Клос положил на стол пачку американских сигарет.
— Может быть, закурите, господин профессор?
— Благодарю вас, с удовольствием, — ответил Глясс, с удивлением рассматривая сигареты. — Военный трофей? — спросил он.
— Допустим. — Клос взвешивал каждое слово, даже интонацию, которые имели в этой беседе огромное значение. — Вы отбываете завтра, господин профессор?
— Да.
— Видимо, вы отдаете себе отчет в том, что это морское путешествие будет небезопасным…
— Да, конечно. А что, собственно, сегодня не опасно? Однако чем я обязан вашему визиту?
— В нескольких словах это трудно объяснить, господин профессор, — ответил Клос. — В этом году вы будете отмечать что-то вроде юбилея, не правда ли?
— Вы, господин капитан, видимо, шутите…
— Нет. Десять лет назад доцент Глясс провел два месяца в берлинской тюрьме за то, что помог своему товарищу, который…
— Об этом всем давно известно, — прервал его профессор.
— Да. Конечно. Но я подумал, что вы об этом уже забыли… Потом ваш блестящий талант физика без остатка был отдан третьему рейху. Награды, премии… Наконец, этот завод.
— Вы удивляете меня, господин капитан. Может быть, вы имеете задание проверить мою лояльность?
— Я только размышляю, — ответил Клос, чувствуя, что с каждой минутой риск все возрастает. — Неужели у вас ничего не осталось от тех лет… Ваш лучший друг, доктор Борт…
— Хватит! — Глясс встал, подошел к окну. Видимо, удар пришелся в цель. — Я думал, что контрразведка третьего рейха занимается более важными делами, чем моя особа. Неужели он все еще ничего не понял?
— Да, по-видимому, — ответил Клос. — Доктор Борт, господин профессор, был расстрелян в Гамбурге. Разве вы об этом не знаете?
Глясс открыл дверь, выходящую из кабинета на веранду. Стоял, повернувшись спиной к Клосу, и смотрел на опустевший сад.
— Закройте дверь, господин профессор!
Глясс резко повернулся:
— Что это, провокация?!
Потом все же закрыл дверь и возвратился на прежнее место.
Клос включил радио — послышались звуки армейского марша.
— Я понимаю, вы можете принять это за провокацию. Такая возможность теоретически существует. Представьте себе, что кто-то вам скажет: профессор Глясс, вы не подлежите эвакуации. И не только для того, чтобы оградить вас от рискованного путешествия, но и для того, чтобы спасти кое-что и, главное, вашу жизнь…
— Представляю себе, — сказал Глясс, уже успокоившись, — что может быть, если я расскажу об этом в гестапо.
— Я предвидел такой вариант «и заранее обеспечил себе алиби.
— Могли бы просто блефовать, — уточнил Глясс.
— Как в покере, — добавил Клос. — Проверять после открытия карт, если до этого доходит дело.
Глясс снова наполнил рюмки.
— Видите ли, господин капитан, — начал он, — я, собственно говоря, математик и люблю теоретические рассуждения. Исходя из этого, я предполагаю, что беседующий со мной должен, во-первых, иметь право задавать такие вопросы, а во-вторых, предоставить какую-то гарантию.
— Вы имеете в виду гарантию на сохранение вашей жизни? Или речь идет только о данном мною шансе?
— Это слишком неопределенно и весьма загадочно, господин капитан. Это, скорее всего, указывает на отсутствие у вас козырной карты. Но предположим, что я не фанатик и что теоретически я склонен к рассмотрению различных ситуаций…
— Это уже что-то, — сказал Клос.
— Я склонен только к рассмотрению отдельных вариантов, — повторил профессор, — и только с людьми, которым это поручено. Вместе с тем не следует забывать, что для немца сейчас самое большое достоинство — сохранить верность рейху.
— Верность? И во имя этого вы согласны пойти на все, господин профессор, даже на полную капитуляцию?
— Вы, господин капитан, слишком далеко заходите. Это весьма рискованно.
— Мы говорим об этом теоретически, господин профессор, — напомнил Клос.
— Теперь вы отступаете. — В голосе профессора Клос почувствовал нотки разочарования. — Однако я хочу быть уверенным, что имею дело с доверенным человеком.
