У меня была хорошая память, и при третьем властном звонке я уже не сомневался, что за дверью стоит мой отец.
— Я не уверен, — сказал я, — но думаю, что это — Сатана.
— Не надо открывать, — сказала Лайза.
— Нет, впустите мерзавца, — сказал Капитан. — Нам не страшен этот зверь.
Я оказался прав. Это был мой отец, и притом не один. Куда хуже было то, что рядом с ним стояла моя тетка.
— Так вот, значит, ты где, Виктор, — взвизгнула она, и меня, наверное, всего передернуло при звуке этого ненавистного и почти забытого имени.
Отец, по-моему, заметил мой страх.
— Извини, Джим, — сказал он, и я отдал ему должное за то, что на этот раз он вспомнил мое новое имя, — мне пришлось привезти ее, потому что она все равно явилась бы и без меня.
— Кто эта женщина? — спросила моя тетка.
Слова отца придали мне немного храбрости.
— Лайза — моя мама, — с вызовом заявил я.
— Ты оскорбляешь память незабвенной усопшей. — У моей тетки была странная манера в определенных обстоятельствах говорить так, будто она читает молитвенник. Это, наверное, оттого, что она часто ходила в церковь.
— Я считаю, — заявил Сатана, — что нам надо сесть и спокойно, интеллигентно все обсудить.
— Кто этот человек и что он тут делает?
— У вас что, глаз нет? — раздался наконец голос Лайзы. — Чай пьет. В этом есть что-то дурное?
— Как его зовут?
— Капитан, — сказал я.
— Это же не имя.
— Право, Мюриел, будет куда лучше, если ты сядешь, — сказал мой отец, а Капитан пододвинул стул, и моя тетка присела на краешек, словно боялась подцепить своим задом заразу от того из нас, кто последним на нем сидел.
— Она наняла частного сыщика, — сообщил нам мой отец. — Понятия не имею, как он напал на след. Они чертовски ловкие, некоторые из этих ребят, ну и, конечно, ваши соседи, видно, наболтали.
— Я даже знаю, кто именно, — вставила Лайза.
— Мюриел попросила меня поехать с ней. Она сказала, что боится, как бы с ней не расправились.
— Боится? — переспросил Капитан. — Эта женщина чего-то боится?
— Тех, кто крадет детей, — изрекла моя тетка.
— Ну что ты, что ты, Мюриел, — сказал Сатана, — ты же не права. Я ведь говорил тебе, что мы играли по-честному и что он выиграл.
— Ты говорил мне, что он сжульничал.
— Конечно, сжульничал, Мюриел. Но ведь и я тоже. Женщины, — обратился он к Капитану, — ничего не смыслят в такой игре, как шахматы. В общем, я объяснил ей, что по закону отвечаю за мальчика я и что я дал Лайзе разрешение…
— Моя сестра на смертном одре просила меня присматривать…
— О да, и я тогда согласился, но ведь это было давно. Ты же сама в прошлом году сказала, что устала от ответственности.
— Ну, не настолько устала, чтобы не выполнять своего долга. Пора бы и тебе выполнить свой. — Она повернулась к Лайзе: — Мальчик не получает образования. А на этот счет существуют законы.
— Ты наняла, безусловно, хорошего сыщика, Мириам, — сказал Сатана.
— Мюриел! Пора бы тебе после стольких-то лет знать, как меня зовут.
— Извини, Мюриел. По мне, что Мюриел, что Мириам — одно и то же.
— Вот уж не вижу ничего общего.
— Джим учится дома, — сказала Лайза.
— Надо, чтобы местные власти, занимающиеся просвещением, удовлетворились этим.
— Да как они об этом узнают?
— Узнают после того, как я у них побываю. Кто же учит Виктора?
— Я, — сказал Капитан. — Я учу его географии и истории. А закон Божий преподает Лайза. Он уже умеет складывать, вычитать и умножать. А ничего больше и не требуется. Не думаю, чтобы вы сами много понимали в алгебре.
— А какие у вас данные, чтобы преподавать, мистер… мистер?..
— Зовите меня Капитаном, мэм. Все меня так зовут.
— Какой город — столица Италии, Виктор?
— Современная география не интересуется названиями, мэм. Это старо. География интересуется пейзажами. География учит вас, как путешествовать по миру. Расскажи ей, Джим, как проехать из Германии в Испанию.
