— Нам в управление! Не могу! Устраивайтесь, Пал Михалыч!
Омельчук не сел с шофером, как позволил Созинов, встречая его в Шарье, пристроился рядом, на заднем сиденье. Чемодан приладил рядом с собой. Водитель плавно тронулся с места.
— Тут близко… Не бывал у нас?
— Не приходилось.
Замелькали заполненные людьми тротуары, городской транспорт. Всюду, куда ни глянь, тысячи людей. Созинов бывал в Москве часто, но знал ее плохо и, главное, не любил. «Людишки в большинстве — пакостные. Москвичи и есть — москвичи! Нигде их не любят…»
Ночью, засыпая, он внес коррективы в первоначальный свой план. «Пожалуй, ехать сразу в санаторий ни к чему! Сначала — в ЦК. Отвезти документы… А там поглядим! Те меня сами отправят. Может, даже на „Чайке“. А, может, и совсем в другой санаторий. Свой! Четвертого главного управления… Запросто! Курортная карта у меня с собой… Только сначала надо им позвонить. Со Старой площади. Снизу, из бюро пропусков…»
Он не заметил, как подъехали. Скучные пятиэтажные здания — то ли жилые, то ли административные. Грязноватые задворки столичной промышленной зоны. Водитель въехал во двор. Затормозил.
— Вот и дома!
Созинов выбрался из машины, вытащил драгоценную ношу. Мимо вахтера поднялись на второй этаж. Здание строили как жилой дом гостиничного типа: узкие коридоры, лестницы; двери с обеих сторон.
— Сюда… Я сейчас. Чуточку подожди, Пал Михалыч!
Мимо майора-помощника за столом Омельчук, коротко кивнув, не постучавшись, прошел в дверь, замаскированную под шкаф. И тотчас оттуда потянулись старшие офицеры, майоры, подполковники. Не глядя по сторонам, прошли к двери. Через минуту-другую показался Омельчук:
— Заходи, Павел Михайлович! Настроение у генерала отличное! Будет как мечтаешь… Пошли!
Созинов взялся было за чемодан, но Омельчук помотал головой:
— Неудобно! Помощник присмотрит…
Дверь была уже приоткрыта, Созинов оставил чемодан в приемной, вошел в кабинет. Генерал Скубилин — статный, моложавый, гренадерского роста и комплекции — уже поднялся навстречу.
— Здравствуйте, Павел Михайлович. Присаживайтесь…
Он нажал на кнопку переговорного устройства:
— Сделай нам чайку с сухариками… И — меня пока нет! Возьми все звонки на себя… — Скубилин пересел за журнальный столик в углу, усадил Созинова в кресло. Помощник — неопределенного возраста майор, ни рыба ни мясо, уже тащил поднос с чашками и чайником. — Значит, могли бы поработать на Московской дороге! Это отлично! Но пропишут ли? Теще сколько лет?
Созинов начал обстоятельно: состав семьи, служебный путь покойного тестя, состояние здоровья вдовы.
— Я сейчас… Позвоню к себе, товарищ генерал.
Омельчук тихо поднялся. Вышел. Стараясь не скрипеть, прикрыл за собой дверь. В приемной кипела работа. Вызванный генералом старший опер по борьбе с кражами вещей у пассажиров, привыкший работать с найденными, проверяемыми, бесхозными чемоданами, подобрал в своей связке нужный ключ. Замки щелкнули.
— Готово.
Расстегнули ремни. Как и предполагал Омельчук, чемодан распался на две половинки, перетянутые крест-накрест резинками изнутри.
— Держите двери!
Помощник и старший опер ринулись на две стороны к дверям. Телефоны заливались, как назло. Кто-то попытался открыть дверь из коридора.
— Сюда нельзя пока!
Омельчук быстро прощупал вещи.
«Майки, рубашки…»
Есть!
Плоский пакет, завернутый в номер «Литературной газеты», между шерстяными спортивными штанами с лампасами и майкой.
«СССР. Паспорт…» Не то! «Санаторная путевка», «Курортная карта…»
Омельчука пробил холодный пот. «Хорошо, что развернул! А то унес бы на свою голову! Обыск у начальника милиции…»
Проверка ничего не дала. «А вдруг!.. Виталька, тихоня! Мать твою! Неужели прикол?!»
