тринадцать – наверняка. У дель Рьеко я не обнаружил ни одного. И его рассуждения поколебали мою уверенность.
Выйдя, я направился к большой пихте, за которой притаился Пинетти.
– В путь, Пинетти. Идем к Шарриаку вместе. А в следующий раз, когда вам вздумается прятаться за темным деревом, не надевайте белую рубашку.
Это было не очень честно: если бы дель Рьеко ничего не сказал, я бы, наверное, не увидел Пинетти. Но мне просто необходимо было выиграть хотя бы один сет.
* * *
Когда я вошел во владения Шарриака на третьем этаже, Дельваль, его компьютерщик, прижался грудью к экрану, закрывая его от меня, а Моран накрыл бюваром бумаги, лежащие перед ним. Доверие, короче, полнейшее. Я подтолкнул Пинетти вперед.
– Забирайте своего шпиона. Не очень-то он и силен. Шарриак, я же сказал, что буду играть по-честному. Я так и делаю. Только что я виделся с дель Рьеко и поделюсь с вами всем, что узнал. И не стоило пускать по моему следу охотничью собаку. После мы сравним со всем услышанным Мораном, и, может быть, кое-что для нас прояснится...
Последовавшая дискуссия оказалась изрядно запутанной. Шарриак упрекнул меня, что я пошел на встречу с дель Рьеко, не предупредив его заранее, я ответил, что он сделал то же самое, послав Морана до меня. Моран, разыгрывая невинность, почти слово в слово повторил сказанное мной. Дель Рьеко якобы сказал ему то же самое, а он, Моран, действовал из тех же побуждений, что и я. Шарриак встал на его защиту, намекнув, что Брижит Обер предприняла подобный демарш накануне, и я умолчал об этом. По его мнению, если уж кто-то и был предателем, так это я. Все разумные и бесхитростные построения дель Рьеко рушились, и мы вновь погрузились в театр теней, где никто уже не понимал, кто есть кто, за каждой занавеской таился наемный убийца, и единственным светом во мраке был блеск кинжалов.
Вконец измученный, я бросил:
– Все соглашения порваны, Шарриак!
– Какие соглашения? Вы не выполнили ни одного! Вы с самого начала водили меня за нос. Такого двуличного типа я еще не встречал! Меня удивляет, что вы лезете в деловые круги. Ваши таланты больше подходят для занятия политикой!
Как и все предприниматели, он питал глубочайшее презрение к политикам. В его устах это слово звучало как худшее оскорбление. Я так его и воспринял, пожал плечами и спустился вниз.
* * *
Моя небольшая команда прилежно работала. Хирш протянул мне папку с распечатками электронных писем.
– Подождите, для начала подведем итог.
Я не утаил от них ничего из того, что было. Брижит Обер залилась краской, когда я упомянул о предательстве, которое приписывал ей Шарриак.
– Клянусь всем самым дорогим...
– Мы вам верим, Брижит, – успокоил я ее.
По окончании моего отчета Мастрони охарактеризовал ситуацию так:
– Итог: мы не продвинулись ни на шаг.
– Да, будем считать, что это так и есть. Дель Рьеко прав: есть шпионы или нет, в конечном счете это ничего не меняет. Главное, что нет уверенности в том, что мы сможем объединиться в случае необходимости. Жаль: втроем мы бы их одолели. Как дела со сбытом?
– Сбыт падает. Сезон рыбной ловли подходит к концу. В нашей игре один день – это три месяца. Сезон рыбной ловли закончится, что будем делать?
– Но казна же не пуста, не так ли? Надо что-то придумать. А что действует круглый год?
– Бордели, – подсказал Хирш.
– У меня есть идея, – предложил Мастрони. – Заядлый рыболов только о рыбалке и думает. Когда он не может удить, он впадает в тоску. Так вот, можно было бы выпустить диск с игрой, как в гольф или футбол. В Штатах компьютерная игра "Охота" идет под первым номером: охотники отстреливают ланей на своих компьютерах. Виртуальная реальность. В наши дни она приносит хороший доход.
Хирш заерзал на стуле.
– Есть проблема незанятого пространства... Невозможно браться за все и делать неизвестно что. Если взять рыбалку, только спортивную, то можно, конечно, выпускать диски с играми, но можно же делать удочки, лески, сапоги, сачки... да мало ли что еще, правда, что касается рыб...
