Я хочу знать, кто купил там рюкзак в субботу… минутку – в субботу двадцатого февраля днем. Большой зеленый рюкзак. Покажите ему все фотографии. Да, я знаю, что сейчас субботний вечер. Меня не интересует, как вы все организуете. Потребуйте в помощь столько народу, сколько сочтете нужным. Если его не будет дома, объявите общий поиск и ловите его где хотите. Мой поезд прибывает на вокзал Ливерпуль стрит в четверть одиннадцатого, и вы должны добыть информацию к этому времени. Встречайте меня на вокзале с полицейской машиной и хорошим водителем. Знаю, что времени мало, но ничего не поделаешь.
Хейзелридж повесил трубку, вежливо поблагодарил дежурного и вышел на перрон прямо в объятия крайне недоверчивого проводника.
Было девять часов пятнадцать минут…
15. Вечер субботы
ЗАВЕРШЕНИЕ
Нельзя воспоминание вызвать силой; оно должно прийти само собой как естественная ассоциация, но может всплыть, когда мы меньше всего об этом думаем, благодаря случайным обстоятельствам или событиям, причем когда мы давно уже сдались и перестали ждать.
Хейзлит, «О действенном учении»
I
В тот вечер около девяти Боун сидел в своей мансарде под портретом гордой дамы (которая была его бабушкой) и размышлял о развитии автоматических калькуляторов. Как раз недавно видел он демонстрацию новейшей модели. Отдельные задачи помещались на бумажных карточках, помеченных комбинациями круглых и продолговатых отверстий, изображавших цифры. Машина справилась с любым заданием, на которое способна была самая дикая фантазия математика. Больше всего Боуну понравилось, когда в машину вложили неверно закодированную карточку и машина почти по человечески захныкала, замигала красной лампочкой и карточку выбросила. Боун подумал, что так же неверна версия, что убийца – Боб Хорниман. Как ни пытался он вложить эту карточку в механизм своего мозга, та тут же вылетала обратно. В общем-то это вопрос доказательств. Один из приведенных доводов может быть верен, но все вместе взятые не имеют смысла.
Вполне можно представить тип безрассудного человека с горячей головой и буйным сердцем, который пришел к выводу, что если Смоллбон способен терроризировать смертельно больного человека, то будет лучше, если Смоллбон умрет. Такого мнения мог придерживаться целый ряд людей, ибо Абель Хорниман при всех своих недостатках способен был вызывать в людях преданность и любовь.
С другой стороны, можно представить тип человека хладнокровного, который рассчитал, что когда заткнет Смоллбону рот и отдалит раскрытие подлога с закладной, получит время, чтобы продать свой пай в фирме и исчезнуть с двадцатью тысячами фунтов.
Но попытаться соединить эти характеры в одном лице – бессмыслица.
Кроме того, нужно иметь в виду, что если Боб Хорниман совершил убийство в ту субботу днем в конторе, об этом должна была знать Анна Милдмэй. Показания обоих это доказывают. Утверждают, что ушли из конторы минут в десять первого, и разошлись почти сразу. Если Смоллбон должен был прийти в четверть первого (смотри его письмо) это могло означать, что или оба лгут насчет времени, или Боб из конторы вообще не уходил, а мисс Милдмэй принудил к лжесвидетельству.
Но в этом случае Анна должна была все время знать, что Боб-убийца. А этому Боун отказывался верить. Нет, между ними что-то есть – для этого не нужен особый талант наблюдателя. Анна Милдмэй зла на Боба, поскольку он её чем-то обидел, и между ними сильно эмоциональное напряжение. Но это не совместное сознание вины.
А на вечер, когда была убита мисс Читтеринг, алиби Боба слишком примитивно: оно совсем не соответствует остальным звеньям тщательно продуманного плана. Может быть кто-то так невероятно неосторожен, чтобы случайно выронить письмо, которое его разоблачает? Но если Боб – не убийца, тут же открываются другие возможности. Например, как было с тем письмом? Все яснее, что речь шла о подлоге. Что оно было подброшено намеренно. Подброшено кем-то, кто чувствовал как над ним сгущаются подозрения и отчаянно старался их отвратить. Подброшено.
