пирамида высотой в десять футов и возрастом в тысячу лет. Выражения лиц остались такими, какими были в момент смерти; и сходство родственников (особенно их огромных ушей), неизменное все тысячелетие, было потрясающим.
Но с антропологической точки зрения Роуленда в этой работе самым ценным было то, что библиотека находилась близко от места проживания знаменитого племени этих предгорий – кори. Согласно всем научным отчетам, у них за долгое время сменились тендерные роли. У кори женщины были воинами; они вели себя развязно, много пили. Мужчины кори, наоборот, убирались в доме, готовили и воспитывали детей. Наблюдатели говорили, что мужчины там недовольны своей судьбой. Больше всего они жаловались – когда разговаривали с другими мужчинами-домохозяйками, стирая белье на берегу реки, – на то, что женщины проявляют к ним интерес, только когда выпьют.
Роуленд никогда не слышал о такой диковине и мечтал провести полное исследование кори. Но возникла проблема.
Проблема имела формы махарани Бахстана, которая сама нанимала Роуленда на должность библиотекаря. Она училась в Оксфорде и писала стихи в традиционной бахстанской манере. Соблазнительная женщина со звучным голосом и тяжелыми темными веками. Однажды, почти сразу после приезда Роуленда, посреди обсуждения новых приобретений, она сказала ему – так, будто забыла упомянуть об одной из его обязанностей при собеседовании, – что она предполагает, что он, как и предыдущий библиотекарь, будет ее любовником. Она была красива, и Роуленд был бы, в сущности, не против. Пока она не добавила, словно это сейчас пришло ей в голову, что любовный роман во дворце, где пятьсот слуг, будет неизбежно разоблачен. Ее супруг, махараджа, в свою очередь, будет вынужден отрубить Роуленду голову.
По тому, как она это сказала, Роуленд понял: с точки зрения махарани, для любого мужчины должно быть честью принести такую жертву. Он решил, что лучше сообщить ей сразу – он отказывается от этой чести.
Тяжелые глаза махарани теперь пылали гневом. Разве он не понимает, сказала она, что отказ невозможен? Что она будет вынуждена сама сообщить махарадже об этом оскорблении? Что ее муж, несомненно, прикажет отрубить ему голову за то, что он отверг его жену? Неужели никто ему не рассказал, что именно такая участь постигла предыдущего человека, занимавшего эту должность? Она дает ему двадцать четыре часа, чтобы он образумился.
Роуленд не стал ждать двадцать четыре часа. Той же ночью, под покровом темноты, он выскользнул из дворца, положив в рюкзак только свои записные книжки. Ему пришлось бросить вызов болотам, джунглям и вездесущим сторожевым тиграм махараджи, чтобы сбежать и оказаться в относительной безопасности в соседнем государстве.
Там, в поезде, Роуленд покачал головой и улыбнулся Томасу.
– Трудно себе представить, что библиотекарь может оказаться в такой опасной ситуации! – сказал он.
Томас хотел было сказать, что это совсем его не удивляет, если библиотекарь – Роуленд Вандерлинден. Но промолчал и просто улыбнулся в ответ.
Поезд оставил Скалистые горы далеко позади. Теперь он шел по равнинам западных провинций, как океанский лайнер, носом прорезая огромные волны снега. Однажды в пасмурный день Роуленд, который сидел у окна и пил кофе, вдруг отложил записную книжку.
– Я только что перечитывал записи о визите в Институт Потерянных, – сказал он. – Я оказался там почти сразу после того, как уехал из Индии. Должен сказать, это весьма интересное место. Любопытно, существует ли он до сих пор?
– Институт Потерянных? – спросил Томас. – Никогда не слышал.
– Он располагался на одном из островов у Большого Барьерного Рифа, – сказал Роуленд. – Я поехал туда, чтобы пообщаться с его основательницей. Ее звали доктор Ердели – по-моему, она была из Венгрии. Один из самых знаменитых психологов того времени. Она предложила идею создания прошлого для тех, кто страдает необратимой амнезией.