– О'кей, – прервал его Мастрони, – но сапоги и сачки – это та же проблема: когда ловля запрещена, рыболовы их не покупают. Разве что браконьеры. Но их не так много.
– Продано, – решил я. – Будем делать диски. Только есть небольшая проблема: мы не умеем их делать. Сколько на него нужно времени?
– Чтобы сделать диск? Простейший – месяц. Основательный – года четыре.
– Многовато. А кто-нибудь уже их делал? Может, импортный? Но с нашей маркой? Парни, которые сварганили охоту на ланей, там...
Хирш повернулся на стуле к компьютеру.
– Я узнаю.
– Видите? На предприятии переориентировка занимает полгода. В управленческом аппарате – пятнадцать лет. А мы делаем это за три минуты. У кого-нибудь есть кофе? Из-за их глупостей я проворонил завтрак...
Мэрилин, улыбаясь, встала. Похоже, все шло очень хорошо. Шарриак напрасно гнал меня в политику: именно здесь я был счастлив. Моя команда работала ровно, я доверял своим людям, все мелкие гадости внешнего мира отступали перед этой простенькой и спокойной реальностью: я находился среди хороших людей. Может быть, я ошибался, захотев плавать в аквариуме для акул вместе со всеми этими Шарриаками. Возможно, существовало на нашей индустриальной планете несколько несуетных заведений с умеренными амбициями, которые занимались только работой, а не оттачиванием клыков. Помечтав секунду, я вновь оказался на земле: не мечтатели нужны "Де Вавр интернэшнл"...
Брижит Обер дотронулась до моей руки кончиком покрытого лаком ногтя.
– Вы напряжены. Надо бы расслабиться.
– Да? А как это сделать в волчьей стае?
– О, есть много способов. Медитация. Софрология. Знаете ли, многие пользуются этим. Это необходимо, иначе не выдержать.
Мастрони поднял голову:
– Знавал я одного парня, который требовал инъекций витамина С для снятия напряжения. Он таскал с собой целую аптечку.
– Подумать только, атлета, который курит марихуану, прогоняют... А если еще и допинговый контроль в административном совете...
Пришлось удовольствоваться кофе, который принесла Мэрилин.
* * *
Как и в домах для престарелых, завтраки, обеды и ужины здесь являлись событием в совместной жизни. За обедом беспорядочные приходы помешали образованию привычных групп. На этот раз я оказался за одним столом с Мораном, пустившимся в многословные сетования по поводу репутации жителей Средиземноморья. Он утверждал, что на всей планете, как и в каждой стране, северяне всегда относились с презрением к южанам.
– Марсель, – говорил он, – второй город Франции. Упомяните в Париже только его название, и люди пожимают плечами, начинают смеяться, словно в этом городе живут одни комики. Парижане приезжают туда в отпуск, думают, что там у всех непрекращающиеся каникулы и совсем нет серьезных людей. Предположим, вам попался самый лучший хирург в Тимоне. Если он с нашим акцентом – дурень будет втолковывать вам, что нужна трепанация, – то вы удерете! Если он говорит то же самое – абсолютно то же самое – с безупречным произношением, вы ему поверите. Разве это нормально? Так же и в делах. Я предлагаю вам сделку, и, говори я как телеведущий, – прекрасно, сделка состоится. А если я говорю с акцентом, вы подозреваете, что я хочу вас надуть, и зовете полицию. Вы уверены, что мы только и делаем, что потягиваем пастис и обдумываем, как бы надуть туриста. Стоит мне открыть рот, и все ржут. Думаете, это приятно?
Его наигранно возмущенная речь вызвала взрыв хохота. Он притворно рассердился и продолжал:
– У меня нет выхода. Раз меня принимают за шута, даже если я только что потерял всю семью в авиакатастрофе, значит, я буду паясничать. Тогда меня уже не остерегаются. И я могу работать. Но лучше – писать. Когда пишешь, не слышно акцента.
Моран был прав. Своим номером он как бы незаметно предлагал нам не доверять видимости.