— Сначала я доберусь до Бельгии, а там — до Льежа. Оттуда поездом направлюсь в Париж, а из Парижа другим поездом — в Тарб.
— Господи, какой еще Тарб?
— Вот видите, мэм. Вы тоже не знаете названия, зато Джим знает, куда надо ехать из Тарба. Продолжай, Джим.
— После Тарба я пешком пойду через Пиренеи. Ночью.
— Глупости да и только. Как это — «пойду ночью»?
— Буду прислушиваться, не раздастся ли на снегу звук шагов германского патруля.
Подозреваю, что именно этой фразой я положил конец моему домашнему обучению. Через несколько недель я уже ходил в местную школу. Мне было там неплохо, потому что никто не считал меня амаликитянином. Я чувствовал себя таким свободным, шагая один по лондонским улицам, словно, как и обгонявшие меня прохожие, спешил в контору на работу. Уроки были менее интересными, чем те, что давал мне Капитан, но я уже понял, что уроки с ним не дадут мне нормальных знаний — даже по географии.
6
Думаю, года через два или через два с небольшим после того, как я пошел в школу, мы расстались с Капитаном на самое долгое время. Была суббота, и в школе в этот день занятий не было. Лайза ушла за хлебом и в виде исключения оставила меня одного делать уроки. Вот тут-то и раздался звонок. Это был не условный звонок Капитана и не звонок моего отца. Звонок был тихий, не вызывающий тревоги, даже какой-то дружеский. Звонивший, видимо, выждал для вежливости, затем позвонил снова, и звонок по-прежнему был нетребовательный, ненастырный. Я знал, что Лайза по доброй воле ни за что не открыла бы двери никому, кроме Капитана, но сейчас хозяином положения был я.
Я спросил сквозь дверь:
— Кто там?
И некий голос ответил:
— Откройте, пожалуйста. Я полицейский.
Я разволновался и, почувствовав гордость от своего первого соприкосновения с той силой, к которой иной раз мечтал со временем присоединиться, впустил его.
Вошедший совсем не походил на полицейского: на нем не было формы, и меня это несколько разочаровало. Он странным образом напомнил Капитана. Оба в качестве маскировки ходили в обычном костюме, и я подумал: может, это какой-то вдруг объявившийся брат, о котором я никогда не слыхал? Он сказал:
— Я хотел бы поговорить с твоим отцом.
— Он тут не живет, — сказал я чистую правду, решив, что полицейский имеет в виду Сатану.
— А где твоя мать?
— Вышла купить хлеба.
— Тогда я, наверное, подожду, пока она вернется.
Он уселся в единственное наше кресло и стал еще больше похож на пришедшего в гости родственника.
— Ты всегда говоришь правду? — спросил он.
Я счел за лучшее быть точным, разговаривая с человеком из полиции.
— Иногда, — сказал я.
— Где живет твой отец, когда его здесь нет?
— А он и никогда здесь не живет, — сказал я.
— Никогда?
— Так ведь он же был здесь только раз или два.
— Раз или два? Когда же это?
— В последний раз года два назад.
— Ничего себе отец!
— Мы с Лайзой не любим, когда он тут появляется.
— Лайза — это кто?
— Моя мама. — Тут я снова вспомнил, что должен говорить правду. — Ну, в общем, вроде мамы, — добавил я.
— Что значит — вроде?
— Моя мама умерла.
Он вздохнул.
— Ты хочешь сказать, что Лайза умерла?
— Нет, не она, конечно. Я же говорю вам. Она пошла к булочнику.
— Ей-богу, нелегко тебя понять. Хорошо бы твоей «вроде маме» вернуться. Я хочу задать ей несколько вопросов. Если твой отец не живет здесь, так где же он живет?
— По-моему, тетка говорила мне как-то, что он живет в таком месте под названием Ньюкасл, а сама моя тетка живет в Ричмонде. — И, разговорившись, желая показать свою готовность быть искренним, я принялся выкладывать ему всю информацию, какой располагал: — Но они не так уж хорошо ладят. Она зовет его Сатаной.
— Вот тут, — сказал он, — судя по тому, что ты говоришь, она, пожалуй, не так уж и не права.
В эту минуту дверь наверху отворилась, и я услышал на лестнице шаги Лайзы.
Что-то побудило меня крикнуть ей:
— Лайза, у нас тут полисмен.
