Он убедил всех, что этот человек заслуживает такой чести, потому что он совершил свои ужасные действия публично, чтобы все это видели. Если бы он сделал это втайне, люди, возможно, никогда бы об этом не узнали, и племя было бы обречено.
Вот так мы стали свидетелями этого наказания. Я надеялся в дальнейшем узнать побольше о фетише, но на следующий день меня скосил приступ малярии. Я бы выздоровел быстро и остался еще на несколько дней, чтобы продолжить исследования. Но Эфуа сказал мне, что один из гребцов каноэ, выпив слишком много пальмового пива, проболтался, что я пытался съесть банан в лодке. Шаман бома сделал вывод, что моя лихорадка – наказание речных духов, и из-за того, что мне позволили остаться в селении, может пострадать все племя. Он хотел, чтобы нам всем пятерым расшибли головы – разумеется, по большой дружбе, – чтобы задобрить речных духов. Так что самое время было уходить, и, несмотря на мою болезнь, мы так и сделали.
11
Роуленд Вандерлинден отпил воды из стакана. Рейчел восхищенно смотрела на него. Она никогда не видела человека, пережившего что-либо подобное. Большинство из нас, думала она, занято лишь банальными проблемами, а такие люди, как Роуленд Вандерлинден, разгадывают тайны мироздания. Ей глубоко льстило, что он доверился неискушенному собеседнику, ей. И Рейчел все больше надеялась, что он таким образом за ней ухаживает.
– Конечно, история с фетишем очень интересна, – сказал Роуленд. – Но больше всего меня потрясло то, что этот несчастный уничтожил его именно из-за самоубийства любимой жены. Видимо, он любил ее так сильно, что все остальное было для него уже не важно. Разве не удивительно, что мужчина может сделать ради женщины, которую любит?
– Да, действительно, – сказала Рейчел. Она подумала: хотя они знакомы так мало, но как было бы замечательно, если бы кто-нибудь такой, как Роуленд, умер из-за любви к ней. Но сразу выкинула эту мысль из головы.
– Я так рада, что вы смогли убежать. Знаете, мне не нравится история о фетишах. Все это звучит как-то страшно и дико…
– Можно звать вас по имени? – спросил он с улыбкой.
– Конечно, – ответила она.
– Я так счастлив снова видеть вас, Рейчел, – сказал Роуленд. – И так рад, что вы согласились пойти со мной на ланч. Я часто думал о вас после того вечера в Квинсвилле. Уверен, ваш отец говорил что-нибудь нелестное обо мне. Он славится тем, что не любит экспертов.
– Ну, он не говорил, что вы ему не понравились, – ответила она.
Роуленд рассмеялся:
– А что именно он говорил?
– Что он не думает, что интеллектуалы в самом деле понимают, для чего нужен закон, – сказала она.
– Меня это не удивляет, – сказал Роуленд Вандерлинден. Он нахмурил брови и попытался изобразить ее отца. – «Вы, интеллектуалы, не видите разницы между добром и злом, между белым и черным. Для вас это всегда оттенки серого. Вы никогда не признаете никого виновным ни в чем». – Роуленд засмеялся. – Ну конечно же, это старая школа.
Рейчел тоже засмеялась, обрадовавшись, что он не настроен слишком уж враждебно к ее отцу.
Пока они ждали, когда им подадут еще кофе, он рассказал немного о своей семье. Как и у Рейчел, предки Роуленда давным-давно приехали из Голландии, спасаясь от религиозных гонений. Поселились на севере страны и обрабатывали землю. Отец Роуленда стал школьным учителем и добился того, чтобы сын получил хорошее образование.
– Разве не странно, что у нас обоих знаменитые имена? – сказал Роуленд. – Я имею в виду, что Дэфо – почти как Даниэль Дефо, помните, который написал «Робинзона Крузо».
– Да, – сказала Рейчел, – но я никогда не слышала о знаменитых людях по фамилии Вандерлинден.
– Немногие знают это имя, – сказал Роуленд. – Помните, кто такой Джон Локк? Он называл себя Вандерлинден, когда жил в изгнании в Голландии. Возможно, позаимствовал это имя у моих предков.
