Я увидел, что эта идея им не понравилась, и в конечном счете мы втроем спустились в холл с этажа, окрещенного из суеверия четырнадцатым.
Загвоздка оказалась не в ключе, а в том, что мне назвали не тот номер. А с моего ключа каким-то образом слетела бирка с номером и потерялась. Мне была отведена точно такая же комната в точно таком же коридоре, но этажом ниже, который — опять-таки из суеверия — тоже именовался четырнадцатым, и мистер Квигли, войдя в нее, воскликнул:
— Ну, конечно, он отдал вам собственный номер. Вот тут на ковре пятно от напитка, который, помнится, он пролил. Наверное, он не хотел, чтобы во время его отсутствия в этой комнате жили посторонние.
Комната была достаточно большая, и если мне спать на диване, то мы вполне уместимся в ней с Капитаном, подумал я. Собственно, меня поразила роскошь номера, казалось, так не вязавшаяся с характером Капитана, — возможно, правда, в ту пору, когда он называл себя полковником…
В номере был бар и холодильник, полный маленьких бутылочек, и, обнаружив это, я предложил выпить. Охранник отказался — возможно, из профессиональных соображений, как это сделал бы шофер такси, — а мистер Квигли быстро согласился. Со стаканом в руке он показался мне несколько более похожим на человека. Мистер Квигли опустился на диван, тоща как охранник продолжал стоять, точно часовой, у дверей. Я чувствовал себя скорее под стражей, чем под охраной.
Мистер Квигли выпил свою бутылочку виски без воды, но так и не произнес ни слова. Только задумчиво облизнул губы. Я подошел к окну, чтобы взглянуть на раскинувшийся широким полукругом, неведомый мне город. Я увидел лишь небоскребы, казалось состязавшиеся друг с другом в высоте, и, насчитав среди них четыре банка, заметил мистеру Квигли, чтобы как-то завязать разговор:
— Похоже, мы тут в банковском районе.
— Весь город, — сказал мистер Квигли, — банковский район, за исключением трущоб. По-моему, тут сто двадцать три международных банка. — Опять точные цифры.
Последовало долгое молчание. Я прикончил свое виски и лишь тоща нарушил его:
— Это, должно быть, очень дорогой отель, мистер Квигли?
— В Панаме нет дешевых отелей, — ответствовал мистер Квигли скорее с гордостью, чем с иронией.
Я подумал о чеке на крупную сумму, который прислал Капитан и благодаря которому я очутился здесь, а также о его любимой фразе насчет каравана мулов.
— У Капитана, то есть мистера Смита, дела идут, видно, неплохо, — сказал я.
— Меня не стоит спрашивать, как у него идут дела. Я понятия не имею. Спросите об этом самого мистера Смита. — И мистер Квигли предостерегающе мотнул головой в сторону охранника. — Я очень мало знаю о деятельности мистера Смита.
— И, однако же, он попросил именно вас позаботиться обо мне.
— Мы друзья, — ответствовал мистер Квигли, — правда, не близкие. Время от времени я могу быть ему полезен, и он это, ценит. Я убежден, что со временем наша дружба окрепнет, так как у нас есть общие интересы.
— Мулы? — спросил я его.
— Какие мулы?
— Да это я так, — сказал я. — Вы не представляете себе, когда он может вернуться?
— Понятия не имею. Но можете не волноваться. Я же вам сказал: он договорился с портье о кредите для вас. В отеле вам не придется ничего тратить. Только подписывайте счета.
Прошло немало времени с тех пор, как я в последний раз видел Капитана, но тут я снова вспомнил, как он подписал тот счет, когда мы ели копченую лососину и я пил оранжад.
— А теперь, — сказал мистер Квигли, — прошу меня извинить. Я спешу. Дела. Мой телефон на этой карточке, можете звонить, если у вас возникнут какие-либо проблемы. — Он протянул мне для пожатия свои длинные холодные пальцы, сухо, наспех тряхнул мою руку, и я остался наедине с моей охраной.