– Расскажи мне о ней, пожалуйста, – сказал Томас.
– С удовольствием, – сказал Роуленд.
Доктор Ердели была миниатюрной энергичной женщиной; разговаривая, она странно заикалась. Ее методы лечения оказались столь успешными, что она принялась расширять поле деятельности. Теперь она предлагала свои услуги не только тем, кто страдал амнезией, а всем, кто был недоволен историей своей жизни. За скромную сумму она и группа ее специалистов сочиняли новое, гарантированно оригинальное прошлое – в соответствии с запросами каждого клиента.
Роуленд, как и многие из его коллег, относился к этому скептически. Когда доктор Ердели показывала ему институт, он сказал, что как антрополог он верит в естественную во времени эволюцию персональных историй и культур. Он спросил, как она может оправдать такое искусственное вмешательство.
Она рассказала, что все началось с печально известного случая с семьей Маккензи – двумя братьями и двумя сестрами. Когда они были совсем маленькими, их отец, врач, убил их мать, отрезал части ее тела и имплантировал их в брюшные полости всех четырех детей. Они выжили после этой жуткой операции. А их отца со временем повесили.
В силу очень счастливой случайности доктор Ердели, которая в то время работала на Борнео, столкнулась с одним из этих детей – самым младшим братом, Амосом. Он умирал в больнице в джунглях и был уверен, что медленно превращается в какое-то тропическое растение.
Доктор Ердели полагала, что его бредовая идея – неизбежный результат прошлой травмы. Она считала, что если бы у нее была возможность, она смогла бы изобрести ему правдоподобное альтернативное детство, в которое бы он поверил – и жил бы счастливо.
Амоса Маккензи спасти не удалось, но эта встреча вдохновила ее на создание Института.
Роуленд провел с ней целый день. Он встречался с ее клиентами и персоналом, выслушивал ее точку зрения; они разговаривали, спорили.
В конце дня она предложила ему остаться в институте. Он был польщен ее предложением, но отклонил его, сказав, что у него нет образования, которое оказалось бы здесь полезным.
Доктор Ердели удивленно приподняла брови; и тут Роуленд понял, что она имела в виду совсем не это. Она предлагала ему остаться в качестве пациента, а не коллеги. Он был так потрясен, что очень обрадовался, когда пришел катер и увез его из этого института.
Роуленд Вандерлинден выглянул из окна. Шел такой густой снег, что мир вокруг будто исчез. Только стук колес говорил о том, что поезд продолжает лететь по рельсам на восток.
Роуленд посмотрел на Томаса.
– Интересно, вдруг она права – не только про меня, но и про всех нас, – сказал он. – В том смысле, что мы все постоянно пытаемся исправить наше прошлое так, чтобы оно соответствовало настоящему; наши воспоминания никуда не годятся, у нас просто не хватает воображения, чтобы сделать их подходящими. Может, если бы мы позволили серьезному специалисту создать нам историю, мы имели бы больше шансов стать счастливыми.
– Я точно где-то читал про Маккензи, – сказал Томас. – Я подумал тогда, что это какая-то глупая выдумка.
Роуленд нахмурился.
– Понимаете, доктор Ердели рассказала мне эту историю как быль, – сказал он. – А я уверен, что она относится к тем женщинам, которые не способны на ложь.
Однажды утром, когда снег сиял под ослепительно-голубым небом, поезд, увешенный сосульками, шел через Манитобу. Местность была такая ровная, что, даже если паровоз свистел очень громко, эха никто не слышал. Томас с удовольствием читал книжку, которую купил в Ванкувере: «Перчас, его путешествие», путевые заметки XVII века. Роуленд склонился над одной из своих записных книжек. Через некоторое время Томас заметил, что он отложил ее и смотрит в окно. Но его взгляд был обращен внутрь – на то, что видел только он сам.
