коллекционирую произведения искусства.
— Что он сказал?! — прерывающимся голосом астматика спросил у дочери Воллисгоф.
Грета крикнула:
— Коллекционер! Старик понимающе кивнул:
— Мой внучатый племянник тоже слушает лекции!
В это время появился новый гость: герр Максль, местный аптекарь и одновременно режиссер и драматург, сочинивший много лет назад драму «Вильгельм Телль». Как человек, повидавший мир, он всюду был желанным гостем. В молодости ему и впрямь случилось побывать в Брно по поручению одного оптового торговца скотом.
Чуть позже Эдди отвел Грету в сторону. Личико у этой девицы было лимонно-желтого цвета, а волосы были повязаны голубым бантом. Улыбка делала ее разительно похожей на отставного японского министра, снимающегося в какой-нибудь кинохронике. В целом выглядела она на редкость безобразно, а вставные челюсти отнюдь не смягчали это впечатление.
— Видите ли, — сказал Эдди, — я собираю керамику работы некоторых английских мастеров. Особой ценности эти вещи не имеют, но у всякого есть свои причуды.
— Мне ли не знать об этом? У меня есть тетя, которая то и дело моет руки. Просто невозможно что-то поделать с нею. Скажите, какой смысл в том, чтобы постоянно мыть руки?
— Короче говоря, я коллекционирую…
— Нет, скажите, бога ради, какой смысл постоянно мыть руки?
Рансинг был близок к тому, чтобы хорошенько стукнуть свою собеседницу.
— Я собираю старую керамику, — устало повторил он, — и в одной фирме мне удалось установить имена покупателей кое-каких интересующих меня вещей. Ваш отец семнадцать лет назад купил в Лондоне две статуэтки.
— Наверняка он заплатил за них!
— Это само собой разумеется. Не об этом речь. Среди прочих вещей меня занимают «Жнецы»… — Эдди умышленно назвал первой именно эту статуэтку. — Ну и, кроме того, небольшая шкатулка с фигуркой Дремлющего Будды.
— Ах, а я как раз подарила эту статуэтку!
В глазах у Эдди потемнело, и он почувствовал, что ему надо бы присесть. В ту же секунду он ощутил острую боль в щиколотке. Одна из кошек, которую он только что согнал с коленей, мстительно старалась содрать с него когтями носки.
— Ну-ну, Гюрти! — слащаво упрекнула ее хозяйка. — Какая же ты баловница!
— Подарили?! Ох… И впрямь баловница…
— Подарила. Мне эти «Жнецы» не нравились.
Наркоз вновь зародившейся надежды заглушил боль, причиняемую отнюдь не желавшей бросить свое занятие баловницей.
— А «Дремлющий Будда»?
— Дешевый хлам. Стоит у меня в спальне. Хотите? Сейчас я принесу.
— Если будете так добры…
Лишь только Грета вышла из комнаты, баловница Гюрти отлетела, описав двухметровую дугу, за горшок с фикусом. Ее пронзительное «мяу» заставило даже старика советника, сидевшего у камина, на мгновенье умолкнуть.
А потом Грета вернулась!
Вернулась со статуэткой в руках! С Буддой! Он сидел на эмалированной коробочке, наклонив голову и созерцая собственный пуп.
Эдди протянул руку… Грета равнодушно подала ему статуэтку…
И вот наконец-то Будда был у него в руках!
Остальные тоже подошли поближе. Старик, бог весть почему решивший, что Эдди тоже глуховат, изо всех сил крикнул ему прямо в ухо:
— Это что! Вот в Цюрихе на площади стоит мраморная статуя Песталоцци!
— Та и впрямь намного красивей, — поддержала отца Грета.
У Эдди в руках была статуэтка, содержавшая сказочное сокровище! Если бросить ее на пол, среди черепков сверкнет великолепный алмаз… Да, но тогда все его увидят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Я принесла заказанный ужин. От Потэна.
— Знаю… — буркнула уборщица. — Ставьте вот сюда.