По счастью, мой охранник знал немного английский, а его проблемы я мог восполнить собственными скромными познаниями в испанском, так что за часы, проведенные вместе, каждый из нас быстро обогатил свой лингвистический запас. Это оказалось весьма кстати, ибо в ближайшие несколько дней мы очень сблизились с Пабло. Он нравился мне куда больше мистера Квигли. Мы вместе обедали в ресторане отеля, где официанты в матросских костюмах подавали плоды моря, а на стенах висели канаты. То, что Пабло носил при себе револьвер, казалось, вызывало не больше любопытства, чем матросские костюмы официантов, а револьвер вполне вписывался в романтический фон, которым я наделял Вальпараисо в моих детских мечтах. На второй день нашего знакомства я решил, что могу задать ему откровенный вопрос.
— Пабло, — спросил я его за стаканом чилийского вина, — почему ты меня охраняешь?
— По приказу полковника Мартинеса.
— А кто это — полковник Мартинес?
— Мой босс. — Он употребил английское слово.
— Но почему? Разве мне что-то угрожает?
— У сеньора Смита, — сказал он, — немало врагов.
— Почему? Что он такое замышляет?
— Об этом вы спросите его самого, когда он вернется.
Однако до тех пор пройдет немало дней. Я попросил Пабло, чтобы не умереть с тоски, показать мне свой город, а не только охранять меня — от чего? Это был город крутых холмов и проливных дождей, которые длились не больше четверти часа, но оставляли после себя миниатюрные Ниагары, так что машины на улицах не могли сдвинуться с места. Это был также город не только банков, но и трущоб, как отметил мистер Квигли. В квартале, иронически окрещенном Голливудом, рядом с развалюхами, где на крышах сидят стервятники и в крайней нищете и скученности ютятся целые семьи, разительным контрастом высятся банки с большими окнами, сверкающими в лучах утреннего солнца, а еще больший контраст являет собой Американская зона, отделенная от развалюх лишь шириной улицы, — там глазу предстают ухоженные газоны и дорогие виллы, на крыши которых ни один стервятник не вздумает сесть. На нашей стороне улицы, именовавшейся улицей Мучеников и названной так, по словам Пабло, после одной давней стычки между американскими морскими пехотинцами и студентами, я, оказывается, жил по панамским законам, а на другой ее стороне я уже очутился бы в Американской зоне, где за любое нарушение американских законов меня посадят в самолет и отправят на суд в Новый Орлеан. Я все больше и больше недоумевал, не понимая, что могло побудить Капитана осесть в этом городе, ибо никакого золота тут не было и в помине, если не считать того, что лежало в сейфах международных банков, а я сомневался, чтобы Капитан мог взять банк.
Однажды Пабло повез меня прокатиться вдоль всей длины безупречно зеленой Американской зоны. Меня крайне удивило, как такое богатство могло существовать на виду у такой бедности безо всяких таможенников или пограничников, которые оберегали бы Зону от обитателей Голливуда. Забыл, в каких выражениях я выразил свое изумление, но я запомнил ответ Пабло.
— Это же не просто Панама. Это — Центральная Америка. Может, и настанет день… — Он похлопал по висевшей у него на боку кобуре. — Понимаете, нужно кое-что посильнее револьвера, чтобы изменить дело.
Поскольку мы ели вместе с моим ангелом-хранителем, я постепенно узнавал его, и он мне все больше и больше нравился; мое расположение к нему росло, и вскоре я обнаружил, что мы вполне можем выходить в наших беседах за узкие рамки, диктуемые предосторожностью. Я понимал, что Пабло хорошо знал Капитана, потому что охранял его, как сейчас охранял меня. Приказ об этом он получил от неведомого мне полковника Мартинеса. Пабло всегда называл Капитана не иначе как «сеньор Смит», и я тоже стал так его называть.
Мы пересекали Американскую зону, чтобы взглянуть на сельскую Панаму, существовавшую по другую сторону несуществующей границы, и я внезапно спросил Пабло:
— А кто враги сеньора Смита?
Вместо ответа он молча повел рукой в направлении гольф-клуба, зеленого поля и группы офицеров в белоснежной американской форме, наблюдавших за игроками. Пабло не стал пояснять своего жеста, словно считал, что если не произносит ни слова, то как бы и не выдает секретов своего хозяина.