В этот момент пришел проводник и налил им обоим по чашке кофе. Роуленд сделал глоток, а потом заговорил.
– Однажды в те годы, – сказал он, – я решил немного пожить в Южной Америке, а потому сел в Кейптауне на корабль, который шел в Рио. Мы плыли всего несколько дней, как вдруг все заметили, что питьевая вода плохо пахнет.
Томас закрыл книгу и начал слушать.
Капитану пришлось отклониться от курса и зайти на остров Сент-Джуд, чтобы пополнить запасы воды. Остров по своей природе – вулканический, с одной горой посередине, подобно ручке на крышке. Когда-то он был процветающей исправительной колонией, потом стал поселением. Но во время одного чудовищного шторма поселение и все его жители были смыты с лица земли огромной приливной волной.
Этот остров очень интересовал Роуленда Вандерлиндена, потому что во времена его расцвета о нем было написано много важных социологических и антропологических исследований. Капитан разрешил ему сойти на берег вместе с группой отправленных за водой моряков.
Корабль бросил якорь под тяжелым небом в полумиле от берега.
Когда лодки причалили к скалам, на Роуленда и всю остальную команду напали москиты и жалящие мухи. Вокруг, насколько хватало взгляда, была только гладкая черная каменистая равнина, что простиралась до горы. Та почва, в которой когда-то на острове сажали сады. была привезена из других мест. Приливная волна смыла и почву, и все растения, которые на ней росли, снова обнажив горную породу. Только на высоких склонах виднелось немного зелени.
Группа моряков прошла там, где когда-то было поселение. От него осталось лишь несколько огромных каменных глыб; они валялись, как части конструктора, оставленного гигантскими детьми. Эти камни были основанием стены, окружавшей поселение. По ямам, пробуренным в скале, – маленьким, геометрически правильной формы, – можно было понять, где стояли жилища и прочие здания.
Группа дошла до котлована размером с футбольное поле и глубиной в шесть футов. Это было кладбище поселения, также наполненное привезенной землей. Огромная приливная волна вымыла ее до скального ложа.
Многие месяцы спустя после катастрофы корабли натыкались на плавающие гробы в сотнях миль от острова – ив некоторых все еще лежали скелеты.
Эта огромная выемка была теперь заполнена дождевой водой. Из нее команда и начала наполнять бочки.
Едва они начали, как небо, которое и раньше было покрыто тучами, стало еще чернее, и вокруг вершины горы засверкали молнии. Моряки были суеверны, поэтому их не пришлось убеждать, что работу нужно закончить как можно скорее. Они откатили бочки обратно на берег и погрузили их на лодки. Пока они плыли по бушующему морю обратно на «Камнер», единственные живые существа на Сент-Джуде – те самые москиты и жалящие мухи – всю дорогу их провожали.
– Никогда не забуду того переживания, – сказал Роуленд. – Сент-Джуд, если он вообще когда-нибудь существовал, – символ того, как непрочна наша власть на этой земле.
Томас молчал. Прерии за окном, ровные и блестящие, простирались за горизонт.
– Это жуткое место, – сказал Роуленд. – Трудно поверить, что там когда-то кто-то жил.
И он это слышит от специалиста по «жутким местам», подумал Томас.
16
Несколько раз во время этого путешествия Роуленд упоминал о каком-то ужасном случае, о котором, тем не менее, никогда не рассказывал. Теперь, очевидно, момент наступил. Поезд проехал по берегу озера Верхнего и направился на юг, сквозь бесконечные хвойные леса, укутанные снегом. Спустились сумерки, и лицо Роуленда казалось еще более худым в резком свете вагонной лампы.
– В то время я работал на Тихоокеанском побережье Южной Америки, – сказал он. – Как часто я потом жалел, что вообще поехал туда. – Он тяжело вздохнул и взял себя в руки.
Томас почувствовал, что сейчас произойдет. Он сел поудобнее и весь обратился в слух – идеальный слушатель, готовый ко всему.
