Вильман не слышал последних слов Клоса.
— Конец. Такой бесславный конец… — прошептал генерал. — Ни один немец, — сказал он, обращаясь уже к Клосу, — не погибнет больше в этом городе. Даю вам, Клос, честное слово. — Подойдя к столику, он наполнил стаканы. — А сейчас, — сказал он, — я хотел бы вас кое о чем попросить. Конечно, я мог бы вам приказать, но хочу, чтобы вы восприняли это как мою просьбу. Прошу вас собрать побольше людей с оружием, всех, кого только можно. Возьмите тех танкистов около почты и саперов, которые расположились перед костелом Святого Себастьяна. Они пойдут с вами, если вы объясните им, в чем дело. Окружите большое красное здание около кафедрального собора — там сейчас находятся все из СД, там должен быть и группенфюрер Вольф. Необходимо сделать все возможное, чтобы не дать им скрыться. Ясно?
— Так точно, — ответил Клос. — Все ясно, но только уже поздно.
Вильман вопросительно посмотрел на него:
— Смерть фюрера освободила нас от присяги. Я подпишу капитуляцию города и выдам их американцам. Я должен помешать Вольфу и дальше творить безумства. Это будет мой личный презент для янки. Рано или поздно они должны будут понять, что вермахт всегда был против этих бешеных гитлеровских псов.
— Всегда ли? — Клос не скрывал уже иронии. — Может быть, только с тех пор, как стало известно, что война проиграна?
Они сидели вчетвером в подвале здания гестапо, куда в течение последних одиннадцати лет бросали измученных заключенных, обреченных на смерть или высылку в концентрационный лагерь. Подвал мог быть последним редутом обороны в этом городе. Они понимали, что выбраться из города уже невозможно. Правда, предусмотрительный штурмбанфюрер Олерс спрятал в нише за батареей центрального отопления несколько солдатских мундиров вермахта, хотя понимал, что вряд ли представится возможность воспользоваться ими.
Эсэсовец в клеенчатом плаще с трудом протиснулся сквозь узкую дверь, наполовину заваленную мешками с песком.
— Господин штурмбанфюрер, — обратился он к Фаренвирсту, — честь имею доложить…
— Кончай с этими глупостями и забудь наши прежние звания! Понял?
— Солдаты вермахта окружили здание, — продолжал докладывать эсэсовец. — Они блокировали главный выход.
Вормитц жестом отпустил эсэсовца.
— Что мы предпримем? — обратился Вормитц к своим товарищам.
— Генерал Вильман решил выслужиться перед американцами, — недобро усмехнулся Олерс.
— Это точно, — кивнул в знак согласия Вормитц. — Но как бы там ни было, мы должны немедленно что-то предпринять. Что вы скажете на это, господин фон Любоф?
— Думаю, что мы слишком поспешили с теми пленными. Если Вильман выдаст нас американцам, мы еще поплатимся за это.
— Что вы плетете, Любоф? — с раздражением произнес Вормитц. — Вы же знаете, что это был приказ группенфюрера Вольфа. Что же касается расстрела пленных, то группенфюрер Вольф лично был исполнителем этой акции. Мы к этому не имеем никакого отношения. Вы поняли меня?
— Конечно. Мы выполняли только приказы и не должны отвечать за наших шефов. Пусть ищут Вольфа.
— Пусть ищут! — засмеялся Олерс. — Он у них значится в списках так называемых военных преступников. Суд, а потом смертный приговор.
— Сначала его надо найти, — прервал Вормитц. — А это не так-то просто. Не думаете ли вы, господа, что шофер, который привозил его с аэродрома, — эсэсовец при этом скривил губы в усмешке, — должен бесследно исчезнуть? Американцы могут из него выбить все, что ему известно о группенфюрере Вольфе.
— Я возьму это на себя. — Фон Любоф поднялся с ящика, на котором сидел, вынул из кобуры пистолет и направился к двери. — Дорогие друзья, — добавил он, уходя, — по моему мнению, в данной ситуации сопротивление бессмысленно. Нужно спасаться, другого выхода я не вижу.