Каждый день он находился при мне до отхода ко сну, и я так и не узнал, где он проводил ночи. Во всяком случае, не под моей дверью, так как я выглядывал для проверки. Возможно, он был уверен, что, пожелав ему спокойной ночи, я не выйду на улицу, так как он предупреждал меня, что гулять по городу после наступления темноты небезопасно.
— У нас тут не так паршиво, как в Нью-Йорке, — сказал он мне, — но все равно паршиво, очень паршиво. А как же иначе, раз люди такие бедные?
Я подумал, что из Пабло может выйти настоящий революционер, дай ему только хорошего лидера.
А вот мистер Квигли продолжал представлять для меня загадку. Я чувствовал, что они с Пабло недолюбливают друг друга, и инстинктивно стал на сторону Пабло. Он по крайней мере не скрывал, что носит оружие, правда, я сомневался, чтобы у мистера Квигли нашлось место для пистолета под его североамериканским костюмом в обтяжку. Я не очень понимал, почему Капитан попросил мистера Квигли встретить меня — возможно, потому, что он говорил по-английски, а Капитан, будучи моим учителем, знал, насколько я слаб в испанском. Мистер Квигли регулярно звонил мне по утрам около половины девятого, обычно по телефону из нижнего холла, — просто чтобы обменяться ничего не значащими фразами. В первый раз он объяснил свой ранний звонок тем, что заскочил в отель по пути к себе в контору, которая находится неподалеку. Это дало мне возможность спросить, чем же он занимается. В трубке почувствовалось легкое колебание.
— Я советник, — ответил он.
— Советник?
— Финансовый советник.
Мне сразу пришли на ум караваны мулов Капитана, и я спросил:
— Вы имеете дело с золотом?
— В Панаме нет золота, — возразил он. И добавил: — И никогда не было. Это все сказки. Золото поступало сюда из других мест.
Наши краткие беседы неизменно заканчивались его вопросом о том, нет ли у меня вестей о возвращении мистера Смита, но я ничего не мог ему сообщить.
Мы все больше сближались с Пабло, и я отважился задать ему два-три вопроса по поводу мистера Квигли.
— Непонятный он для меня человек. Во всяком случае, не из тех, кому, на мой взгляд, отец мог бы доверять. — Я уже не оспаривал того, что мистер Смит — мой отец, поскольку и мистер Квигли, и Пабло явно так считали. В паспорте у меня стояла, конечно, фамилия Бэкстер, но они, по всей вероятности, думали, что мистер Смит был вторым мужем моей матери.
— А сеньор Смит, по-моему, не очень-то ему и доверяет, — сказал Пабло.
— Тогда почему же он попросил мистера Квигли встретить меня в аэропорту?
Эту проблему Пабло не мог решить.
Приблизительно через неделю после моего приезда мистер Квигли неожиданно пригласил меня поужинать. В тот вечер передо мной предстал совсем другой мистер Квигли, причем не только по манере держаться. Он даже физически изменился — надел пиджак с подложенными плечами, так что выглядел по-прежнему плоским, но менее узкоплечим, да и брюки на нем были менее узкие. Он отпустил какую-то невразумительную шуточку, которой я не понял, хотя сам он хохотал или, вернее, взвизгивал вовсю. Теперь его дружба с Капитаном показалась мне еще более необъяснимой.
— Приглашаю вас в перуанский ресторан, — сказал он мне. — Они там готовят превосходные коктейли «Писко Сауэр».
— Пабло с нами не едет?
— Я сказал ему, что сегодня вечером буду сам вас охранять. И обещал не выпускать вас из виду.
— А что скажет полковник Мартинес?
— На сей раз я дал Пабло немножко на карманные расходы, и он согласился забыть про полковника. Маленький знак внимания в Панаме может далеко открыть вам путь, даже в очень высоких кругах.
— Вы что же, носите, как и он, револьвер?