Да, это может быть. Более чем вероятно.
Цепь его рассуждений замкнулась. Та мелочь, которая наконец дала уверенность, была тривиальна, даже смешна. Касалась она формы обычного стального шурупа.
Боун наконец-то восстановил в памяти события, которые привели к находке письма. Мисс Читтеринг хотела перевесить зеркало. Мисс Беллбейс – да, это мисс Беллбейс – предложила повесить его к окну. Он, Боун, предложил свою помощь. И когда все было уже почти готово, его вызвал Крейн и зеркало пришлось передать мисс Корнель. Он не знал, что случилось потом, но когда вернулся – буквально через минуту-все почему-то оказалось на полу. Мисс Корнель ползала в поисках шурупов. Один нашла у окна, второй-под своим столом, средним из трех столов в комнате. Так это было. И именно пытаясь достать шуруп, они обнаружили письмо.
Иными словами, после отсечения всех побочных обстоятельств, мисс Корнель упустила шуруп возле окна у стола мисс Читтеринг, и сделала вид, что нашла его под своим столом посреди комнаты. И даже пояснила: «Видно, закатился.» Боун припомнил, как Хейзелридж позднее мерял расстояние между столами – десять футов.
«Как, – спрашивал себя Боун, – как, черт возьми, шуруп мог откатиться на десять футов? Ведь он не способен откатиться и на десять дюймов – упав наземь, способен только кататься по кругу. Не может он откатиться даже по наклонной плоскости.»
Встав, Боун заходил по комнате. Из драконьих зубов его размышлений вырастал ещё более опасный, до зубов вооруженный вопрос. Но так или иначе, его нужно было разрешить, и как можно скорее.
Подождать! Еще есть надежда – очень слабая надежда – что и теперь он может ошибаться. Боун отыскал в телефонной книге имя и набрал номер.
Перри Кокейн был спортивным редактором воскресной газеты, и потому одним из немногих людей, о которых можно было быть уверенными, что в субботу вечером они будут в редакции. Перри шумно приветствовал Боуна и выслушал его без малейшего удивления. Ему казалось вполне естественным, что люди звонят ему по ночам, чтобы задать вопрос о спорте, где он был непревзойденным знатоком.
– Да, – сказал он, – я её прекрасно помню. Теперь она регулярно уже не играет. Нет, дружище, ты её с кем-то спутал. Она играла правой. Разумеется, я совершенно уверен. Видел её на поле тысячу раз. Такой первый удар, как у нее, не под силу ни одной женщине.
– Премного тебе благодарен, – Боун повесил трубку.
Теперь он был уверен.
II
Когда раздался телефонный звонок от Боба Хорнимана, Анна Милдмэй сидела в гостиной мисс Корнель – комнате уютной, но какой-то бесцветной. Большие снимки игроков в гольф, серебряные кубки и призы придавали ей скорее мужской вид, которому противоречили японские гравюры с цветами, безделушки литого стекла и большие вазы с красивыми букетами.
Мисс Корнель, вернувшись от телефона, сообщила:
– Это вас. Боб Хорниман. Кажется, откуда-то из Норфолка.
Разговор был долгим. Когда Анна вернулась, хозяйка по глазам прочла, что произошло.
– Он попросил моей руки, – сообщила Анна.
– И что вы ему ответили? – поинтересовалась мисс Корнель.
– Сказала «да», – задумчиво произнесла Анна, словно всматриваясь в новые, волнующие и прекрасные перспективы невесты и жены.
– Думаю, мы с ним уживемся, – сказала она.
– В мое время, – заметила мисс Корнель, – такие вещи происходили где-нибудь в зимнем саду или в оранжерее далеко за полночь под звуки вальса, а не в междугородном разговоре с чужой квартиры.
– Я должна извиниться за него, – сказала Анна, – но были некоторые проблемы. Я все вам расскажу.
И так она и сделала.
– Понимаю, – протянула мисс Корнель. – А что бы вы делали, случись наоборот? Простите мне нескромность, но ребенка вы бы оставили?
– Внебрачного? – спросила Анна. – Нет, вряд ли. Я не знаю. Но все равно, сейчас-то все в порядке.