– А свой акцент, знаете, я преувеличиваю! Не действует? Я начинаю говорить с еще большим! Все твердят: Франция, Франция... Нет ее, знаете! Однажды в Париже я пришел в одну газету, принес заметку, а журналист мне заявляет: "Эй, твоя статья уж очень мудреная, помни, что есть читатели и в Роморантене". Это значит: есть же и дураки. В Париже, видите ли, все умные, а попадаешь на периферию – сплошь одни дураки. Такие у них мысли, если заглянуть им в башку. Даже мои земляки, когда приезжают в Париж, то теряют акцент. В самолете вместе с сорочкой они меняют и голос. А иначе, даже если они будут говорить о квантовой физике, слушателям будет казаться, что это забавные истории про Мариуса и Олива, одним словом, ерунда. Французскую революцию еще предстоит совершить, это я вам говорю!
– И тем не менее, – возразил Шаламон, – у нас есть и большие шишки, южане...
– Ну да, Рикар! Ты понимаешь, что я хочу сказать? Найди другого. Министра без парижского акцента...
– Паскуа.
– Согласен. Еще? Нету. Даже у Деффера по-настоящему не было акцента.
– Тапи, – предложил Дельваль.
– Стоп. Он не был марсельцем. Когда он захотел заняться Марселем, ты видел, что они с ним сделали? Банк разорил его, и он оказался в лачуге. А тот карлик из банка "Лионский кредит", который угробил сто миллиардов... Никто ни слова не сказал. Министр из провинции... Да такого и не сыщешь!
– Как так, – вмешался Дельваль, – все они избраны в провинции. Почти все. Обри в Лилле, Шевенман в Бельфоре, Жоспен в Сентгабелле, а Жюппе – в Бордо.
– Избраны, да, это так. Чтобы их избрать, для этого мы годимся. Но Жоспен в Сентгабелле – это уж марсельский анекдот. Каждый раз, когда жареный петух его клюнет, он туда едет. Он местный? Нет. Обычный парижский выпускник университета, как и другие. А Жюппе, так он ткнул пальцем в карту наугад, а потом спрашивает: "Бордо, это где? Рядом с Абиджаном, что ли?"
– Ты состоишь в националистической партии, – уверенно сказал Дельваль.
Моран не смутился.
– Как только начинаешь критиковать, в ответ всегда слышишь это. Но это еще что. Обычно меня спрашивают: "А ты, случайно, не из Фронта национального спасения?" Да я никогда там не состоял. Даже ни разу не голосовал за него. Впрочем, я уже ни за кого не голосую.
– Вы к политике перешли? – возмутился Шаламон.
Принесли десерт, и мы сменили тему. Я украдкой поглядывал на Морана. В нем чувствовалась сила, неудовлетворенность, горечь, ранее мною не замеченные. За его общительностью скрывалась озлобленность. Команда Шарриака была решительно опасной: Пинетти – воплощение коварства, готовый на все, Моран полон скрытой злобы, сам Шарриак, опьяненный запутавшимся в абстракциях умом и взирающий на человечество, как на колонию мокриц, которых следует раздавить. За исключением Дельваля, это было сборище психопатов.
После кофе я догнал Лоранс Карре, бродившую по берегу озера. Она не удивилась моему появлению. Судя по всему, Лоранс ждала меня. Я удостоился легкой улыбки.
– А не пойти ли нам по тропинке, пока светло? Иначе мы никогда туда не попадем.
– Пойдемте.
Мы углубились в лес. Сквозь ветви виднелось хмурое небо. Погода была ненадежной.
– Надеюсь, дождя не будет. Я ничего с собой не взяла.
Я успокоил ее:
– Мы не очень далеко. Остров маленький, не заблудимся. В крайнем случае мы сделаем круг.
Тропинка зигзагами вилась по склону холма, огибая деревья, встречавшиеся на пути. Мы незаметно поднимались. Лоранс шла гибким, танцующим шагом, может быть, не очень подходящим для такой прогулки, но смотреть на нее было приятно.
На вершине холма раскинулся просторный луг. Отсюда просматривалось все озеро. Можно было различить внизу крышу гостиницы и даже домик дель Рьеко. За нашими спинами узкая полоса воды отделяла остров от берега. Лоранс нахмурилась:
– Почему бы гостиницу не развернуть в другую сторону? Было бы легко перекинуть мост, а не переплывать озеро в самом широком месте...