— Ты прав, — кивнул Фаренвирст. — Вывесим белые флаги и — никаких геройских жестов. Продемонстрируем американцам свою лояльность, Расскажем им все, что знаем о группенфюрере Вольфе. У нас нет серьезных причин и дальше укрывать его.
Клос посмотрел из окна на квадратный двор бывших армейских казарм. Американский офицер стоял на ступеньках своего джипа и принимал «парад» немецких солдат с ведрами и метлами в руках. Он подал рукой сигнал, и они двинулись в его сторону, браво чеканя шаг. Отряд остановился перед машиной американского 1-го лейтенанта.
Клос отвернулся. Вид унижения этих недавних убийц в шинелях не радовал его так, как он этого ожидал. «Очень быстро, — подумал он, — это стало повседневным ритуалом».
Четыре дня назад, выполняя последний приказ генерала Вильмана, Клос с отрядом солдат вермахта окружил красное здание около кафедрального собора, а сегодня… Он невольно мысленно возвратился к тем незабываемым дням.
…Генерал Вильман в окружении своего штаба перед выставленным на середину площади столом ожидал американцев, которые должны были принять у него капитуляцию гарнизона. Встретив офицеров армии-победительницы, он отстегнул ремень с пистолетом и подал их американскому капитану, который не знал, что с ними делать. Началось разоружение гарнизона; на площади рос штабель винтовок и автоматов, фаустпатронов и пистолетов… Солдаты даже не пытались скрыть свою радость, что наконец-то кончилась эта бойня и они остались живы. Но больше всего потряс Клоса тот момент, когда из-за угла дома показался первый американский танк. Как только он появился на площади, как будто по команде из всех окоп показались белые флаги, сделанные из скатертей и простынь, прикрепленных к палкам, удилищам, рукояткам от половых щеток.
«Стоило, — подумал тогда Клос, — пережить войну хотя бы для того, чтобы увидеть сегодняшний позор Германии».
Это было четыре дня назад. Еще позавчера были слышны до поздней ночи радостные крики и песни солдат. Американцы праздновали победу. Не так представлял себе Клос этот день. Он думал, что будет среди своих. Конечно, он мог бы без особого труда избежать плена и в первые же часы после вторжения американцев перебраться на Лабу. Его отделяло от нее всего лишь восемнадцать километров. Хотя Клоса и тянуло к своим, он решил оставаться здесь. Пребывание в этом лагере для военнопленных, где разместили всех, невзирая на ранги, — солдат и офицеров вермахта и СС, а также несколько штатских, в том числе бургомистра и крайслейтера, — предоставляло ему, Клосу, пожалуй, единственный шанс разыскать группенфюрера Вольфа.
Из нескольких случайно услышанных разговоров между Олерсом и Фаренвирстом он понял, что Вольф находится здесь, в лагере. Но странным было то, что, как выяснил Клос, ни один из офицеров никогда не видел группенфюрера.
Клос снова посмотрел в окно.
Он видел, как поднялся шлагбаум главных ворот и негр-часовой в белой каске пропустил во двор автомашину. Из комендатуры выбежал 1-й лейтенант Левис и бросился пожимать руки двум офицерам, вылезавшим из тесной машины.
Клос отошел от окна и направился в зал, где разместились военнопленные немецкие офицеры. Он растянулся на своих нарах, не обращая внимания на приятельское приветствие полковника-танкиста, того самого, который два дня назад так неучтиво обошелся с генералом Вильманом. Старик до сих пор был обижен на него, но полковника Лейтцке это мало трогало.
— Вы не могли бы составить мне партию, господин Клос? — обратился к нему полковник.
— Может быть, но немного попозже, — ответил капитан.
— Хандрите? — спросил полковник. — Лучшее средство против хандры — это сыграть партию в шашки.
Лейтцке в первый же день смастерил доску, на которой нарисовал черно-белые клетки, собрал пуговицы от мундиров (единственное, что можно было найти в избытке в лагере) и теперь мучил всех, приглашая составить ему партию, поскольку играл он неважно, постоянно допуская одни и те же ошибки.