Роуленд работал в разных местах – где угодно, чтобы углубить свои знания по культуре Анд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Но с антропологической точки зрения Роуленда в этой работе самым ценным было то, что библиотека находилась близко от места проживания знаменитого племени этих предгорий – кори. Согласно всем научным отчетам, у них за долгое время сменились тендерные роли. У кори женщины были воинами; они вели себя развязно, много пили. Мужчины кори, наоборот, убирались в доме, готовили и воспитывали детей. Наблюдатели говорили, что мужчины там недовольны своей судьбой. Больше всего они жаловались – когда разговаривали с другими мужчинами-домохозяйками, стирая белье на берегу реки, – на то, что женщины проявляют к ним интерес, только когда выпьют.
Роуленд никогда не слышал о такой диковине и мечтал провести полное исследование кори. Но возникла проблема.
Проблема имела формы махарани Бахстана, которая сама нанимала Роуленда на должность библиотекаря. Она училась в Оксфорде и писала стихи в традиционной бахстанской манере. Соблазнительная женщина со звучным голосом и тяжелыми темными веками. Однажды, почти сразу после приезда Роуленда, посреди обсуждения новых приобретений, она сказала ему – так, будто забыла упомянуть об одной из его обязанностей при собеседовании, – что она предполагает, что он, как и предыдущий библиотекарь, будет ее любовником. Она была красива, и Роуленд был бы, в сущности, не против. Пока она не добавила, словно это сейчас пришло ей в голову, что любовный роман во дворце, где пятьсот слуг, будет неизбежно разоблачен. Ее супруг, махараджа, в свою очередь, будет вынужден отрубить Роуленду голову.
По тому, как она это сказала, Роуленд понял: с точки зрения махарани, для любого мужчины должно быть честью принести такую жертву. Он решил, что лучше сообщить ей сразу – он отказывается от этой чести.
Тяжелые глаза махарани теперь пылали гневом. Разве он не понимает, сказала она, что отказ невозможен? Что она будет вынуждена сама сообщить махарадже об этом оскорблении? Что ее муж, несомненно, прикажет отрубить ему голову за то, что он отверг его жену? Неужели никто ему не рассказал, что именно такая участь постигла предыдущего человека, занимавшего эту должность? Она дает ему двадцать четыре часа, чтобы он образумился.
Роуленд не стал ждать двадцать четыре часа. Той же ночью, под покровом темноты, он выскользнул из дворца, положив в рюкзак только свои записные книжки. Ему пришлось бросить вызов болотам, джунглям и вездесущим сторожевым тиграм махараджи, чтобы сбежать и оказаться в относительной безопасности в соседнем государстве.
Там, в поезде, Роуленд покачал головой и улыбнулся Томасу.
– Трудно себе представить, что библиотекарь может оказаться в такой опасной ситуации! – сказал он.
Томас хотел было сказать, что это совсем его не удивляет, если библиотекарь – Роуленд Вандерлинден. Но промолчал и просто улыбнулся в ответ.
Поезд оставил Скалистые горы далеко позади. Теперь он шел по равнинам западных провинций, как океанский лайнер, носом прорезая огромные волны снега. Однажды в пасмурный день Роуленд, который сидел у окна и пил кофе, вдруг отложил записную книжку.
– Я только что перечитывал записи о визите в Институт Потерянных, – сказал он. – Я оказался там почти сразу после того, как уехал из Индии. Должен сказать, это весьма интересное место. Любопытно, существует ли он до сих пор?
– Институт Потерянных? – спросил Томас. – Никогда не слышал.
– Он располагался на одном из островов у Большого Барьерного Рифа, – сказал Роуленд. – Я поехал туда, чтобы пообщаться с его основательницей. Ее звали доктор Ердели – по-моему, она была из Венгрии. Один из самых знаменитых психологов того времени. Она предложила идею создания прошлого для тех, кто страдает необратимой амнезией.