— Разрешите, я сама накрою на стол. Ужины от Потэна полагается сервировать профессионально…
— А по мне…
Эвелин быстро и ловко сервировала стол, пока уборщица возилась в соседней комнате. Этим обстоятельством и решила воспользоваться Эвелин. Зайдя в прихожую, она громко хлопнула дверью, но не вышла, а спряталась в углу за шкафом. Уборщица не спеша вышла, проверила — хорошо ли захлопнулась дверь и вернулась в комнаты. Прошло полчаса, и начало темнеть. Эвелин продолжала неподвижно стоять, прижавшись к стене. В конце концов судьба сжалилась над ней. Уборщица вышла уже в пальто и шляпке, сжимая в руках сумочку и зонтик. «Наверное, приходящая и уже собралась домой», — подумала радостно Эвелин. Так и оказалось.
Эвелин осталась в квартире одна!
Поспешив в гостиную, она включила там свет, тяжело дыша от волнения и страха. В гостиной стояли три застекленные витрины, полные безделушек. Эвелин по очереди осмотрела их, но Будды там не было. Дверь в столовую была открыта, и Эвелин заглянула через нее в третью комнату — маленький салон. Вдруг одно из окон этого салона медленно открылось. Сначала над подоконником показались две руки, а потом лысая голова и изуродованный нос…
Это был каторжник Гордон!…
Эвелин замерла на месте от страха.
Глава четвертая
Мюглиам-Зее — поселок, раскинувшийся на берегу озера Мюгли и известный как одно из самых недостопримечательных мест во всей Швейцарии. Туристы — вообще, а иностранцы — практически никогда сюда не заглядывают. И именно сюда автобус доставил Эдди Рансинга, жаждущего познакомиться с господином советником Воллисгофом.
Само знакомство особых затруднений не доставило. Еще когда Эдди ужинал в гостинице, перед окном начала формироваться дисциплинированная колонна граждан, желающих поглядеть на иностранца. Достаточно было лишь улыбнуться первому из вошедших, добродушному, с открытым лицом, седому мужчине, в котором Рансинг сразу признал либо местного судью либо человека науки, чтобы знакомство состоялось. Правда, тут же выяснилось, что нового знакомого зовут не Воллисгофом, а Гуггенхеймом, и что он — судебный медик, но для того, чтобы получить нужную информацию, и он вполне годился.
— Вы знаете здешних людей, господин Гуггенхейм?
— Ну… В своем округе, конечно, знаю. Впрочем, в прошлом году, когда была эпидемия тифа, и я здесь немало поработал.
— Вы знакомы с господином Воллисгофом?
— А когда он умер?
— Он еще жив. Насколько мне известно, во всяком случае…
— Тогда не имею счастья. Вообще-то я приезжаю сюда в основном ради вскрытий. Я мало расположен к светской жизни. Моя профессия требует сосредоточенности и углубленности.
Гуггенхейм попытался изложить вкратце все достоинства недооцениваемой многими профессии судебного врача. Это же занятие, требующее высокого мастерства. Можно сказать, увлекательное занятие, если у человека есть призвание к нему и он не склонен принимать на веру шаблонные утверждения. Возьмем, к примеру, трупные пятна…
— В другой раз, доктор. Вы обязательно расскажете мне обо всем этом, но в первую очередь мне хотелось бы познакомиться с господином Воллисгофом…
Гуггенхейм нахмурился, но форсировать разговор на научные темы, тем не менее, не стал.
— В доме у Воллисгофа я один раз был, но лично с ним не знаком. Я был там, когда у них умер сторож. Определенные следы внешних повреждений навели меня на мысль вызвать полицию. Как раз когда я уезжал, они забрали жену покойного.
— А с тех пор?
— С тех пор она сидит, потому что при вскрытии обнаружилось…
— Оставим мертвых в покое, доктор…
— Исключительно разумная мысль. Однако, прежде чем сделать это, постарайтесь хорошенько осмотреть их. Видите ли, мой девиз: пока вскрытие не закончено, все, кто еще жив, находятся под подозрением. В прошлом году, в Санкт-Галлене…
Эдди Рансинг так и не узнал, что именно произошло с доктором Гуггенхеймом в прошлом году в Санкт-Галлене, хотя, вполне возможно, что эта история оказалась бы еще любопытней, чем поучительный случай со следами внешних увечий у покойного сторожа. Эдди просто поскорее расплатился и вышел.