Рейчел призналась, что не имеет ни малейшего представления и о том, кто такой Джон Локк.
– Философ, – сказал Роуленд. – Знаете, «Опыт о человеческом разумении» и всякие рассуждения о случайных связях идей? – Он понял, что она ничего об этом не знает, и улыбнулся. Дотронулся рукой до ее пальцев, чтобы подбодрить. – Не волнуйтесь, Рейчел, это не важно. То, что важно в жизни, не найдешь в философских книгах.
Его прикосновение взволновало ее так сильно, что она едва не задохнулась.
– У моей матери тоже были голландские предки, – сказал он. Его голос стал таким тихим и ласковым, что она стала различать звон приборов за соседними столиками. – Мой отец всегда говорил мне, что если я когда-нибудь женюсь, самое лучшее – найти себе «голландскую жену».
Рейчел была потрясена.
– «Голландская жена»! – воскликнула она. – Так отец всегда называл мою мать. Он обычно говорил: «С голландской женой не пропадешь».
Они оба рассмеялись и посмотрели друг на друга с восторгом.
12
Через полгода после этого разговора Рейчел Дэфо и Роуленд Вандерлинден сочетались браком в Бюро регистрации Квинсвилля. Ее отец был не очень рад – то ли из-за того, что она с такой легкостью вышла замуж за «первого встречного», то ли из-за весьма необычных интересов ее жениха. (На помолвку Роуленд подарил ей высушенную голову из Южной Америки – она занимала почетное место на каминной полке в гостиной Дэфо, пока не умудрилась свалиться в огонь, когда судья был дома один.)
Ради дочери он пытался наладить добрые отношения с Роулендом, хоть и опасался, что такой брак не может быть долговечным. Для него было очевидно: Роуленд одержим своими исследованиями в отдаленных уголках мира и не выражает ни малейшего намерения оставить их ради семейной жизни. Его даже наградили пожизненным исследовательским грантом Национальной ассоциации антропологов.
С точки зрения судьи, Роуленд, очевидно, не понимал, что для семьи необходима стабильность.
– Он не вкладывает в это душу, – сказал он как-то одному из своих сослуживцев.
Но судье Дэфо не пришлось терпеть своего зятя слишком долго. Через год после свадьбы ненадежное сердце подвело его в последний раз. Он умер, как и хотел, на судейском месте. Это случилось в разгар весенней сессии, и он только что вынес приговор о пожизненном заключении женщине, которая совершила неудачную попытку отравить своего мужа и троих детей. Внезапно он откинулся на спинку стула и перестал говорить. Его глаза оставались открытыми, поэтому чиновникам потребовалось некоторое время, чтобы понять, что судья умер; его голова всегда была слишком похожа на череп.
Как он и просил, его похоронили в Камберлоо – второй его резиденции, где он собирался жить на пенсии.
Смерть отца стала тяжелым ударом для Рейчел. Она потеряла человека, которого нельзя заменить, человека, который любил ее, как бы она ни поступала. Она уже хорошо понимала, что их любовь с Роулендом была гораздо менее прочной.
«Легко строить, легко и ломать», – предостерегал судья.
Через год после его смерти Рейчел стало ясно, что ее отношения с Роулендом Вандерлинденом действительно начинают рушиться.
Роуленд теперь большую часть недели проводил в Музее – писал статьи на различные антропологические темы – и оставался на ночь в своей квартире в городе. По выходным, бывая дома с ней в Квинсвилле, он продолжал делать записи. После этого ходил кругами, как собака вокруг подстилки, вынюхивая и не находя места, где бы прилечь. Иногда говорил с Рейчел о своей работе, но бывал нетерпелив, и она постоянно чувствовала себя глупой. Как будто ее собственные мысли – маленькие рыбки, которых нужно бросить обратно в Озеро и ждать, пока они вырастут.
Даже занятия любовью отвлекали его только на время; его мысли, казалось, витали где-то далеко.