— Я сам мог бы ей это сообщить, — сказал он.
Лайза вошла в комнату с воинственным видом, держа буханку хлеба, точно кирпич, который она приготовилась швырнуть.
— Полисмен?
Он попытался успокоить ее.
— Я только хочу задать вам несколько вопросов, мэм. Это не займет и минуты. Думаю, вы сможете немного помочь нам.
— Я не стану помогать полисмену, и точка.
— Мы пытаемся разыскать джентльмена, выступающего под именем «полковник Кларидж».
— Я не знаю никакого полковника Клариджа. Я не общаюсь с полковниками. Никогда в жизни ни одного полковника не знала. Можете вы представить себе полковника в этой кухне? Вы только посмотрите на плиту. Да полковник в жизни не захочет сесть рядом с такой плитой.
— Иногда, мэм, он выступает под другими именами. Например, Виктор.
— Говорю вам, я не знаю никаких полковников и никаких Викторов. Разговор со мной вам ничего не даст.
Я потом частенько размышлял, что вызвало этот визит и что произошло потом. Пройдет не один год, прежде чем я снова увижу Капитана. Да и тогда посещения его были кратки, и я не всегда бывал при этом дома. Случалось иной раз, вернувшись из школы, я замечал на столе недопитую чашку чаю.
Скучал ли я по нему? Что-то не помню, чтобы я испытывал какие-либо чувства, разве что время от времени дикое желание пережить что-то интересное. Полюбил ли я Капитана, этого псевдоотца, ставшего мне столь же далеким, как и мой настоящий отец? Любил ли я Лайзу, которая ухаживала за мной, кормила меня как надо, отправляла в положенное время в школу и встречала по возвращении поцелуем, в котором чувствовалось нетерпеливое ожидание? Любил ли я вообще кого-нибудь? Знал ли я, что такое любовь? Знаю ли я это сейчас, много лет спустя, или я только читал о любви в книжках? Капитан, конечно, вернулся — он всегда со временем возвращался.
Теперь, когда я расстался с Лайзой и покинул то, что привык называть «домом», я узнаю об его отъездах, лишь когда навещаю Лайзу. Иногда он отсутствует целый год, иногда — два. Но я никогда не слышал, чтобы Лайза жаловалась. В дверь я всегда звоню условным кодом, так как уверен, что иначе она меня не впустит. Она, наверно, всякий раз надеется, что это он, а не я. Только трижды мои посещения совпали с его наездами, и я почувствовал, что он считает, будто я там по-прежнему живу.
— Ходил за покупками? — спросил он меня однажды дружески и без всякого интереса, а в другой раз мимоходом спросил, как мне работается журналистом. — Ты не задерживаешься слишком поздно? — спросил он. — Ты ведь знаешь, Лайза не терпит темноты.
В тот раз он ушел первым, и Лайза взмолилась:
— Никогда не говори ему, что ты тут больше не живешь. Я не хочу, чтобы он волновался из-за меня. Хватает у него и своих волнений.
Почему я съехал, бросив ее? Пожалуй, мне надоела комедия, которую все чаще и чаще разыгрывала Лайза, когда Капитан особенно долго отсутствовал. Я чувствовал, что Лайза ее разыгрывает, чтобы защитить его от упреков, и я мирился с этим, пока считал, что рано или поздно он вернется и поселится с нами. Не привык я быть под материнским крылом. До сих пор я знал лишь опеку тетки, которую ненавидел, и, пожалуй, начал смотреть на Лайзу как на псевдотетку, а не псевдомать. В присутствии Капитана я еще мог ее выносить. Капитан ведь никогда не пытался строить из себя отца. Он был искателем приключений, принадлежавшим к миру Вальпараисо, о котором я грезил ребенком, и меня, как многих мальчишек, наверное, влекла тайна, неопределенность, отсутствие однообразия — этой наихудшей черты семейной жизни.
Я не чувствую себя виноватым в том, что оставил Лайзу. Я уверен, что Капитан посылает ей деньги из того далека, где находится, и почему-то мне кажется, что там, без меня, они стареют вместе, хоть он и редко бывает теперь с нею. Я всегда недоумевал…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
7
«Я всегда недоумевал». По поводу чего «недоумевал» — спрашиваю я себя, перечитывая эту повесть нашей жизни, — повесть, которую я начал писать много лет тому назад, а потом, уехав из дома, забросил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
— Я не уверен, — сказал я, — но думаю, что это — Сатана.