– Позвольте мне тогда пожелать вам счастья, – улыбнулась мисс Корнель.
– Между прочим, – заметила Анна, – мне кое-что осталось неясным. Кажется, у него там был Хейзелридж.
– Инспектор Хейзелридж?
– Да. Надеюсь, он не думает. Нет, это невозможно.
– Что невозможно?
– Не может же он думать, – Анна неуверенно усмехнулась, – что Боб. Короче, что у него на совести эти убийства.
– Конечно нет, – протянула мисс Корнель. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, как у неё чуть напряглись мышцы нижней челюсти и ушел в себя взгляд серых глаз. – А у него есть повод так думать?
– Тут вот в чем дело, – пояснила Анна. – Нам обоим пришлось многое скрывать. Каждый раз, когда что-то происходило, мы оказывались в это замешаны. Тогда в субботу утром.
Она пояснила, что произошло в субботу утром, с откровенностью современной девушки, и мисс Корнель неуверенно заметила:
– Это значит, что вы обеспечиваете друг другу алиби?
– Вот именно, – сказала Анна, – а это звучит не слишком правдоподобно, я знаю. Но в тот вечер, когда убили мисс Читтеринг, все железно. Мы ужинали в одном ресторанчике на Флит стрит. Боба там хорошо знают. И он заказал по телефону стол на без четверти семь.
– И вы были там в это время?
– Думаю, чуть раньше. Кельнер – он же брат хозяина – сказал Бобу что-то вроде: «Вы как всегда вовремя», – а Боб ответил: «У вас часы спешат. Мы пришли даже раньше. Когда мы садились за стол, было примерно без двадцати семь. А туда мы шли пешком.»
Также как и Хейзелридж, миссис Корнель могла понять, когда кто-то говорит правду. Помолчав, она встала, подошла к буфету и вернулась с темною квадратною бутылкой в руке.
– Нужно выпить за здоровье счастливой пары. Вы пока откройте, я схожу за бокалами.
Через несколько минут она вернулась с двумя бокалами зеленого стекла. Налив в каждый пальца на три, придвинула Анне тот, что стоял ближе, заметив при этом:
– И не портите это водой!
Анна глотнула и поперхнулась.
– Крепко как!
– Я думаю, – гордо согласилась мисс Корнель. – Это настоящий довоенный «Глен Лайвет». Получила я эту бутылку в тридцать восьмом году, когда выиграла турнир в Отертоне.
Они пили в почтительном молчании.
– Это было за ваше здоровье, – нарушила тишину мисс Корнель. – А теперь ещё по одной за здоровье вашего будущего.
– Я бы лучше не. – попыталась перебить Анна.
– Ничего, покрепче уснете, – бодро настаивала мисс Корнель.
– Да, – пожаловалась Анна, – я уже и так ничего не вижу.
III
– Скотланд-Ярд?
– Да, Скотланд-Ярд слушает. Дежурный у телефона.
– Это срочно. Соедините меня пожалуйста.
– Объявить тревогу?
– Нет, это не сигнал «девять – девять – девять», если вы его имеете в виду, – сказал Боун. – Мне нужно срочно связаться с инспектором Хейзелриджем.
– Постараюсь его найти.
– Это по делу об убийстве в Линкольнс Инн.
– Минутку, пожалуйста.
Наступила пауза, потом что-то щелкнуло и новый голос произнес:
– Инспектор Пикап слушает. Чем могу служить?
Боуну уже приходилось слышать это имя одного из коллег Хейзелриджа. Он начал:
– Это Боун. Нужно срочно связаться с инспектором Хейзелриджем.
– Боюсь, пока это невозможно, – ответил Пикап. – Этим вечером инспектор должен вернуться из Норфолка.
– Когда приходит его поезд?
– Прибыл четверть часа назад. Инспектор остановил состав где-то по пути и звонил сюда, чтобы на вокзале его встречали с машиной. Но куда поедет, не сказал.
– А где сержант Пламптри?
– Сержант Пламптри поехал его встречать.
– Черт возьми, – протянул Боун.