– Да, но тут северная сторона. Гостиница выходит на юг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Выйдя, я направился к большой пихте, за которой притаился Пинетти.
– В путь, Пинетти. Идем к Шарриаку вместе. А в следующий раз, когда вам вздумается прятаться за темным деревом, не надевайте белую рубашку.
Это было не очень честно: если бы дель Рьеко ничего не сказал, я бы, наверное, не увидел Пинетти. Но мне просто необходимо было выиграть хотя бы один сет.
* * *
Когда я вошел во владения Шарриака на третьем этаже, Дельваль, его компьютерщик, прижался грудью к экрану, закрывая его от меня, а Моран накрыл бюваром бумаги, лежащие перед ним. Доверие, короче, полнейшее. Я подтолкнул Пинетти вперед.
– Забирайте своего шпиона. Не очень-то он и силен. Шарриак, я же сказал, что буду играть по-честному. Я так и делаю. Только что я виделся с дель Рьеко и поделюсь с вами всем, что узнал. И не стоило пускать по моему следу охотничью собаку. После мы сравним со всем услышанным Мораном, и, может быть, кое-что для нас прояснится...
Последовавшая дискуссия оказалась изрядно запутанной. Шарриак упрекнул меня, что я пошел на встречу с дель Рьеко, не предупредив его заранее, я ответил, что он сделал то же самое, послав Морана до меня. Моран, разыгрывая невинность, почти слово в слово повторил сказанное мной. Дель Рьеко якобы сказал ему то же самое, а он, Моран, действовал из тех же побуждений, что и я. Шарриак встал на его защиту, намекнув, что Брижит Обер предприняла подобный демарш накануне, и я умолчал об этом. По его мнению, если уж кто-то и был предателем, так это я. Все разумные и бесхитростные построения дель Рьеко рушились, и мы вновь погрузились в театр теней, где никто уже не понимал, кто есть кто, за каждой занавеской таился наемный убийца, и единственным светом во мраке был блеск кинжалов.
Вконец измученный, я бросил:
– Все соглашения порваны, Шарриак!
– Какие соглашения? Вы не выполнили ни одного! Вы с самого начала водили меня за нос. Такого двуличного типа я еще не встречал! Меня удивляет, что вы лезете в деловые круги. Ваши таланты больше подходят для занятия политикой!
Как и все предприниматели, он питал глубочайшее презрение к политикам. В его устах это слово звучало как худшее оскорбление. Я так его и воспринял, пожал плечами и спустился вниз.
* * *
Моя небольшая команда прилежно работала. Хирш протянул мне папку с распечатками электронных писем.
– Подождите, для начала подведем итог.
Я не утаил от них ничего из того, что было. Брижит Обер залилась краской, когда я упомянул о предательстве, которое приписывал ей Шарриак.
– Клянусь всем самым дорогим...
– Мы вам верим, Брижит, – успокоил я ее.
По окончании моего отчета Мастрони охарактеризовал ситуацию так:
– Итог: мы не продвинулись ни на шаг.
– Да, будем считать, что это так и есть. Дель Рьеко прав: есть шпионы или нет, в конечном счете это ничего не меняет. Главное, что нет уверенности в том, что мы сможем объединиться в случае необходимости. Жаль: втроем мы бы их одолели. Как дела со сбытом?
– Сбыт падает. Сезон рыбной ловли подходит к концу. В нашей игре один день – это три месяца. Сезон рыбной ловли закончится, что будем делать?
– Но казна же не пуста, не так ли? Надо что-то придумать. А что действует круглый год?
– Бордели, – подсказал Хирш.
– У меня есть идея, – предложил Мастрони. – Заядлый рыболов только о рыбалке и думает. Когда он не может удить, он впадает в тоску. Так вот, можно было бы выпустить диск с игрой, как в гольф или футбол. В Штатах компьютерная игра "Охота" идет под первым номером: охотники отстреливают ланей на своих компьютерах. Виртуальная реальность. В наши дни она приносит хороший доход.
Хирш заерзал на стуле.
– Есть проблема незанятого пространства... Невозможно браться за все и делать неизвестно что. Если взять рыбалку, только спортивную, то можно, конечно, выпускать диски с играми, но можно же делать удочки, лески, сапоги, сачки... да мало ли что еще, правда, что касается рыб...