— Нет, нет. Мне ведь ничто не угрожает. Меня считают здесь почетным янки, а никто — особенно сейчас — не станет причинять неприятности янки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Загвоздка оказалась не в ключе, а в том, что мне назвали не тот номер. А с моего ключа каким-то образом слетела бирка с номером и потерялась. Мне была отведена точно такая же комната в точно таком же коридоре, но этажом ниже, который — опять-таки из суеверия — тоже именовался четырнадцатым, и мистер Квигли, войдя в нее, воскликнул:
— Ну, конечно, он отдал вам собственный номер. Вот тут на ковре пятно от напитка, который, помнится, он пролил. Наверное, он не хотел, чтобы во время его отсутствия в этой комнате жили посторонние.
Комната была достаточно большая, и если мне спать на диване, то мы вполне уместимся в ней с Капитаном, подумал я. Собственно, меня поразила роскошь номера, казалось, так не вязавшаяся с характером Капитана, — возможно, правда, в ту пору, когда он называл себя полковником…
В номере был бар и холодильник, полный маленьких бутылочек, и, обнаружив это, я предложил выпить. Охранник отказался — возможно, из профессиональных соображений, как это сделал бы шофер такси, — а мистер Квигли быстро согласился. Со стаканом в руке он показался мне несколько более похожим на человека. Мистер Квигли опустился на диван, тоща как охранник продолжал стоять, точно часовой, у дверей. Я чувствовал себя скорее под стражей, чем под охраной.
Мистер Квигли выпил свою бутылочку виски без воды, но так и не произнес ни слова. Только задумчиво облизнул губы. Я подошел к окну, чтобы взглянуть на раскинувшийся широким полукругом, неведомый мне город. Я увидел лишь небоскребы, казалось состязавшиеся друг с другом в высоте, и, насчитав среди них четыре банка, заметил мистеру Квигли, чтобы как-то завязать разговор:
— Похоже, мы тут в банковском районе.
— Весь город, — сказал мистер Квигли, — банковский район, за исключением трущоб. По-моему, тут сто двадцать три международных банка. — Опять точные цифры.
Последовало долгое молчание. Я прикончил свое виски и лишь тоща нарушил его:
— Это, должно быть, очень дорогой отель, мистер Квигли?
— В Панаме нет дешевых отелей, — ответствовал мистер Квигли скорее с гордостью, чем с иронией.
Я подумал о чеке на крупную сумму, который прислал Капитан и благодаря которому я очутился здесь, а также о его любимой фразе насчет каравана мулов.
— У Капитана, то есть мистера Смита, дела идут, видно, неплохо, — сказал я.
— Меня не стоит спрашивать, как у него идут дела. Я понятия не имею. Спросите об этом самого мистера Смита. — И мистер Квигли предостерегающе мотнул головой в сторону охранника. — Я очень мало знаю о деятельности мистера Смита.
— И, однако же, он попросил именно вас позаботиться обо мне.
— Мы друзья, — ответствовал мистер Квигли, — правда, не близкие. Время от времени я могу быть ему полезен, и он это, ценит. Я убежден, что со временем наша дружба окрепнет, так как у нас есть общие интересы.
— Мулы? — спросил я его.
— Какие мулы?
— Да это я так, — сказал я. — Вы не представляете себе, когда он может вернуться?
— Понятия не имею. Но можете не волноваться. Я же вам сказал: он договорился с портье о кредите для вас. В отеле вам не придется ничего тратить. Только подписывайте счета.
Прошло немало времени с тех пор, как я в последний раз видел Капитана, но тут я снова вспомнил, как он подписал тот счет, когда мы ели копченую лососину и я пил оранжад.
— А теперь, — сказал мистер Квигли, — прошу меня извинить. Я спешу. Дела. Мой телефон на этой карточке, можете звонить, если у вас возникнут какие-либо проблемы. — Он протянул мне для пожатия свои длинные холодные пальцы, сухо, наспех тряхнул мою руку, и я остался наедине с моей охраной.
