«И у азеров тоже свои неудачники…» — подумал Игумнов.
Наконец его потащило к эскалатору. Рядом кружило несколько цыганок в широченных цветастых юбках, женщины словно сошли со страниц первых муровских альбомов.
На платформе, внизу, было уже гораздо спокойнее.
На мгновение он ощутил тонкий аромат дорогих стойких духов. Он оглянулся — женщины, проходившей тут мгновение назад, уже не было видно.
Строй привычных мыслей настигал порой в совершенно неожиданных обстоятельствах.
Первая его жена и после развода осталась «Игумновой», нынешняя носила фамилию умершего. Молчаливо подразумевалось, что после смерти она будет похоронена рядом с ним.
«Не повезло девушке…» Он старался об этом не думать.
Его развод и ее вдовство были абсолютно различны по своей сути.
«В одном случае — неудовлетворенность, в другом — потеря, незаживающая рана, невозможность замены…»
С этим — увы! — следовало примириться.
«Ты во Внукове спьяна билета не купишь, чтобы лишь пролететь надо мной…»
Впрочем, это уже не имело значения.
Ни скоропалительный развод несколько лет назад, ни вхождение в семейство, принадлежавшее когда-то к самому высшему кругу партийно-правительственной элиты, — все это никак не отразилось на строе его жизни вокзального разыскника.
«Мент — не профессия, а состояние души…»
В дежурке Егерь встретил неожиданной новостью:
— Не в курсе? Поздравляю!
Игумнов молча смотрел на него.
— Пока ты добирался, Карпец с проводницей задержал одного из подозреваемых!
— Кого именно?
— Того, что сел в Шарье. Помоложе… Идут — и он прямо на них. В зале, на Ярославском. — Дежурный уже не мог остановиться: прошел по всей цепочке событий. — Я сразу на помощь послал старшего опера. Начальник, правда, приказал Качана не трогать — пусть занимается девицей с фабрики…
Игумнов прервал его:
— Деньги при нем?
— Всего тысяча. Ну и по мелочи.
— Откуда он?
— Из Симферополя. Сейчас Качан и Цуканов его допрашивают.
— А что с Розенбаум?
— Старуха где-то у медиков…
Потерпевшую Игумнов отыскал в изоляторе — в узком крохотном боксе вокзальной медкомнаты, на кушетке. Не поднимая головы, старуха бесцельно водила по стене рукой. Она больше не притворялась ни дурашливее, ни напуганнее.
Игумнов был уверен: мысль ее работает четко, и тут же получил подтверждение.
— Его поймали? — спросила она, не оборачиваясь.
Потерпевшая напомнила Игумнову бабку по отцу на последнем этапе ее жизни. Лишившись единственного сына, а потом овдовев, бабка прожила остальную жизнь одна. Бзиком ее стала чистота. Она все время что-то чистила, стирала. Как-то увидев по телевизору чемпиона, установившего бог весть какой немыслимый рекорд, она заметила укоризненно:
— Какой потный!
Прежде чем усадить гостя за стол, она доставала его вопросом:
— Вы не хотите помыть руки?
Потом это с нею случилось. Незадолго до смерти в доме невестки, которую она всю жизнь не признавала и даже считала косвенной виновницей ранней кончины сына, бабка каждый день сидела к вечеру на полу у дивана в собственном дерьме, не имея ни сил, не желания подняться. Никакие слова на нее не действовали. В такие минуты Игумнов ненавидел старуху. Ему казалось, лишь жестокость вернет бабку в привычное ее состояние. Злоба как форма переживания горя.
Как он смотрел на нее! И как она смотрела на него в последние ее дни! Безжалостность не подняла больную. А старуха… Как, должно быть, разочаровалась она в том, кого больше всех любила всю жизнь!
Игумнов положил на больничную тумбочку пачку творога, слойку. Ничего другого в буфете не нашлось.
— Мы задержали одного из подозреваемых.
Она подняла голову.
— Я его узнаю… — Розенбаум была уверена в том, что они говорят об одном человеке. — Молодой, высокий. Лицо чуточку блестело. Как глазурное.
— А одет?
— Джинсовый костюм.
— Почему вы подумали о нем?
— Мы только отъехали, он уже заглядывал.