– Если у вас есть какая-то информация, – предложил инспектор Пикап, можете передать её мне. Я замещаю инспектора Хейзелриджа на время его отсутствия.
Боун колебался. Представил, как по телефону пытается объяснить постороннему человеку, как движется шуруп по наклонной плоскости. Или факт, что люди, долго игравшие в гольф, развивают сильные запястья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Хейзелридж повесил трубку, вежливо поблагодарил дежурного и вышел на перрон прямо в объятия крайне недоверчивого проводника.
Было девять часов пятнадцать минут…
15. Вечер субботы
ЗАВЕРШЕНИЕ
Нельзя воспоминание вызвать силой; оно должно прийти само собой как естественная ассоциация, но может всплыть, когда мы меньше всего об этом думаем, благодаря случайным обстоятельствам или событиям, причем когда мы давно уже сдались и перестали ждать.
Хейзлит, «О действенном учении»
I
В тот вечер около девяти Боун сидел в своей мансарде под портретом гордой дамы (которая была его бабушкой) и размышлял о развитии автоматических калькуляторов. Как раз недавно видел он демонстрацию новейшей модели. Отдельные задачи помещались на бумажных карточках, помеченных комбинациями круглых и продолговатых отверстий, изображавших цифры. Машина справилась с любым заданием, на которое способна была самая дикая фантазия математика. Больше всего Боуну понравилось, когда в машину вложили неверно закодированную карточку и машина почти по человечески захныкала, замигала красной лампочкой и карточку выбросила. Боун подумал, что так же неверна версия, что убийца – Боб Хорниман. Как ни пытался он вложить эту карточку в механизм своего мозга, та тут же вылетала обратно. В общем-то это вопрос доказательств. Один из приведенных доводов может быть верен, но все вместе взятые не имеют смысла.
Вполне можно представить тип безрассудного человека с горячей головой и буйным сердцем, который пришел к выводу, что если Смоллбон способен терроризировать смертельно больного человека, то будет лучше, если Смоллбон умрет. Такого мнения мог придерживаться целый ряд людей, ибо Абель Хорниман при всех своих недостатках способен был вызывать в людях преданность и любовь.
С другой стороны, можно представить тип человека хладнокровного, который рассчитал, что когда заткнет Смоллбону рот и отдалит раскрытие подлога с закладной, получит время, чтобы продать свой пай в фирме и исчезнуть с двадцатью тысячами фунтов.
Но попытаться соединить эти характеры в одном лице – бессмыслица.
Кроме того, нужно иметь в виду, что если Боб Хорниман совершил убийство в ту субботу днем в конторе, об этом должна была знать Анна Милдмэй. Показания обоих это доказывают. Утверждают, что ушли из конторы минут в десять первого, и разошлись почти сразу. Если Смоллбон должен был прийти в четверть первого (смотри его письмо) это могло означать, что или оба лгут насчет времени, или Боб из конторы вообще не уходил, а мисс Милдмэй принудил к лжесвидетельству.
Но в этом случае Анна должна была все время знать, что Боб-убийца. А этому Боун отказывался верить. Нет, между ними что-то есть – для этого не нужен особый талант наблюдателя. Анна Милдмэй зла на Боба, поскольку он её чем-то обидел, и между ними сильно эмоциональное напряжение. Но это не совместное сознание вины.
А на вечер, когда была убита мисс Читтеринг, алиби Боба слишком примитивно: оно совсем не соответствует остальным звеньям тщательно продуманного плана. Может быть кто-то так невероятно неосторожен, чтобы случайно выронить письмо, которое его разоблачает? Но если Боб – не убийца, тут же открываются другие возможности. Например, как было с тем письмом? Все яснее, что речь шла о подлоге. Что оно было подброшено намеренно. Подброшено кем-то, кто чувствовал как над ним сгущаются подозрения и отчаянно старался их отвратить. Подброшено.
Да, это может быть. Более чем вероятно.
Цепь его рассуждений замкнулась. Та мелочь, которая наконец дала уверенность, была тривиальна, даже смешна. Касалась она формы обычного стального шурупа.