— Не надо открывать, — сказала Лайза.
— Нет, впустите мерзавца, — сказал Капитан. — Нам не страшен этот зверь.
Я оказался прав. Это был мой отец, и притом не один. Куда хуже было то, что рядом с ним стояла моя тетка.
— Так вот, значит, ты где, Виктор, — взвизгнула она, и меня, наверное, всего передернуло при звуке этого ненавистного и почти забытого имени.
Отец, по-моему, заметил мой страх.
— Извини, Джим, — сказал он, и я отдал ему должное за то, что на этот раз он вспомнил мое новое имя, — мне пришлось привезти ее, потому что она все равно явилась бы и без меня.
— Кто эта женщина? — спросила моя тетка.
Слова отца придали мне немного храбрости.
— Лайза — моя мама, — с вызовом заявил я.
— Ты оскорбляешь память незабвенной усопшей. — У моей тетки была странная манера в определенных обстоятельствах говорить так, будто она читает молитвенник. Это, наверное, оттого, что она часто ходила в церковь.
— Я считаю, — заявил Сатана, — что нам надо сесть и спокойно, интеллигентно все обсудить.
— Кто этот человек и что он тут делает?
— У вас что, глаз нет? — раздался наконец голос Лайзы. — Чай пьет. В этом есть что-то дурное?
— Как его зовут?
— Капитан, — сказал я.
— Это же не имя.
— Право, Мюриел, будет куда лучше, если ты сядешь, — сказал мой отец, а Капитан пододвинул стул, и моя тетка присела на краешек, словно боялась подцепить своим задом заразу от того из нас, кто последним на нем сидел.
— Она наняла частного сыщика, — сообщил нам мой отец. — Понятия не имею, как он напал на след. Они чертовски ловкие, некоторые из этих ребят, ну и, конечно, ваши соседи, видно, наболтали.
— Я даже знаю, кто именно, — вставила Лайза.
— Мюриел попросила меня поехать с ней. Она сказала, что боится, как бы с ней не расправились.
— Боится? — переспросил Капитан. — Эта женщина чего-то боится?
— Тех, кто крадет детей, — изрекла моя тетка.
— Ну что ты, что ты, Мюриел, — сказал Сатана, — ты же не права. Я ведь говорил тебе, что мы играли по-честному и что он выиграл.
— Ты говорил мне, что он сжульничал.
— Конечно, сжульничал, Мюриел. Но ведь и я тоже. Женщины, — обратился он к Капитану, — ничего не смыслят в такой игре, как шахматы. В общем, я объяснил ей, что по закону отвечаю за мальчика я и что я дал Лайзе разрешение…
— Моя сестра на смертном одре просила меня присматривать…
— О да, и я тогда согласился, но ведь это было давно. Ты же сама в прошлом году сказала, что устала от ответственности.
— Ну, не настолько устала, чтобы не выполнять своего долга. Пора бы и тебе выполнить свой. — Она повернулась к Лайзе: — Мальчик не получает образования. А на этот счет существуют законы.
— Ты наняла, безусловно, хорошего сыщика, Мириам, — сказал Сатана.
— Мюриел! Пора бы тебе после стольких-то лет знать, как меня зовут.
— Извини, Мюриел. По мне, что Мюриел, что Мириам — одно и то же.
— Вот уж не вижу ничего общего.
— Джим учится дома, — сказала Лайза.
— Надо, чтобы местные власти, занимающиеся просвещением, удовлетворились этим.
— Да как они об этом узнают?
— Узнают после того, как я у них побываю. Кто же учит Виктора?
— Я, — сказал Капитан. — Я учу его географии и истории. А закон Божий преподает Лайза. Он уже умеет складывать, вычитать и умножать. А ничего больше и не требуется. Не думаю, чтобы вы сами много понимали в алгебре.
— А какие у вас данные, чтобы преподавать, мистер… мистер?..
— Зовите меня Капитаном, мэм. Все меня так зовут.
— Какой город — столица Италии, Виктор?
— Современная география не интересуется названиями, мэм. Это старо. География интересуется пейзажами. География учит вас, как путешествовать по миру. Расскажи ей, Джим, как проехать из Германии в Испанию.