— Нет, задержан другой. Он садился в Шарье.
— Тогда не тот. — Она обернулась, увидела на тумбочке творог и слойку. — Это мне? Благодарю… — Старуха тут же принялась есть постарчески торопливо, пачкая подбородок и губы.
— Какими купюрами у вас были деньги?
— Новые сотенные. Чтобы лучше считать, я уложила их в пачки по десять. Совсем новые банкноты…
Из кабинета Игумнов позвонил старшему оперу.
— Зайди. Захвати с собой деньги задержанного.
Он перелистал черновые записи, которые держал в кабинете. Тут было тоже предостаточно. Перечни похищенных вещей, приметы подозреваемых. Даты краж. И главное, адреса потерпевших. Качан появился не один. С ним был новый заместитель Игумнова — Цуканов. Из ветеранов розыска, успевших прожечь кафтан, — пузатый, широкий костью.
— Как там? — Игумнов смахнул записи в верхний ящик стола. Это была предосторожность. За черновиками охотились — и прокуратура, и свои — инспекция по личному составу. Заметки о нерегистрированных преступлениях могли стоить карьеры, а при неблагоприятном стечении обстоятельств и теперешнем транспортном прокуроре — и уголовного дела, ареста и нескольких лет несвободы.
«Это — как повезет…»
— Наглый парень… — Качан поправил очки. — Помотает душу. Вот его деньги…
На столе появился конверт с деньгами. Мятые мелкие купюры. И отдельно десять новеньких сотенных. Игумнов осторожно сдвинул их. Нижняя купюра была со сгибом в середине — ею оборачивали остальные.
— Это деньги старухи! Он должен знать о краже…
Качан и Цуканов деликатно промолчали.
— В Симферополь звонили? Что у них на него?
Ответил зам:
— С ним — поаккуратнее. Отец — начальник паспортного стола. Я говорил с их дежурным по отделу.
— А что он сам? Зачем приезжал?
Цуканов пожал плечами.
— Как сейчас отвечают? «За покупками!» В карманах три новые колоды карт…
Бригадир поезда оказался прав. «Шулер…»
— Кто с ним был второй? Говорит?
— Клянется: не знает! — Цуканов расстегнул пиджак, уродливое пузо тотчас скатилось к коленям.
— А по составу шли вместе! — Игумнов настроился решительно. — От Новосибирска ехал поездной вор-профессионал. О джинсовом костюме мне уже говорили другие потерпевшие… Этот симферопольский должен нам его
сдать. Это наш шанс! Упустим — следующий будем ждать полгода! Не меньше! Будем работать в стол. И в корзину!..
— За полгода нас сто раз поймают! — зам расстроился. — Не прокуратура, так инспекция… До пенсии не доработать!
— Все! — объявил Игумнов. — Берите его! Начинайте разогревать.
Звонок в дежурку был необычный:
— Говорит полковник Авгуров. Соедините меня с начальником отдела…
Егерь, тонко чувствовавший ситуацию, тотчас отметил: «Что-то случилось…»
Претендент на генеральское кресло обычно не афишировал связь с Картузовым. О ней только догадывались.
Во всех отношениях полковник Авгуров был личностью примечательной, появившейся неожиданно и стремительно поднявшейся по иерархической лестнице. Доктор наук, почетный член всех международных секций юристов-демократов, борцов с апартеидом, наркотиками, проституцией и прочее и прочее. Где он был до этого, никто не знал.
— Одну минуту… — Егерь нажал тумблер на пульте оперативной связи. — Вы у себя? С вами хочет говорить полковник Авгуров… Он у меня на проводе в дежурке! Я соединяю?
— Давай!
Егерь крикнул в трубку:
— Говорите, товарищ полковник! Подполковник Картузов вас слушает… — Он беззастенчиво прильнул к трубке.
— Вы меня слышите? — удостоверился Авгуров, услышав голос начальника отдела.
— Да, да…
— Тогда перезвоните мне, пожалуйста…
Авгуров назвал номер. Егерь был разочарован.
Через минуту Картузов и его патрон уже разговаривали конфиденциально.
— Станция Шарья, Северной дороги, — спросил Авгуров, — это о чем-то говорит вам? По-моему, вы из тех мест.