Выйдя на улицу, Эдди стал думать над тем, что ему делать дальше. Размышления его не успели продлиться и двух минут, когда перед ним появилась какая-то кошмарного вида женщина с невероятно грязным носом и чудовищно распухшей от больного зуба щекой. Женщина подошла прямо к Эдди.
— Прошу прощения, я Виктория, жена старшего садовника Кратохвила.
— Что вам нужно?
— Старый Иоганн Воллисгоф просил передать, что хотел бы поговорить с вами, но только вы постарайтесь уж кричать погромче, потому что бедняга немного глуховат. На левое ухо. Это у него осложнение после прошлогоднего гриппа.
Несколько ошарашенный Эдди последовал за женой садовника, предельно медленно и осторожно шагавшей впереди по темной улице. Поначалу Эдди воображал, что самое практичное — идти за нею след в след, но, пятый раз шагнув прямо в грязь, понял, что Виктория, жена старшего садовника Кратохвила, ступает так осторожно только для того, чтобы случайно не пропустить в темноте хоть одну лужу.
— Не знаете, почему господин советник послал вас за мною?
— Чего?
— Я спросил, — нервно рявкнул Эдди, — почему ваш хозяин прислал вас?
— Потому что Хелли нету дома. Пошла за газетами в Эрленбах.
Хлюп!
Эдди по самые лодыжки оказался в луже.
— Вы уж поосторожнее, а то дорога тут неважная, — сказала жена старшего садовника. — Скоро собираются вымостить ее. Какие-то горожане уже два раза пробовали, только их обоих посадили, потому что они все разворовали. Теперь этим Гютрих занимается. Этот уж воровать не станет — он уже и так один раз сидел.
Что — то со страшной силой толкнуло Эдди в спину… Это, нарушая все правила движения, их решила обогнать корова.
— Я же говорила, чтоб вы были поосторожнее… Рыжуха, скотина ты этакая!!! Настоящая разбойница! Возвращается вечером домой — и всегда по пешеходной дорожке…
«Где это тут пешеходная дорожка?» — с отчаянием подумал Эдди и поднял из грязи шляпу, которую зашедшее слишком далеко в своей игривости жвачное сбило с него метким ударом хвоста.
В конце концов они все-таки добрались до виллы.
Когда Эдди вошел в старомодную, обставленную тяжелой дубовой мебелью гостиную, первое, что ему бросилось в глаза, были разгуливавшие по ней кошки самых разнообразных расцветок и размеров. Над большим цветочным горшком нахохлился попугай с красным хохолком, а в одном из кресел сидела над вышивкой очень целомудренного вида девица лет сорока пяти. Старик с орлиным носом и почти лысой головой, на которой сохранилось всего несколько седых, но зато очень длинных волосинок, встал, сделал, опираясь на трость, несколько шагов и, наступив на полу своего халата, рухнул прямо в объятия Эдди и несколько секунд отдыхал на его груди.
— Тысячу раз просил их обрезать полы… Материю им, видите ли, жалко… А я когда-нибудь сверну себе шею!… Очень рад вас видеть.
— Я тоже рад с вами познакомиться.
— Чей знакомый?
— Меня зовут Эдди Рансинг! — во весь голос рявкнул Эдди.
Девица подошла к ним.
— А мое имя — Грета, — сказала она. — С папой надо говорить погромче, он глуховат. Садитесь, пожалуйста.
Эдди сел. От фрейлейн Греты он узнал, что человек десять, запыхавшись, примчались сюда, чтобы рассказать о приезжем, интересовавшемся ее отцом. Советник, разумеется, тут же послал служанку пригласить незнакомца. Еще через полчаса Эдди, багаж которого доставили тем временем из гостиницы, уже поднялся в предназначенную ему комнату, чтобы переодеться и принять душ.
Время после ужина прошло в дружеском перекрикивании. Слуховой аппарат, с помощью которого старик мог вполне прилично вести беседу, сломался почти год назад, а купить новый у него рука не поднималась.