По счастью, мой охранник знал немного английский, а его проблемы я мог восполнить собственными скромными познаниями в испанском, так что за часы, проведенные вместе, каждый из нас быстро обогатил свой лингвистический запас. Это оказалось весьма кстати, ибо в ближайшие несколько дней мы очень сблизились с Пабло. Он нравился мне куда больше мистера Квигли. Мы вместе обедали в ресторане отеля, где официанты в матросских костюмах подавали плоды моря, а на стенах висели канаты. То, что Пабло носил при себе револьвер, казалось, вызывало не больше любопытства, чем матросские костюмы официантов, а револьвер вполне вписывался в романтический фон, которым я наделял Вальпараисо в моих детских мечтах. На второй день нашего знакомства я решил, что могу задать ему откровенный вопрос.
— Пабло, — спросил я его за стаканом чилийского вина, — почему ты меня охраняешь?
— По приказу полковника Мартинеса.
— А кто это — полковник Мартинес?
— Мой босс. — Он употребил английское слово.
— Но почему? Разве мне что-то угрожает?
— У сеньора Смита, — сказал он, — немало врагов.
— Почему? Что он такое замышляет?
— Об этом вы спросите его самого, когда он вернется.
Однако до тех пор пройдет немало дней. Я попросил Пабло, чтобы не умереть с тоски, показать мне свой город, а не только охранять меня — от чего? Это был город крутых холмов и проливных дождей, которые длились не больше четверти часа, но оставляли после себя миниатюрные Ниагары, так что машины на улицах не могли сдвинуться с места. Это был также город не только банков, но и трущоб, как отметил мистер Квигли. В квартале, иронически окрещенном Голливудом, рядом с развалюхами, где на крышах сидят стервятники и в крайней нищете и скученности ютятся целые семьи, разительным контрастом высятся банки с большими окнами, сверкающими в лучах утреннего солнца, а еще больший контраст являет собой Американская зона, отделенная от развалюх лишь шириной улицы, — там глазу предстают ухоженные газоны и дорогие виллы, на крыши которых ни один стервятник не вздумает сесть. На нашей стороне улицы, именовавшейся улицей Мучеников и названной так, по словам Пабло, после одной давней стычки между американскими морскими пехотинцами и студентами, я, оказывается, жил по панамским законам, а на другой ее стороне я уже очутился бы в Американской зоне, где за любое нарушение американских законов меня посадят в самолет и отправят на суд в Новый Орлеан. Я все больше и больше недоумевал, не понимая, что могло побудить Капитана осесть в этом городе, ибо никакого золота тут не было и в помине, если не считать того, что лежало в сейфах международных банков, а я сомневался, чтобы Капитан мог взять банк.
Однажды Пабло повез меня прокатиться вдоль всей длины безупречно зеленой Американской зоны. Меня крайне удивило, как такое богатство могло существовать на виду у такой бедности безо всяких таможенников или пограничников, которые оберегали бы Зону от обитателей Голливуда. Забыл, в каких выражениях я выразил свое изумление, но я запомнил ответ Пабло.
— Это же не просто Панама. Это — Центральная Америка. Может, и настанет день… — Он похлопал по висевшей у него на боку кобуре. — Понимаете, нужно кое-что посильнее револьвера, чтобы изменить дело.
Поскольку мы ели вместе с моим ангелом-хранителем, я постепенно узнавал его, и он мне все больше и больше нравился; мое расположение к нему росло, и вскоре я обнаружил, что мы вполне можем выходить в наших беседах за узкие рамки, диктуемые предосторожностью. Я понимал, что Пабло хорошо знал Капитана, потому что охранял его, как сейчас охранял меня. Приказ об этом он получил от неведомого мне полковника Мартинеса. Пабло всегда называл Капитана не иначе как «сеньор Смит», и я тоже стал так его называть.
Мы пересекали Американскую зону, чтобы взглянуть на сельскую Панаму, существовавшую по другую сторону несуществующей границы, и я внезапно спросил Пабло:
— А кто враги сеньора Смита?
Вместо ответа он молча повел рукой в направлении гольф-клуба, зеленого поля и группы офицеров в белоснежной американской форме, наблюдавших за игроками. Пабло не стал пояснять своего жеста, словно считал, что если не произносит ни слова, то как бы и не выдает секретов своего хозяина.