Боун наконец-то восстановил в памяти события, которые привели к находке письма. Мисс Читтеринг хотела перевесить зеркало. Мисс Беллбейс – да, это мисс Беллбейс – предложила повесить его к окну. Он, Боун, предложил свою помощь. И когда все было уже почти готово, его вызвал Крейн и зеркало пришлось передать мисс Корнель. Он не знал, что случилось потом, но когда вернулся – буквально через минуту-все почему-то оказалось на полу. Мисс Корнель ползала в поисках шурупов. Один нашла у окна, второй-под своим столом, средним из трех столов в комнате. Так это было. И именно пытаясь достать шуруп, они обнаружили письмо.
Иными словами, после отсечения всех побочных обстоятельств, мисс Корнель упустила шуруп возле окна у стола мисс Читтеринг, и сделала вид, что нашла его под своим столом посреди комнаты. И даже пояснила: «Видно, закатился.» Боун припомнил, как Хейзелридж позднее мерял расстояние между столами – десять футов.
«Как, – спрашивал себя Боун, – как, черт возьми, шуруп мог откатиться на десять футов? Ведь он не способен откатиться и на десять дюймов – упав наземь, способен только кататься по кругу. Не может он откатиться даже по наклонной плоскости.»
Встав, Боун заходил по комнате. Из драконьих зубов его размышлений вырастал ещё более опасный, до зубов вооруженный вопрос. Но так или иначе, его нужно было разрешить, и как можно скорее.
Подождать! Еще есть надежда – очень слабая надежда – что и теперь он может ошибаться. Боун отыскал в телефонной книге имя и набрал номер.
Перри Кокейн был спортивным редактором воскресной газеты, и потому одним из немногих людей, о которых можно было быть уверенными, что в субботу вечером они будут в редакции. Перри шумно приветствовал Боуна и выслушал его без малейшего удивления. Ему казалось вполне естественным, что люди звонят ему по ночам, чтобы задать вопрос о спорте, где он был непревзойденным знатоком.
– Да, – сказал он, – я её прекрасно помню. Теперь она регулярно уже не играет. Нет, дружище, ты её с кем-то спутал. Она играла правой. Разумеется, я совершенно уверен. Видел её на поле тысячу раз. Такой первый удар, как у нее, не под силу ни одной женщине.
– Премного тебе благодарен, – Боун повесил трубку.
Теперь он был уверен.
II
Когда раздался телефонный звонок от Боба Хорнимана, Анна Милдмэй сидела в гостиной мисс Корнель – комнате уютной, но какой-то бесцветной. Большие снимки игроков в гольф, серебряные кубки и призы придавали ей скорее мужской вид, которому противоречили японские гравюры с цветами, безделушки литого стекла и большие вазы с красивыми букетами.
Мисс Корнель, вернувшись от телефона, сообщила:
– Это вас. Боб Хорниман. Кажется, откуда-то из Норфолка.
Разговор был долгим. Когда Анна вернулась, хозяйка по глазам прочла, что произошло.
– Он попросил моей руки, – сообщила Анна.
– И что вы ему ответили? – поинтересовалась мисс Корнель.
– Сказала «да», – задумчиво произнесла Анна, словно всматриваясь в новые, волнующие и прекрасные перспективы невесты и жены.
– Думаю, мы с ним уживемся, – сказала она.
– В мое время, – заметила мисс Корнель, – такие вещи происходили где-нибудь в зимнем саду или в оранжерее далеко за полночь под звуки вальса, а не в междугородном разговоре с чужой квартиры.
– Я должна извиниться за него, – сказала Анна, – но были некоторые проблемы. Я все вам расскажу.
И так она и сделала.
– Понимаю, – протянула мисс Корнель. – А что бы вы делали, случись наоборот? Простите мне нескромность, но ребенка вы бы оставили?
– Внебрачного? – спросила Анна. – Нет, вряд ли. Я не знаю. Но все равно, сейчас-то все в порядке.
– Позвольте мне тогда пожелать вам счастья, – улыбнулась мисс Корнель.
– Между прочим, – заметила Анна, – мне кое-что осталось неясным. Кажется, у него там был Хейзелридж.
– Инспектор Хейзелридж?