— А если бы это было так? Смогли бы вы принять конкретное предложение?
— Возможно, но только в определенных границах, — ответил Глясс.
— Предложение весьма простое. Вам не следует эвакуироваться, господин профессор.
— От кого исходит это предложение?
Клос снова включил радио. Армейский марш зазвучал еще громче.
— Что вам известно о сыне, господин профессор?
Глясс сорвался со стула.
— О, боже мой! — Подлинная боль прозвучала в голосе профессора. — Я почти ничего не знаю о сыне. Он погиб четыре месяца назад на Восточном фронте. Я до сих пор не могу поверить в его смерть. Он жив? Прошу вас, говорите же быстрее, он жив?
— Да, он жив, — сказал Клос. — Он в плену.
Глясс опустился на стул. Закрыл лицо руками, потом вытер платком глаза.
— Это правда? — спросил он дрожащим голосом. — Откуда эти сведения?
— Такие вопросы излишни. Полагаю, что вы понимаете это, господин профессор?
— Да, конечно, понимаю, — тихо, почти шепотом сказал Глясс.
— И если вы, господин Глясс, попытаетесь кому-либо рассказать об этом, то…
— Я все понял! — торопливо перебил Глясс Клоса.
— Война — это суровая действительность, профессор, — медленно проговорил Клос. — Вы же выпускаете на заводе не детские игрушки, а устройства для ракет, которые уже падают на Лондон.
— Да, это мне известно.
— Речь идет теперь о том, чтобы фашисты не могли больше использовать ваш талант для производства подобной продукции.
— Понимаю, я все понимаю, — повторил Глясс.
— Я надеюсь, господин профессор, что мы договорились с вами обо всем, — уверенно заключил Клос. — Я понимаю, что это не так-то просто — не эвакуироваться, Завтра я снова вас побеспокою. Поэтому предлагаю: за два часа до начала эвакуации мы встретимся с вами на углу Поммернштрассе и Гинденбургплац. Согласны?
Профессор встал. Казалось, он совсем забыл о присутствии Клоса.
— Курт жив, — шептал он. — Курт жив…

Клос сидел в темной каморке на единственном стуле стоявшем около кровати. Барбара плотно закрыла окно, потом подошла к двери и осторожно повернула ключ в замке. В комнатах Гляссов было тихо.
— Профессор отправился спать, — прошептала Барбара, — он всегда в это время дремлет. Фрау Глясс в столовой.
Она присела на кровать. Клос не видел ее лица, только заметил, как судорожно сжимают руки девушки металлические прутья, на которых лежал узкий матрац.
…После разговора с Гляссом Клос вышел на улицу, а потом возвратился обратно. Они условились, что Барбара оставит открытым окно в своей комнатке за кухней.
— Ну рассказывай, — обратился к ней Клос.
Барбара говорила очень тихо. Те, на заводе (она не называла их имена), отнеслись к ее сообщению с недоверием. Они приняли это за возможную провокацию, даже ликвидация эсэсовца их ни в чем не убедила. Она долго уговаривала их принять ее предложение. Наконец большинство из них согласились установить контакт. Это был единственный выход. Им действительно нечего было терять. Если они останутся без поддержки, то все равно погибнут, а завод будет уничтожен. Далее Барбара рассказала о плане, разработанном подпольной группой. Он слушал ее внимательно, иногда задавая вопросы, на которые Барбара чаще всего не могла ответить. Кто из немцев, работающих на заводе, имеет оружие? Сколько рабочих насчитывается в подпольной организации? Известна ли им система заводской сигнализации?
Клос понял, что на успех можно надеяться лишь в том случае, если выступление будет хорошо подготовлено. «Может быть, — подумал он, — это моя последняя операция…»
— Ты должна пойти на завод еще раз, — сказал он Барбаре.
Она кивнула, потому что уже договорилась с мастером Кролем, что за полтора часа до начала операции один из них, Кроль или Левон, будет ждать ее в условленном месте.