— Сначала я доберусь до Бельгии, а там — до Льежа. Оттуда поездом направлюсь в Париж, а из Парижа другим поездом — в Тарб.
— Господи, какой еще Тарб?
— Вот видите, мэм. Вы тоже не знаете названия, зато Джим знает, куда надо ехать из Тарба. Продолжай, Джим.
— После Тарба я пешком пойду через Пиренеи. Ночью.
— Глупости да и только. Как это — «пойду ночью»?
— Буду прислушиваться, не раздастся ли на снегу звук шагов германского патруля.
Подозреваю, что именно этой фразой я положил конец моему домашнему обучению. Через несколько недель я уже ходил в местную школу. Мне было там неплохо, потому что никто не считал меня амаликитянином. Я чувствовал себя таким свободным, шагая один по лондонским улицам, словно, как и обгонявшие меня прохожие, спешил в контору на работу. Уроки были менее интересными, чем те, что давал мне Капитан, но я уже понял, что уроки с ним не дадут мне нормальных знаний — даже по географии.
6
Думаю, года через два или через два с небольшим после того, как я пошел в школу, мы расстались с Капитаном на самое долгое время. Была суббота, и в школе в этот день занятий не было. Лайза ушла за хлебом и в виде исключения оставила меня одного делать уроки. Вот тут-то и раздался звонок. Это был не условный звонок Капитана и не звонок моего отца. Звонок был тихий, не вызывающий тревоги, даже какой-то дружеский. Звонивший, видимо, выждал для вежливости, затем позвонил снова, и звонок по-прежнему был нетребовательный, ненастырный. Я знал, что Лайза по доброй воле ни за что не открыла бы двери никому, кроме Капитана, но сейчас хозяином положения был я.
Я спросил сквозь дверь:
— Кто там?
И некий голос ответил:
— Откройте, пожалуйста. Я полицейский.
Я разволновался и, почувствовав гордость от своего первого соприкосновения с той силой, к которой иной раз мечтал со временем присоединиться, впустил его.
Вошедший совсем не походил на полицейского: на нем не было формы, и меня это несколько разочаровало. Он странным образом напомнил Капитана. Оба в качестве маскировки ходили в обычном костюме, и я подумал: может, это какой-то вдруг объявившийся брат, о котором я никогда не слыхал? Он сказал:
— Я хотел бы поговорить с твоим отцом.
— Он тут не живет, — сказал я чистую правду, решив, что полицейский имеет в виду Сатану.
— А где твоя мать?
— Вышла купить хлеба.
— Тогда я, наверное, подожду, пока она вернется.
Он уселся в единственное наше кресло и стал еще больше похож на пришедшего в гости родственника.
— Ты всегда говоришь правду? — спросил он.
Я счел за лучшее быть точным, разговаривая с человеком из полиции.
— Иногда, — сказал я.
— Где живет твой отец, когда его здесь нет?
— А он и никогда здесь не живет, — сказал я.
— Никогда?
— Так ведь он же был здесь только раз или два.
— Раз или два? Когда же это?
— В последний раз года два назад.
— Ничего себе отец!
— Мы с Лайзой не любим, когда он тут появляется.
— Лайза — это кто?
— Моя мама. — Тут я снова вспомнил, что должен говорить правду. — Ну, в общем, вроде мамы, — добавил я.
— Что значит — вроде?
— Моя мама умерла.
Он вздохнул.
— Ты хочешь сказать, что Лайза умерла?
— Нет, не она, конечно. Я же говорю вам. Она пошла к булочнику.
— Ей-богу, нелегко тебя понять. Хорошо бы твоей «вроде маме» вернуться. Я хочу задать ей несколько вопросов. Если твой отец не живет здесь, так где же он живет?
— По-моему, тетка говорила мне как-то, что он живет в таком месте под названием Ньюкасл, а сама моя тетка живет в Ричмонде. — И, разговорившись, желая показать свою готовность быть искренним, я принялся выкладывать ему всю информацию, какой располагал: — Но они не так уж хорошо ладят. Она зовет его Сатаной.
— Вот тут, — сказал он, — судя по тому, что ты говоришь, она, пожалуй, не так уж и не права.
В эту минуту дверь наверху отворилась, и я услышал на лестнице шаги Лайзы.
Что-то побудило меня крикнуть ей:
— Лайза, у нас тут полисмен.
— Я сам мог бы ей это сообщить, — сказал он.