– О'кей, – прервал его Мастрони, – но сапоги и сачки – это та же проблема: когда ловля запрещена, рыболовы их не покупают. Разве что браконьеры. Но их не так много.
– Продано, – решил я. – Будем делать диски. Только есть небольшая проблема: мы не умеем их делать. Сколько на него нужно времени?
– Чтобы сделать диск? Простейший – месяц. Основательный – года четыре.
– Многовато. А кто-нибудь уже их делал? Может, импортный? Но с нашей маркой? Парни, которые сварганили охоту на ланей, там...
Хирш повернулся на стуле к компьютеру.
– Я узнаю.
– Видите? На предприятии переориентировка занимает полгода. В управленческом аппарате – пятнадцать лет. А мы делаем это за три минуты. У кого-нибудь есть кофе? Из-за их глупостей я проворонил завтрак...
Мэрилин, улыбаясь, встала. Похоже, все шло очень хорошо. Шарриак напрасно гнал меня в политику: именно здесь я был счастлив. Моя команда работала ровно, я доверял своим людям, все мелкие гадости внешнего мира отступали перед этой простенькой и спокойной реальностью: я находился среди хороших людей. Может быть, я ошибался, захотев плавать в аквариуме для акул вместе со всеми этими Шарриаками. Возможно, существовало на нашей индустриальной планете несколько несуетных заведений с умеренными амбициями, которые занимались только работой, а не оттачиванием клыков. Помечтав секунду, я вновь оказался на земле: не мечтатели нужны "Де Вавр интернэшнл"...
Брижит Обер дотронулась до моей руки кончиком покрытого лаком ногтя.
– Вы напряжены. Надо бы расслабиться.
– Да? А как это сделать в волчьей стае?
– О, есть много способов. Медитация. Софрология. Знаете ли, многие пользуются этим. Это необходимо, иначе не выдержать.
Мастрони поднял голову:
– Знавал я одного парня, который требовал инъекций витамина С для снятия напряжения. Он таскал с собой целую аптечку.
– Подумать только, атлета, который курит марихуану, прогоняют... А если еще и допинговый контроль в административном совете...
Пришлось удовольствоваться кофе, который принесла Мэрилин.
* * *
Как и в домах для престарелых, завтраки, обеды и ужины здесь являлись событием в совместной жизни. За обедом беспорядочные приходы помешали образованию привычных групп. На этот раз я оказался за одним столом с Мораном, пустившимся в многословные сетования по поводу репутации жителей Средиземноморья. Он утверждал, что на всей планете, как и в каждой стране, северяне всегда относились с презрением к южанам.
– Марсель, – говорил он, – второй город Франции. Упомяните в Париже только его название, и люди пожимают плечами, начинают смеяться, словно в этом городе живут одни комики. Парижане приезжают туда в отпуск, думают, что там у всех непрекращающиеся каникулы и совсем нет серьезных людей. Предположим, вам попался самый лучший хирург в Тимоне. Если он с нашим акцентом – дурень будет втолковывать вам, что нужна трепанация, – то вы удерете! Если он говорит то же самое – абсолютно то же самое – с безупречным произношением, вы ему поверите. Разве это нормально? Так же и в делах. Я предлагаю вам сделку, и, говори я как телеведущий, – прекрасно, сделка состоится. А если я говорю с акцентом, вы подозреваете, что я хочу вас надуть, и зовете полицию. Вы уверены, что мы только и делаем, что потягиваем пастис и обдумываем, как бы надуть туриста. Стоит мне открыть рот, и все ржут. Думаете, это приятно?
Его наигранно возмущенная речь вызвала взрыв хохота. Он притворно рассердился и продолжал:
– У меня нет выхода. Раз меня принимают за шута, даже если я только что потерял всю семью в авиакатастрофе, значит, я буду паясничать. Тогда меня уже не остерегаются. И я могу работать. Но лучше – писать. Когда пишешь, не слышно акцента.
Моран был прав. Своим номером он как бы незаметно предлагал нам не доверять видимости.