— Скажешь им, — медленно проговорил Клос, — что их план в основном принят. Но только в основном. Я постараюсь вовремя прибыть на место и буду лично руководить операцией. Для этого необходимо, чтобы не в два сорок, а ровно в два двадцать пять группа из двух-трех человек сняла охранника у ворот завода. Это необходимо сделать так, чтобы немец не успел выстрелить. В два тридцать мы проникнем на территорию завода. В это время должно начаться выступление рабочих. Передай им также, что я установил связь с нашими. Понимаешь?
— Да, конечно.
Клос посмотрел на часы. Он должен еще встретиться с полковником Брохом, а потом пойти на Кайзерштрассе, выслушать донесение Косека и отдать ему распоряжения. Наступление через канал на этом участке должно начаться не позднее чем в два часа. Это была рискованная операция, но другого выбора не было. Клос закурил сигарету. Пламя зажигалки на миг осветило усталое лицо Барбары.
— Держись, девочка! — подбодрил ее Клос. — Я зайду за тобой в два часа, будь в это время около окна.
Клос заколебался. Может быть, не брать ее на завод? Нет, она должна пойти с ним. Там, на заводе, его никто не знает.
— Что было в квартире Глясса после моего ухода? — спросил он.
— Профессор сказал жене: «Не укладывайся, мы остаемся». Она кричала, протестовала, тогда он положил руки ей на плечи и произнес: «Курт жив. Он в плену». Профессор говорил еще что-то, но я не могла разобрать. Потом фрау Глясс расплакалась, сидя на большом, уже упакованном чемодане, а он возвратился в свой кабинет.
Они услышали, как кто-то вошел в кухню.
— Это жена профессора, — шепнула Барбара. — Готовит лекарство для мужа.
— Помни, — тихо проговорил Клос, — там, на заводе, должны быть готовы точно в указанное время. Пусть ждут меня. Самое важное — бесшумно снять охрану у входа.
Снова послышались шаги. Клос встал, подошел к окну. В этот момент послышался крик фрау Глясс.
— Фриц! — звала она. — Фриц!
Через минуту она снова была на кухне.
Клос едва успел выпрыгнуть в окно, как фрау Глясс застучала в дверь комнаты прислуги.
— Открой, — кричала она, — открой немедленно!
Клос скрылся в темноте сада. Барбара открыла дверь своей комнаты.
— Зачем запираешься? Кто у тебя был?
— Никого.
— Где мой муж?
— Видимо, господин профессор спит в своем кабинете, — как можно спокойнее сказала Барбара.
— Его нет! — Фрау Глясс вернулась в кабинет мужа.
Барбара последовала за ней. Дверь на веранду была открыта, ветер сдул бумаги с письменного стола, около дивана стояли ночные туфли профессора Глясса.
— Может быть, вышел на минуту? — предположила Барбара.
— Без туфель? — Фрау Глясс выбежала на веранду, потом в сад. И снова раздался ее крик: — Фриц! Фриц!
Вскоре она возвратилась в кабинет, ее глаза были полны слез.
— Боже мой! Боже мой! — причитала она. — Что с ним случилось?
Фрау Глясс подошла к телефону, с трудом набрала номер.
— Говорит жена профессора Глясса, — с волнением проговорила она. — Я хотела бы поговорить со штурмбанфюрером…
Бруннер появился в квартире Глясса буквально через несколько минут. Не снимая фуражки, он прохаживался по кабинету профессора и, казалось, без особого внимания слушал рассказ фрау Глясс. Он взял в руки ночные туфли Глясса, затем покопался в бумагах и в ящиках письменного стола и приказал двум солдатам внимательно осмотреть сад. Затем сел в кресло и вытянул перед собой ноги в начищенных до блеска сапогах.
— Вы сказали, фрау Глясс, что здесь был капитан Клос?
— Да, — прошептала она.
— Это очень интересно. Они разговаривали в кабинете? Случайно, не знаете, о чем?
— Я не подслушивала, господин штурмбанфюрер.
— Жаль. Что было дальше?
— Я уже говорила. — Она приложила к глазам платочек. — Муж сказал мне, чтобы я прекратила сборы.
— Почему?
— Не знаю. Я его не спрашивала об этом. Он только сказал мне, что Курт жив. Вы понимаете? Сколько времени мы ничего не знали о нашем сыпе! Хотя он и в плену, но все-таки жив.
— Откуда ему это известно?!
Фрау Глясс пожала плечами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41