Каждый день он находился при мне до отхода ко сну, и я так и не узнал, где он проводил ночи. Во всяком случае, не под моей дверью, так как я выглядывал для проверки. Возможно, он был уверен, что, пожелав ему спокойной ночи, я не выйду на улицу, так как он предупреждал меня, что гулять по городу после наступления темноты небезопасно.
— У нас тут не так паршиво, как в Нью-Йорке, — сказал он мне, — но все равно паршиво, очень паршиво. А как же иначе, раз люди такие бедные?
Я подумал, что из Пабло может выйти настоящий революционер, дай ему только хорошего лидера.
А вот мистер Квигли продолжал представлять для меня загадку. Я чувствовал, что они с Пабло недолюбливают друг друга, и инстинктивно стал на сторону Пабло. Он по крайней мере не скрывал, что носит оружие, правда, я сомневался, чтобы у мистера Квигли нашлось место для пистолета под его североамериканским костюмом в обтяжку. Я не очень понимал, почему Капитан попросил мистера Квигли встретить меня — возможно, потому, что он говорил по-английски, а Капитан, будучи моим учителем, знал, насколько я слаб в испанском. Мистер Квигли регулярно звонил мне по утрам около половины девятого, обычно по телефону из нижнего холла, — просто чтобы обменяться ничего не значащими фразами. В первый раз он объяснил свой ранний звонок тем, что заскочил в отель по пути к себе в контору, которая находится неподалеку. Это дало мне возможность спросить, чем же он занимается. В трубке почувствовалось легкое колебание.
— Я советник, — ответил он.
— Советник?
— Финансовый советник.
Мне сразу пришли на ум караваны мулов Капитана, и я спросил:
— Вы имеете дело с золотом?
— В Панаме нет золота, — возразил он. И добавил: — И никогда не было. Это все сказки. Золото поступало сюда из других мест.
Наши краткие беседы неизменно заканчивались его вопросом о том, нет ли у меня вестей о возвращении мистера Смита, но я ничего не мог ему сообщить.
Мы все больше сближались с Пабло, и я отважился задать ему два-три вопроса по поводу мистера Квигли.
— Непонятный он для меня человек. Во всяком случае, не из тех, кому, на мой взгляд, отец мог бы доверять. — Я уже не оспаривал того, что мистер Смит — мой отец, поскольку и мистер Квигли, и Пабло явно так считали. В паспорте у меня стояла, конечно, фамилия Бэкстер, но они, по всей вероятности, думали, что мистер Смит был вторым мужем моей матери.
— А сеньор Смит, по-моему, не очень-то ему и доверяет, — сказал Пабло.
— Тогда почему же он попросил мистера Квигли встретить меня в аэропорту?
Эту проблему Пабло не мог решить.
Приблизительно через неделю после моего приезда мистер Квигли неожиданно пригласил меня поужинать. В тот вечер передо мной предстал совсем другой мистер Квигли, причем не только по манере держаться. Он даже физически изменился — надел пиджак с подложенными плечами, так что выглядел по-прежнему плоским, но менее узкоплечим, да и брюки на нем были менее узкие. Он отпустил какую-то невразумительную шуточку, которой я не понял, хотя сам он хохотал или, вернее, взвизгивал вовсю. Теперь его дружба с Капитаном показалась мне еще более необъяснимой.
— Приглашаю вас в перуанский ресторан, — сказал он мне. — Они там готовят превосходные коктейли «Писко Сауэр».
— Пабло с нами не едет?
— Я сказал ему, что сегодня вечером буду сам вас охранять. И обещал не выпускать вас из виду.
— А что скажет полковник Мартинес?
— На сей раз я дал Пабло немножко на карманные расходы, и он согласился забыть про полковника. Маленький знак внимания в Панаме может далеко открыть вам путь, даже в очень высоких кругах.
— Вы что же, носите, как и он, револьвер?
— Нет, нет. Мне ведь ничто не угрожает. Меня считают здесь почетным янки, а никто — особенно сейчас — не станет причинять неприятности янки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23