– Расскажи мне о ней, пожалуйста, – сказал Томас.
– С удовольствием, – сказал Роуленд.
Доктор Ердели была миниатюрной энергичной женщиной; разговаривая, она странно заикалась. Ее методы лечения оказались столь успешными, что она принялась расширять поле деятельности. Теперь она предлагала свои услуги не только тем, кто страдал амнезией, а всем, кто был недоволен историей своей жизни. За скромную сумму она и группа ее специалистов сочиняли новое, гарантированно оригинальное прошлое – в соответствии с запросами каждого клиента.
Роуленд, как и многие из его коллег, относился к этому скептически. Когда доктор Ердели показывала ему институт, он сказал, что как антрополог он верит в естественную во времени эволюцию персональных историй и культур. Он спросил, как она может оправдать такое искусственное вмешательство.
Она рассказала, что все началось с печально известного случая с семьей Маккензи – двумя братьями и двумя сестрами. Когда они были совсем маленькими, их отец, врач, убил их мать, отрезал части ее тела и имплантировал их в брюшные полости всех четырех детей. Они выжили после этой жуткой операции. А их отца со временем повесили.
В силу очень счастливой случайности доктор Ердели, которая в то время работала на Борнео, столкнулась с одним из этих детей – самым младшим братом, Амосом. Он умирал в больнице в джунглях и был уверен, что медленно превращается в какое-то тропическое растение.
Доктор Ердели полагала, что его бредовая идея – неизбежный результат прошлой травмы. Она считала, что если бы у нее была возможность, она смогла бы изобрести ему правдоподобное альтернативное детство, в которое бы он поверил – и жил бы счастливо.
Амоса Маккензи спасти не удалось, но эта встреча вдохновила ее на создание Института.
Роуленд провел с ней целый день. Он встречался с ее клиентами и персоналом, выслушивал ее точку зрения; они разговаривали, спорили.
В конце дня она предложила ему остаться в институте. Он был польщен ее предложением, но отклонил его, сказав, что у него нет образования, которое оказалось бы здесь полезным.
Доктор Ердели удивленно приподняла брови; и тут Роуленд понял, что она имела в виду совсем не это. Она предлагала ему остаться в качестве пациента, а не коллеги. Он был так потрясен, что очень обрадовался, когда пришел катер и увез его из этого института.
Роуленд Вандерлинден выглянул из окна. Шел такой густой снег, что мир вокруг будто исчез. Только стук колес говорил о том, что поезд продолжает лететь по рельсам на восток.
Роуленд посмотрел на Томаса.
– Интересно, вдруг она права – не только про меня, но и про всех нас, – сказал он. – В том смысле, что мы все постоянно пытаемся исправить наше прошлое так, чтобы оно соответствовало настоящему; наши воспоминания никуда не годятся, у нас просто не хватает воображения, чтобы сделать их подходящими. Может, если бы мы позволили серьезному специалисту создать нам историю, мы имели бы больше шансов стать счастливыми.
– Я точно где-то читал про Маккензи, – сказал Томас. – Я подумал тогда, что это какая-то глупая выдумка.
Роуленд нахмурился.
– Понимаете, доктор Ердели рассказала мне эту историю как быль, – сказал он. – А я уверен, что она относится к тем женщинам, которые не способны на ложь.
Однажды утром, когда снег сиял под ослепительно-голубым небом, поезд, увешенный сосульками, шел через Манитобу. Местность была такая ровная, что, даже если паровоз свистел очень громко, эха никто не слышал. Томас с удовольствием читал книжку, которую купил в Ванкувере: «Перчас, его путешествие», путевые заметки XVII века. Роуленд склонился над одной из своих записных книжек. Через некоторое время Томас заметил, что он отложил ее и смотрит в окно. Но его взгляд был обращен внутрь – на то, что видел только он сам.
В этот момент пришел проводник и налил им обоим по чашке кофе. Роуленд сделал глоток, а потом заговорил.