— Есть!
В углу, под плавательной шапочкой и плавками, черный пакет — «Фотобумага».
— Боялся — засветятся!
Омельчук перевернул пакет на ладонь.
— Оно!
«Партийные билеты… Пропуска… Прикрепления, талоны в столовую…»
— «Кремлевка»! — прошептал старший опер от двери.
— Все! Закрывай! — Омельчук уже прятал конверт под пиджак.
Чемодан снова заперли, старший опер с помощником затянули ремни.
— Не так сильно! Перетянешь…
Омельчук легким от счастья шагом вошел к генералу. Скубилин и Созинов все сидели за чаем. Генерал взглянул вопросительно. Омельчук кивнул. Для верности похлопал себя по груди.
— Ну, что ж! — Скубилин круто закончил разговор. — Считайте, что договорились. Привозите рапорт, будем запрашивать личное дело…
Через минуту генерал Скубилин уже звонил заместителю министра Жернакову:
— Борис Иванович, победа! Поздравляю! Документы у меня!
Вернувшуюся с задания оперативную группу в отделе милиции никто не встречал. Было по-будничному тихо. Игумнов еще внизу услышал шум, бегом бросился к лестнице. В кабинете у Качана что-то произошло. Последние метры Игумнов преодолел прыжком. Рванул дверь. Коренастый, в клетчатой сорочке малый у стола обеими руками держался за ухо. Игумнов узнал: «Катала из поезда! Тот, что обул Пай-Пая! Вор проиграл ему деньги старухи Розенбаум!..»
— Прокурора! — заорал шулер. — Барабанную перепонку сломали!
Рядом стоял расстроенный Качан.
— Вот и прокурор! — Игумнов появился вовремя.
— Гражданин прокурор! Врача срочно!
— Что здесь?
На его глазах разыгрывался спектакль.
— Вот он! Меня…
— Каким образом?
— Слева…
— Держи!
Игумнов без размаха, коротко врезал справа.
— Полегчало?
Все происходило в классических традициях московской уголовной конторы.
— Послал меня! В моем же кабинете! Представляешь?
Качану не надо было ничего объяснять: в последнюю секунду он пожалел обидчика, смягчил удар…
«И вот результат…»
Игумнов подошел ближе.
— Как теперь?
Катала убрал руку.
— Все, начальник… Закурить найдется?
— Пока перебьешься! — Игумнов обернулся к старшему оперу. — Деньги при нем?
— Вот… — Качан достал целлофановый пакет. — Почти все новыми сотенными. Сложены по девять штук, десятой обернуто.
— Вернешь, начальник? — спросил катала.
Игумнов спросил у старшего опера:
— Розенбаум тут?
— Сейчас.
— А ты пока считай деньги… — Игумнов подвинул катале пакет. — Все тут?
— Отпускаешь меня?!
Качан быстро вернулся вместе с потерпевшей. Старуха Розенбаум снова играла под дурочку. Или под маленькую девочку. Игумнов вспомнил бабку незадолго до ее смерти, свою злость на беспомощность старухи. Казалось, бабка переживает от того, что, выкормив и воспитав сумасбродного внука, обженив, а потом разведя и снова женив, она должна была еще довести его до пенсии, похоронить, а затем уже спокойно умереть с сознанием исполненного долга. Но тут из-за болезни что-то застопорило.
— Здравствуйте… — Потерпевшая сразу заметила пачки сотенных на столе. Катала продолжал считать.
— Они?
— Кроме этих… — Розенбаум показала на стопку старых сотенных, они лежали особняком. В коридоре послышались шаги. Бакланов — в тяжелой, просоленной форме гаишника, так и не сменивший ее в течение суток — вошел в кабинет; за ним со своей обманной суетливой улыбочкой прошмыгнул младший инспектор. Позади топал брюхатый Цуканов. Игумнов показал рукой, чтобы они не мешали. Снова обернулся к Розенбаум.
— Почему вы считаете, что деньги — ваши?
— Я их складывала по десять, — объяснила старуха. — А потом видите: они все новенькие! Я их обменивала. Каждую.
Катала заерзал. Оставшиеся купюры он уже не считая просто сгреб в кучу.