— С соседней станции… — Картузов был озадачен. Неприятно удивило то, что Авгуров досконально знаком с его биографией. Картузов тем не менее не подал вида. — Из Поназырева…
— Большой городишко?
— Шарья? — Картузов подумал. — Второй по Костромской области… Атак — локомотивное и вагонное депо. Еще «Шарьядрев», деревообрабатывающее объединение.
— Далеко это от Москвы?
— Двенадцать часов поездом.
— А если самолетом?
— Прямых рейсов нет. Только через Кострому. Почему вы интересуетесь?
— Тут поступили данные…
Авгуров подробно принялся объяснять — профессорская привычка:
— Два члена ЦК ехали в Москву. По дороге позволили себе расслабиться…
Картузов — опытный мент — из первых же слов уяснил: «Поездная кража у Больших Боссов. Партийные и другие личные документы. Поначалу бухнули в колокола. Теперь действуют через Жернакова и Скубилина…»
— Как может вор выбраться из тех мест?
— По железной дороге! На Москву, на Ленинград… — Картузов отлично все представлял. — Можно на восток. С проходящими поездами…
— А гужевым транспортом?
— Теоретически возможно. Но в такую глухомань… Никто не отважится… Да и зачем ему!
Авгуров не понял.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, как же… — Картузов мысленно чертыхнулся.
Все эти юристы-теоретики, комсомольские, партийные работники, густо попершие в МВД М папахами, за льготами к пенсии, приравнявшие райкомовский стаж к стажу мента или опера, ни черта не разбирались в делах, за которые брались!
— Да эти документы, что он у них взял из карманов, они ему в жизни не нужны!
— Так что…
— Он их выбросил! И Скубилин с Жернаковым это поняли! И наверняка направят туда своего человека…
— Вы считаете…
— Если еще не направили… Безусловно!
Его вдруг осенило: «Скубилинское: „Омельчука не трожь! Пусть налаживает профилактическую работу с железнодорожниками…“ Черта с два!»
— Я думаю, уже послали, и, кажется, знаю кого! Моего зама! Омельчука! За этим Скубилин и приезжал на вокзал!
— Не ошибаетесь?
Картузов проанализировал обстоятельства и теперь был уже уверен.
— Поэтому Омельчук и снарядил командира отделения за коньяком. Обычно он сам ходит! С черного хода…
Единственно: он не предположил возможности спецрейса.
— Ночью будет на месте… — Картузов подумал. — Можно, правда, позвонить начальнику линейной милиции.
Авгуров сразу воспрянул духом:
— Вы знаете его?
— Пашку Созинова? Вместе к девкам ходили!
— Что он за человек? Может помочь?
Картузов не был в этом уверен.
— Может, конечно. Человек он неплохой. Только как на это посмотрит… Не захочет ли сыграть в одиночку, сам…
«А это как сюда попало?» Человек нагнулся, поднял с тропинки алую книжицу.
Знакомая обложка — чистенькая, словно только что из типографии, с четкими строчками в середине:
«КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА»
Выше было обозначено: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
— Партбилет!
Фамилия и лицо на фотографии были абсолютно незнакомые.
Он сделал несколько шагов.
У края тропинки виднелась закатанная в целлофан квадратная карточка.
— Да тут полно документов, Бутурлин! — заметил он самому себе.
Вдоль тропинки и в стороне с интервалами валялись разноцветные карточки, бумажки. Бутурлин не представлял, кто мог это выбросить. Тропинка была глухая, но по ней ходили. В сплавную контору, в школу. Сам Бутурлин — в локомотивное депо на станции Шарья. Ходили все жители Михалкина, да изредка встречали яростных шарьинских девок с парнями. Примыкавшая к железнодорожному полотну тропинка выпрямляла путь в Ветлужский — рабочий поселок, спутник Шарьи, давно уже обогнавший город и по экономическому значению, и по числу жителей, но не попавший до сих пор в «Советский энциклопедический словарь».
«Наверное, с поезда…»
Он аккуратно подобрал — пропуска, списки книжной экспедиции, талоны на питание в столовой…
«Сдам на станции. В железнодорожную милицию…»
Сдать находку оказалось непросто. Дежурный линейного отделения на станции Шарья вызвал старшего опера, но тот принять бумаги категорически отказался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28