Когда Музей отправил его в научную командировку в Египет, Рейчел уговорила его взять ее с собой; то был первый раз, когда она выехала из Канады. Кроме морского путешествия и нескольких дней в отеле Каира, все остальные впечатления оказались для нее крайне неприятными: жизнь в палатке на песке в пустыне, у всех на виду, однако не умея ничего объяснить толпам египетских рабочих. И вдобавок ко всему – удушливая жара, кусачие мухи и москиты. Ей было нечем заняться. Роуленд, напротив, был в своей стихии: в восторге от каменных плит с непонятными надписями и захороненных папирусов. К тому же, естественно, он пользовался популярностью у местных.
Они провели там всего месяц, когда она серьезно заболела – возможно, из-за воды. Египетский врач посоветовал Роуленду отвезти ее домой. С неохотой, потому что работа была не закончена, он упаковал вещи, и они вернулись в Канаду.
Спустя всего неделю в Квинсвилле она увидела, что он снова забеспокоился. «Но я уверена, что он по-прежнему любит меня, – говорила она себе. – И я уверена, что я все еще его люблю». Она заставляла себя верить в это, боясь, что может легко его возненавидеть.
Ко второй годовщине смерти отца Рейчел не могла больше мириться с этой ситуацией. Она представляла себе судью, который говорил ей то, что она и так уже знала: «Ты совершила большую ошибку». Будь он здесь, он бы решил эту проблему вместо нее. Но его больше нет, и она собралась с силами, чтобы справиться с ней в одиночку.
Однажды в субботу вечером они с Роулендом сидели во дворике за домом. Он что-то писал в своей книжке, а Рейчел наблюдала, как над Озером садится солнце.
И почувствовала, что настало время заговорить.
– Ты изменился, – сказала она Роуленду, словно декламируя первые строчки какой-то классической пьесы.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он, откладывая записную книжку, но без особого интереса.
– Ты уже не тот человек, за которого я выходила замуж, – сказала она, удивившись, как естественно она произнесла эту избитую фразу.
Он посмотрел на нее в лучах заходящего солнца и вдруг ответил:
– Да нет, я все тот же.
У нее сжалось сердце от сознания того, что он прав. Некоторое время они молчали.
– Я не могу так дальше жить, – продолжала она гнуть свою линию. – Я не та голландская жена, которая тебе нужна.
Казалось, его это не потрясло.
– У меня есть идея, – сказал он в сгущающейся темноте. – Британский музей только что получил множество артефактов с новых раскопок. Они хотят, чтобы я приехал и помог им составить каталог. Может, мне стоит поехать. Это даст нам возможность подумать о нашей ситуации.
– И как долго тебя не будет? – спросила она.
– Наверное, четыре или пять недель, – сказал он. Поверхность Озера уже почти слилась с краем неба. – Мы сможем все решить, когда я вернусь. Так или иначе.
Через два дня он был готов к отъезду в Англию. Перед тем как выйти из дома в последний раз, он взял ее за руку.
– Что бы ни случилось, – сказал он, – помни: если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, просто позови меня.
Он взял сумку и ушел.
Два месяца она его не звала и не получала от него никаких известий. Потом пришла телеграмма, в которой сообщалось, что он едет на поезде из Галифакса и будет дома на следующий день.
Так и получилось, что она сидела в кухне и ждала его, собираясь решить все раз и навсегда. Потом услышала три звонка и открыла дверь. Там стоял светловолосый мужчина с грубым лицом и прозрачно-голубыми глазами – ничем не похожий на Роуленда Вандерлиндена мужчина, который сказал: «Я – ваш муж».
И она впустила его в дом.
13
Томас Вандерлинден, лежавший в постели в больнице Камберлоо, умолк. Дотянулся до кислородной маски, надел ее и стал глубоко дышать. Потом закрыл глаза, и его голова упала на подушки.
Я немного занервничал, потому что вид у него внезапно сделался очень усталым.
– С вами все в порядке? – спросил я.
– Сейчас все пройдет, – сказал он. – Не уходите пока.
Какой бы ни была его болезнь, борьба с ней отняла много сил, и теперь он должен был играть тактическое отступление.
В наступившей тишине мне показалось, что я услышал голоса в коридоре, но то лишь гудело какое-то оборудование на сестринском посту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39