— Все! — объявил он. — Все на месте. Расписаться в протоколе обыска?
— Конечно.
— А насчет суммы? Указать?
— Все как положено!
Протокол лежал вместе с деньгами. Катала вывел сумму прописью. В конце нескромно, на пол-листа, поставил подпись.
— Вот!
Игумнов положил документ в стол.
— Могу идти? — Катала поднялся. Пакет с деньгами все еще лежал на столе.
— Как я могу задержать? Но вот женщина… — Игумнов кивнул на потерпевшую. — Она утверждает, что деньги у нее украли в том поезде, где ты их выиграл…
— Это — ее проблемы! Все ко мне?
— Ты, главное, не волнуйся!
— Я и не волнуюсь! Документы у меня в порядке. Прописка, паспорт…
Игумнов обернулся к Качану.
— А ты сказал: «Паспорта нет!»
Это была чистейшая импровизация.
— Может, выронили… — Качан пожал плечами. — Какие трудности? В спецприемнике новый выпишут…
— Меня задержали с паспортом! — Катала заволновался. Перспектива оказаться в спецприемнике его не обрадовала.
— Будем искать!
— Долго?
— По закону до двух месяцев.
Катала оглядел ментов. Все молчали. С ним боролись его же — нечистыми средствами. Было ясно: с деньгами старухи по-хорошему его отсюда не выпустят.
— Ладно! Пусть будет по-вашему… — Катала сгреб со стола стопку потертых сотенных. Остальные деньги Игумнов подвинул потерпевшей.
— Забирайте… Собственник вправе истребовать ценности у недобросовестного приобретателя… Карпец! — он обернулся к младшему инспектору. — Сходи в дежурку, помоги человеку с его паспортом.
— А закурить? — спросил освобожденный.
— Держи.
— Спасибо…
Катала протопал к двери.
— Прощай, мент!
— Прощай.
Игумнов не оскорбился. Словечки, появлявшиеся вначале как презрительные, со временем нередко звучали весьма престижно.
— Теперь у вас будут из-за меня неприятности…
Женщина собрала деньги, улыбнулась давешней дурковатой улыбкой.
Прокатившаяся в течение ночи волна крутых мафиозных разборов отошла, оставив зримые следы недавнего своего пребывания. Недалеко от Московской кольцевой автодороги, вблизи гаражей, гаишники обнаружили стоявшее за забором такси ММТ 71-31. На переднем сиденье находился труп водителя. Константин Карпухин был убит выстрелом в упор в затылок. Таксист был единственным известным милиции человеком, который при желании мог свидетельствовать о последних до их гибели часах жизни Лейтенанта, Кабана, «персональщика», Уби, Хабиби, Пай-Пая…
«Только трупы! Ни подозреваемых, ни свидетелей!»
Из дежурки доставили свежую ориентировку: «Розыск документов, похищенных в поезде Новосибирск — Москва, и подозреваемого в их краже лица по минованию надобности отменить… Скубилин».
«Голубоглазый больше не разыскивается!»
Теперь даже случайно невозможно было зацепить большое начальство и то, что произошло с ним в «СВ».
Никто пока не знал о коротком сообщении, появившемся с утра в русской газете, издающейся в Нью-Йорке, в разделе оперативной информации: «…тренерский коллектив которого заметно усилился с прибытием этой ночью из Москвы на постоянное место жительства известных мастеров международного ринга — братьев Баранниковых…»
Речь шла о не менее известном профессиональном боксерском клубе.
— Все! Уезжаем! — объявил Игумнов Бакланову и другим. — Тут, помнится, неподалеку ресторан «Цветы Галиции»…
— Только не в «Цветы»! — Качан помрачнел. — Рядом полно и других забегаловок…
— Только туда! Сам видишь: нас хотят сбросить со счетов. И не только они!
Надо было все серьезно осмыслить.
— Полный вакуум осведомленности! «Пусть мафия, если ей нравится, убивает друг друга, а мы будем подбирать трупы!» Мечта генерала Скубилина!.. — Игумнов захлопнул сейф, металлическая полоска зубов, делавшая его похожим на уголовника, опасно блеснула.
— Но черт возьми! Я не нанимался в могильщики!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28