– А свой акцент, знаете, я преувеличиваю! Не действует? Я начинаю говорить с еще большим! Все твердят: Франция, Франция... Нет ее, знаете! Однажды в Париже я пришел в одну газету, принес заметку, а журналист мне заявляет: "Эй, твоя статья уж очень мудреная, помни, что есть читатели и в Роморантене". Это значит: есть же и дураки. В Париже, видите ли, все умные, а попадаешь на периферию – сплошь одни дураки. Такие у них мысли, если заглянуть им в башку. Даже мои земляки, когда приезжают в Париж, то теряют акцент. В самолете вместе с сорочкой они меняют и голос. А иначе, даже если они будут говорить о квантовой физике, слушателям будет казаться, что это забавные истории про Мариуса и Олива, одним словом, ерунда. Французскую революцию еще предстоит совершить, это я вам говорю!
– И тем не менее, – возразил Шаламон, – у нас есть и большие шишки, южане...
– Ну да, Рикар! Ты понимаешь, что я хочу сказать? Найди другого. Министра без парижского акцента...
– Паскуа.
– Согласен. Еще? Нету. Даже у Деффера по-настоящему не было акцента.
– Тапи, – предложил Дельваль.
– Стоп. Он не был марсельцем. Когда он захотел заняться Марселем, ты видел, что они с ним сделали? Банк разорил его, и он оказался в лачуге. А тот карлик из банка "Лионский кредит", который угробил сто миллиардов... Никто ни слова не сказал. Министр из провинции... Да такого и не сыщешь!
– Как так, – вмешался Дельваль, – все они избраны в провинции. Почти все. Обри в Лилле, Шевенман в Бельфоре, Жоспен в Сентгабелле, а Жюппе – в Бордо.
– Избраны, да, это так. Чтобы их избрать, для этого мы годимся. Но Жоспен в Сентгабелле – это уж марсельский анекдот. Каждый раз, когда жареный петух его клюнет, он туда едет. Он местный? Нет. Обычный парижский выпускник университета, как и другие. А Жюппе, так он ткнул пальцем в карту наугад, а потом спрашивает: "Бордо, это где? Рядом с Абиджаном, что ли?"
– Ты состоишь в националистической партии, – уверенно сказал Дельваль.
Моран не смутился.
– Как только начинаешь критиковать, в ответ всегда слышишь это. Но это еще что. Обычно меня спрашивают: "А ты, случайно, не из Фронта национального спасения?" Да я никогда там не состоял. Даже ни разу не голосовал за него. Впрочем, я уже ни за кого не голосую.
– Вы к политике перешли? – возмутился Шаламон.
Принесли десерт, и мы сменили тему. Я украдкой поглядывал на Морана. В нем чувствовалась сила, неудовлетворенность, горечь, ранее мною не замеченные. За его общительностью скрывалась озлобленность. Команда Шарриака была решительно опасной: Пинетти – воплощение коварства, готовый на все, Моран полон скрытой злобы, сам Шарриак, опьяненный запутавшимся в абстракциях умом и взирающий на человечество, как на колонию мокриц, которых следует раздавить. За исключением Дельваля, это было сборище психопатов.
После кофе я догнал Лоранс Карре, бродившую по берегу озера. Она не удивилась моему появлению. Судя по всему, Лоранс ждала меня. Я удостоился легкой улыбки.
– А не пойти ли нам по тропинке, пока светло? Иначе мы никогда туда не попадем.
– Пойдемте.
Мы углубились в лес. Сквозь ветви виднелось хмурое небо. Погода была ненадежной.
– Надеюсь, дождя не будет. Я ничего с собой не взяла.
Я успокоил ее:
– Мы не очень далеко. Остров маленький, не заблудимся. В крайнем случае мы сделаем круг.
Тропинка зигзагами вилась по склону холма, огибая деревья, встречавшиеся на пути. Мы незаметно поднимались. Лоранс шла гибким, танцующим шагом, может быть, не очень подходящим для такой прогулки, но смотреть на нее было приятно.
На вершине холма раскинулся просторный луг. Отсюда просматривалось все озеро. Можно было различить внизу крышу гостиницы и даже домик дель Рьеко. За нашими спинами узкая полоса воды отделяла остров от берега. Лоранс нахмурилась:
– Почему бы гостиницу не развернуть в другую сторону? Было бы легко перекинуть мост, а не переплывать озеро в самом широком месте...
– Да, но тут северная сторона. Гостиница выходит на юг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34