– Да. Надеюсь, он не думает. Нет, это невозможно.
– Что невозможно?
– Не может же он думать, – Анна неуверенно усмехнулась, – что Боб. Короче, что у него на совести эти убийства.
– Конечно нет, – протянула мисс Корнель. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, как у неё чуть напряглись мышцы нижней челюсти и ушел в себя взгляд серых глаз. – А у него есть повод так думать?
– Тут вот в чем дело, – пояснила Анна. – Нам обоим пришлось многое скрывать. Каждый раз, когда что-то происходило, мы оказывались в это замешаны. Тогда в субботу утром.
Она пояснила, что произошло в субботу утром, с откровенностью современной девушки, и мисс Корнель неуверенно заметила:
– Это значит, что вы обеспечиваете друг другу алиби?
– Вот именно, – сказала Анна, – а это звучит не слишком правдоподобно, я знаю. Но в тот вечер, когда убили мисс Читтеринг, все железно. Мы ужинали в одном ресторанчике на Флит стрит. Боба там хорошо знают. И он заказал по телефону стол на без четверти семь.
– И вы были там в это время?
– Думаю, чуть раньше. Кельнер – он же брат хозяина – сказал Бобу что-то вроде: «Вы как всегда вовремя», – а Боб ответил: «У вас часы спешат. Мы пришли даже раньше. Когда мы садились за стол, было примерно без двадцати семь. А туда мы шли пешком.»
Также как и Хейзелридж, миссис Корнель могла понять, когда кто-то говорит правду. Помолчав, она встала, подошла к буфету и вернулась с темною квадратною бутылкой в руке.
– Нужно выпить за здоровье счастливой пары. Вы пока откройте, я схожу за бокалами.
Через несколько минут она вернулась с двумя бокалами зеленого стекла. Налив в каждый пальца на три, придвинула Анне тот, что стоял ближе, заметив при этом:
– И не портите это водой!
Анна глотнула и поперхнулась.
– Крепко как!
– Я думаю, – гордо согласилась мисс Корнель. – Это настоящий довоенный «Глен Лайвет». Получила я эту бутылку в тридцать восьмом году, когда выиграла турнир в Отертоне.
Они пили в почтительном молчании.
– Это было за ваше здоровье, – нарушила тишину мисс Корнель. – А теперь ещё по одной за здоровье вашего будущего.
– Я бы лучше не. – попыталась перебить Анна.
– Ничего, покрепче уснете, – бодро настаивала мисс Корнель.
– Да, – пожаловалась Анна, – я уже и так ничего не вижу.
III
– Скотланд-Ярд?
– Да, Скотланд-Ярд слушает. Дежурный у телефона.
– Это срочно. Соедините меня пожалуйста.
– Объявить тревогу?
– Нет, это не сигнал «девять – девять – девять», если вы его имеете в виду, – сказал Боун. – Мне нужно срочно связаться с инспектором Хейзелриджем.
– Постараюсь его найти.
– Это по делу об убийстве в Линкольнс Инн.
– Минутку, пожалуйста.
Наступила пауза, потом что-то щелкнуло и новый голос произнес:
– Инспектор Пикап слушает. Чем могу служить?
Боуну уже приходилось слышать это имя одного из коллег Хейзелриджа. Он начал:
– Это Боун. Нужно срочно связаться с инспектором Хейзелриджем.
– Боюсь, пока это невозможно, – ответил Пикап. – Этим вечером инспектор должен вернуться из Норфолка.
– Когда приходит его поезд?
– Прибыл четверть часа назад. Инспектор остановил состав где-то по пути и звонил сюда, чтобы на вокзале его встречали с машиной. Но куда поедет, не сказал.
– А где сержант Пламптри?
– Сержант Пламптри поехал его встречать.
– Черт возьми, – протянул Боун.
– Если у вас есть какая-то информация, – предложил инспектор Пикап, можете передать её мне. Я замещаю инспектора Хейзелриджа на время его отсутствия.
Боун колебался. Представил, как по телефону пытается объяснить постороннему человеку, как движется шуруп по наклонной плоскости. Или факт, что люди, долго игравшие в гольф, развивают сильные запястья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32