– Однажды в те годы, – сказал он, – я решил немного пожить в Южной Америке, а потому сел в Кейптауне на корабль, который шел в Рио. Мы плыли всего несколько дней, как вдруг все заметили, что питьевая вода плохо пахнет.
Томас закрыл книгу и начал слушать.
Капитану пришлось отклониться от курса и зайти на остров Сент-Джуд, чтобы пополнить запасы воды. Остров по своей природе – вулканический, с одной горой посередине, подобно ручке на крышке. Когда-то он был процветающей исправительной колонией, потом стал поселением. Но во время одного чудовищного шторма поселение и все его жители были смыты с лица земли огромной приливной волной.
Этот остров очень интересовал Роуленда Вандерлиндена, потому что во времена его расцвета о нем было написано много важных социологических и антропологических исследований. Капитан разрешил ему сойти на берег вместе с группой отправленных за водой моряков.
Корабль бросил якорь под тяжелым небом в полумиле от берега.
Когда лодки причалили к скалам, на Роуленда и всю остальную команду напали москиты и жалящие мухи. Вокруг, насколько хватало взгляда, была только гладкая черная каменистая равнина, что простиралась до горы. Та почва, в которой когда-то на острове сажали сады. была привезена из других мест. Приливная волна смыла и почву, и все растения, которые на ней росли, снова обнажив горную породу. Только на высоких склонах виднелось немного зелени.
Группа моряков прошла там, где когда-то было поселение. От него осталось лишь несколько огромных каменных глыб; они валялись, как части конструктора, оставленного гигантскими детьми. Эти камни были основанием стены, окружавшей поселение. По ямам, пробуренным в скале, – маленьким, геометрически правильной формы, – можно было понять, где стояли жилища и прочие здания.
Группа дошла до котлована размером с футбольное поле и глубиной в шесть футов. Это было кладбище поселения, также наполненное привезенной землей. Огромная приливная волна вымыла ее до скального ложа.
Многие месяцы спустя после катастрофы корабли натыкались на плавающие гробы в сотнях миль от острова – ив некоторых все еще лежали скелеты.
Эта огромная выемка была теперь заполнена дождевой водой. Из нее команда и начала наполнять бочки.
Едва они начали, как небо, которое и раньше было покрыто тучами, стало еще чернее, и вокруг вершины горы засверкали молнии. Моряки были суеверны, поэтому их не пришлось убеждать, что работу нужно закончить как можно скорее. Они откатили бочки обратно на берег и погрузили их на лодки. Пока они плыли по бушующему морю обратно на «Камнер», единственные живые существа на Сент-Джуде – те самые москиты и жалящие мухи – всю дорогу их провожали.
– Никогда не забуду того переживания, – сказал Роуленд. – Сент-Джуд, если он вообще когда-нибудь существовал, – символ того, как непрочна наша власть на этой земле.
Томас молчал. Прерии за окном, ровные и блестящие, простирались за горизонт.
– Это жуткое место, – сказал Роуленд. – Трудно поверить, что там когда-то кто-то жил.
И он это слышит от специалиста по «жутким местам», подумал Томас.
16
Несколько раз во время этого путешествия Роуленд упоминал о каком-то ужасном случае, о котором, тем не менее, никогда не рассказывал. Теперь, очевидно, момент наступил. Поезд проехал по берегу озера Верхнего и направился на юг, сквозь бесконечные хвойные леса, укутанные снегом. Спустились сумерки, и лицо Роуленда казалось еще более худым в резком свете вагонной лампы.
– В то время я работал на Тихоокеанском побережье Южной Америки, – сказал он. – Как часто я потом жалел, что вообще поехал туда. – Он тяжело вздохнул и взял себя в руки.
Томас почувствовал, что сейчас произойдет. Он сел поудобнее и весь обратился в слух – идеальный слушатель, готовый ко всему.
Роуленд работал в разных местах – где угодно, чтобы углубить свои знания по культуре Анд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39