Лайза вошла в комнату с воинственным видом, держа буханку хлеба, точно кирпич, который она приготовилась швырнуть.
— Полисмен?
Он попытался успокоить ее.
— Я только хочу задать вам несколько вопросов, мэм. Это не займет и минуты. Думаю, вы сможете немного помочь нам.
— Я не стану помогать полисмену, и точка.
— Мы пытаемся разыскать джентльмена, выступающего под именем «полковник Кларидж».
— Я не знаю никакого полковника Клариджа. Я не общаюсь с полковниками. Никогда в жизни ни одного полковника не знала. Можете вы представить себе полковника в этой кухне? Вы только посмотрите на плиту. Да полковник в жизни не захочет сесть рядом с такой плитой.
— Иногда, мэм, он выступает под другими именами. Например, Виктор.
— Говорю вам, я не знаю никаких полковников и никаких Викторов. Разговор со мной вам ничего не даст.
Я потом частенько размышлял, что вызвало этот визит и что произошло потом. Пройдет не один год, прежде чем я снова увижу Капитана. Да и тогда посещения его были кратки, и я не всегда бывал при этом дома. Случалось иной раз, вернувшись из школы, я замечал на столе недопитую чашку чаю.
Скучал ли я по нему? Что-то не помню, чтобы я испытывал какие-либо чувства, разве что время от времени дикое желание пережить что-то интересное. Полюбил ли я Капитана, этого псевдоотца, ставшего мне столь же далеким, как и мой настоящий отец? Любил ли я Лайзу, которая ухаживала за мной, кормила меня как надо, отправляла в положенное время в школу и встречала по возвращении поцелуем, в котором чувствовалось нетерпеливое ожидание? Любил ли я вообще кого-нибудь? Знал ли я, что такое любовь? Знаю ли я это сейчас, много лет спустя, или я только читал о любви в книжках? Капитан, конечно, вернулся — он всегда со временем возвращался.
Теперь, когда я расстался с Лайзой и покинул то, что привык называть «домом», я узнаю об его отъездах, лишь когда навещаю Лайзу. Иногда он отсутствует целый год, иногда — два. Но я никогда не слышал, чтобы Лайза жаловалась. В дверь я всегда звоню условным кодом, так как уверен, что иначе она меня не впустит. Она, наверно, всякий раз надеется, что это он, а не я. Только трижды мои посещения совпали с его наездами, и я почувствовал, что он считает, будто я там по-прежнему живу.
— Ходил за покупками? — спросил он меня однажды дружески и без всякого интереса, а в другой раз мимоходом спросил, как мне работается журналистом. — Ты не задерживаешься слишком поздно? — спросил он. — Ты ведь знаешь, Лайза не терпит темноты.
В тот раз он ушел первым, и Лайза взмолилась:
— Никогда не говори ему, что ты тут больше не живешь. Я не хочу, чтобы он волновался из-за меня. Хватает у него и своих волнений.
Почему я съехал, бросив ее? Пожалуй, мне надоела комедия, которую все чаще и чаще разыгрывала Лайза, когда Капитан особенно долго отсутствовал. Я чувствовал, что Лайза ее разыгрывает, чтобы защитить его от упреков, и я мирился с этим, пока считал, что рано или поздно он вернется и поселится с нами. Не привык я быть под материнским крылом. До сих пор я знал лишь опеку тетки, которую ненавидел, и, пожалуй, начал смотреть на Лайзу как на псевдотетку, а не псевдомать. В присутствии Капитана я еще мог ее выносить. Капитан ведь никогда не пытался строить из себя отца. Он был искателем приключений, принадлежавшим к миру Вальпараисо, о котором я грезил ребенком, и меня, как многих мальчишек, наверное, влекла тайна, неопределенность, отсутствие однообразия — этой наихудшей черты семейной жизни.
Я не чувствую себя виноватым в том, что оставил Лайзу. Я уверен, что Капитан посылает ей деньги из того далека, где находится, и почему-то мне кажется, что там, без меня, они стареют вместе, хоть он и редко бывает теперь с нею. Я всегда недоумевал…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
7
«Я всегда недоумевал». По поводу чего «недоумевал» — спрашиваю я себя, перечитывая эту повесть нашей жизни, — повесть, которую я начал писать много лет тому назад, а потом, уехав из дома, забросил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23