Только в одиннадцатом часу Эдди решил перевести разговор на единственно интересовавшую его тему.
К этому моменту уже три кошки сладко спали у него на коленях.
— Видите ли, я приехал из Лондона, потому что коллекционирую произведения искусства.
— Что он сказал?! — прерывающимся голосом астматика спросил у дочери Воллисгоф.
Грета крикнула:
— Коллекционер! Старик понимающе кивнул:
— Мой внучатый племянник тоже слушает лекции!
В это время появился новый гость: герр Максль, местный аптекарь и одновременно режиссер и драматург, сочинивший много лет назад драму «Вильгельм Телль». Как человек, повидавший мир, он всюду был желанным гостем. В молодости ему и впрямь случилось побывать в Брно по поручению одного оптового торговца скотом.
Чуть позже Эдди отвел Грету в сторону. Личико у этой девицы было лимонно-желтого цвета, а волосы были повязаны голубым бантом. Улыбка делала ее разительно похожей на отставного японского министра, снимающегося в какой-нибудь кинохронике. В целом выглядела она на редкость безобразно, а вставные челюсти отнюдь не смягчали это впечатление.
— Видите ли, — сказал Эдди, — я собираю керамику работы некоторых английских мастеров. Особой ценности эти вещи не имеют, но у всякого есть свои причуды.
— Мне ли не знать об этом? У меня есть тетя, которая то и дело моет руки. Просто невозможно что-то поделать с нею. Скажите, какой смысл в том, чтобы постоянно мыть руки?
— Короче говоря, я коллекционирую…
— Нет, скажите, бога ради, какой смысл постоянно мыть руки?
Рансинг был близок к тому, чтобы хорошенько стукнуть свою собеседницу.
— Я собираю старую керамику, — устало повторил он, — и в одной фирме мне удалось установить имена покупателей кое-каких интересующих меня вещей. Ваш отец семнадцать лет назад купил в Лондоне две статуэтки.
— Наверняка он заплатил за них!
— Это само собой разумеется. Не об этом речь. Среди прочих вещей меня занимают «Жнецы»… — Эдди умышленно назвал первой именно эту статуэтку. — Ну и, кроме того, небольшая шкатулка с фигуркой Дремлющего Будды.
— Ах, а я как раз подарила эту статуэтку!
В глазах у Эдди потемнело, и он почувствовал, что ему надо бы присесть. В ту же секунду он ощутил острую боль в щиколотке. Одна из кошек, которую он только что согнал с коленей, мстительно старалась содрать с него когтями носки.
— Ну-ну, Гюрти! — слащаво упрекнула ее хозяйка. — Какая же ты баловница!
— Подарили?! Ох… И впрямь баловница…
— Подарила. Мне эти «Жнецы» не нравились.
Наркоз вновь зародившейся надежды заглушил боль, причиняемую отнюдь не желавшей бросить свое занятие баловницей.
— А «Дремлющий Будда»?
— Дешевый хлам. Стоит у меня в спальне. Хотите? Сейчас я принесу.
— Если будете так добры…
Лишь только Грета вышла из комнаты, баловница Гюрти отлетела, описав двухметровую дугу, за горшок с фикусом. Ее пронзительное «мяу» заставило даже старика советника, сидевшего у камина, на мгновенье умолкнуть.
А потом Грета вернулась!
Вернулась со статуэткой в руках! С Буддой! Он сидел на эмалированной коробочке, наклонив голову и созерцая собственный пуп.
Эдди протянул руку… Грета равнодушно подала ему статуэтку…
И вот наконец-то Будда был у него в руках!
Остальные тоже подошли поближе. Старик, бог весть почему решивший, что Эдди тоже глуховат, изо всех сил крикнул ему прямо в ухо:
— Это что! Вот в Цюрихе на площади стоит мраморная статуя Песталоцци!
— Та и впрямь намного красивей, — поддержала отца Грета.
У Эдди в руках была статуэтка, содержавшая сказочное сокровище! Если бросить ее на пол, среди черепков сверкнет великолепный алмаз… Да, но тогда все его увидят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25