— Нам нельзя поддаваться отчаянию, — сказал он с напыщенным видом, подражая старческому хрипловатому голосу генерала Вильмана. — Мы должны думать о будущем Германии.
— Хорошо, что вы помните об этом, господин Лейтцке, — услышал Клос за спиной. В дверях стоял генерал Вильман, которому американцы возвратили ремень, как только он был назначен ими комендантом лагеря.
— Старый идиот, — проворчал Лейтцке и повернулся спиной к Вильману.
Генерал сделал вид, что не расслышал его слов.
— Капитан Клос, — сказал он, — я хотел бы с вами поговорить, но предпочел бы… — Генерал выразительно посмотрел на отвернувшегося полковника.
— Если речь идет о вашем вчерашнем предложении, господин генерал, то я заранее хочу сказать, что не согласен.
Вильман, когда американский офицер предложил ему принять функции коменданта лагеря, тотчас же обратился к Клосу с предложением быть его офицером связи. Он считал, что ему, немецкому генералу, неловко лично поддерживать связь с каким-то там 1-м лейтенантом, хотя бы даже и армии-победительницы.
Клос сразу же отклонил его предложение, однако Вильман не обиделся на него. Почти два дня он провел в обществе капитана и проникся к нему симпатией.
— Нет, Клос, — сказал он, — я не намерен возвращаться к тому предложению, но был бы весьма рад, если бы вы согласились пойти со мной прогуляться.
— В этом нет надобности. — Лейтцке медленно встал и почесал заросшую грудь. — Можете говорить здесь, я пойду немного проветрюсь. — Он вынул из-под подушки шашечную доску, мешочек с пуговицами и самым неожиданным образом пристукнул каблуками перед Вильманом. — Господин генерал, прошу вас позволить мне отлучиться! — отчеканил он, отдавая честь. Потом хрипло рассмеялся и выбежал.
Вильман тяжело опустился на нары полковника Лейтцке и с грустью покачал головой.
— Поверьте мне, господин Клос, это был отличный офицер. Жаль, что он так теряет голову… Я хотел бы с вами поговорить по весьма серьезному делу, которое не дает мне покоя.
— Я вас слушаю, господин генерал, — ответил Клос.
— Вы, наверное, помните — это было в тот день, за два часа до нашей капитуляции, — я приказал вам окружить здание гестапо? Тогда вы говорили о каких-то военнопленных, которые работали на фабрике по изготовлению армейской амуниции…
— Да, разумеется. — Клос присел рядом с генералом.
— Но в этом лагере кроме русских, поляков и итальянцев были также и англичане… — Генерал внезапно замолчал.
— Это имеет какое-либо значение? — прервал затянувшуюся тишину Клос.
— Да, — ответил генерал. — То, что в этом лагере были англосаксы, усложняет наше положение и представляет нас в невыгодном свете.
Клос вопросительно посмотрел на генерала.
— Разве вам неизвестно, господин капитан, что этих пленных, всех до одного, уничтожили за три часа до прихода американцев? Потом их свалили в общий ров, присыпали тонким слоем земли, таким тонким, что два десятка солдат из нашего лагеря, которых сегодня рано утром доставили туда на грузовиках, сумели за пять часов откопать пятьсот трупов.
— Грубая работа! — сорвался с места Клос. — Как они могли, эти идиоты, поступиться чисто немецкой аккуратностью в этом деле?! Почему они не исключили из группы славян господ англосаксов? Убить, черт их побери, поляков и русских, это еще куда ни шло, а вот англичан!.. Это действительно ставит нас в невыгодное положение.
— Клос, — прервал его Вильман, — вы меня не поняли. Я, наоборот, осуждаю это преступление.
— Вы всегда это осуждали или только сейчас?! — спросил его Клос.
— Я никогда не позволял себе делать то, что противоречило законам войны, и не отдавал, приказов о расстреле военнопленных, — взволнованно проговорил Вильман.
Клос постепенно успокоился. Он был зол на себя за то, что не смог сдержаться и проявил излишние эмоции. Еще минута — и он себя бы выдал. И уж тогда наверняка не смог бы разыскать группенфюрера Вольфа.
— Извините, господин генерал, нервы… Я очень устал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41