На деле же, как прекрасно знал священник, Абруцци обладал гораздо большим могуществом, чем хрупкий старец, восседавший на престоле Святого Петра. Все нити власти в конечном итоге сходились в руках Абруцци, и он перебирал их, как струны хорошо настроенной арфы. В отличие от большинства верующих католиков и даже большей части католического духовенства он понимал, что Ватикан является не столько религиозным, сколько деловым и административным центром. Фактически этот город-государство был штаб-квартирой второй по величине корпорации в мире, причем корпорации, в орбиту деятельности которой были вовлечены два миллиарда человек различных национальностей. Люди, нуждавшиеся в руководстве, по крайней мере в духовном.
– Что у тебя есть для нас, Фрэнк? – спросил Абруцци, использовав уменьшительное от первого имени священника.
Тот в ответ вручил ему расшифрованную депешу.
– Надо же, Краули убит, – пробормотал кардинал. – Какое несчастье. – В тоне его голоса не чувствовалось ни малейшего сострадания или сожаления. – Марокканский кинжал?
– Боюсь, что так.
– Тогда мы знаем, кто убийца.
– Да.
– Ну что, пусть по прошествии столь долгого времени, но он все же пришел к свету.
– Только вот обставлено это с избыточным драматизмом.
– Его необходимо найти и разобраться с ним прежде, чем до него доберется полиция.
– Да.
– Практикантка сфотографировала один из рисунков Микеланджело?
– Да.
– Откуда нам это известно?
– Это зафиксировала камера наблюдения службы безопасности музея.
– Была ли предпринята попытка забрать фотографии?
– Да, но провалилась.
– Эту девушку тоже необходимо остановить. – Кардинал продолжал задумчиво смотреть на записку. – Это могло бы открыть для нас колоссальные перспективы, особенно теперь, когда Краули не стало.
Он помолчал.
– Прослеживается ли какая-либо связь между этой смертью и девушкой?
– Сомнительно.
– Однако можно сделать так, чтобы это выглядело подобным образом.
– Предположительно.
– Кто тебе потребуется?
– Сорвино.
– А он в пределах досягаемости?
– Да. Он ждет приказа вашего преосвященства.
– Приказывать будешь ты, Фрэнсис. Ты должен понять: я не могу иметь к этому отношения.
– Конечно, ваше преосвященство. Если дела пойдут не так, вся ответственность падет на него и на меня.
– Хорошо, если бы нам удалось покончить с этим раз и навсегда. Очень многое поставлено под удар, и не в последнюю очередь репутация Церкви.
– И канонизация одного из ее пап, – указал священник.
– Если ты справишься с этим, то и сам можешь быть причислен к лику блаженных. – Кардинал улыбнулся. – Нам не помешает еще один святой Франциск.
Священник улыбнулся в ответ, но улыбка его была невеселой.
– Святые, ваше преосвященство, не бывают ввергнуты в адское пламя. А вот меня, боюсь, после того, как это будет сделано, ждет именно такая судьба.
– Не исключено, – согласился кардинал. – Но может быть, я сумею добиться того, чтобы ты, пока пребываешь в здешнем, земном аду, носил епископскую митру. Ты ведь хотел бы этого, Фрэнсис?
– Я не ищу наград, ваше преосвященство, а лишь исполняю свой долг. В этом заключается моя служба.
– Ничей долг, Фрэнсис, ни человека, ни священника, не может заключаться в том, чтобы вычищать нравственные испражнения за тем, кому следовало бы быть образцом морали.
– Всякий священник не более чем человек, ваше преосвященство. От рождения до смерти он человек. А Папа всего лишь священник.
Кардинал мягко улыбнулся.
– И ты будешь учить меня религиозной этике?
– Это простая доктрина.
– Которую мы все усвоили давным-давно, еще в семинарии. Однако обычного человека сочли бы извергом за то, что совершил этот викарий Христа. В прежние времена его бы сожгли. А ныне ему предстоит стать святым.
– Прошу прощения за банальность, ваше преосвященство, но пути Господни неисповедимы, и нет предела чудесам Его.
– Сомневаюсь, Фрэнсис, что это имеет отношение к Господу или Его чудесам, – заметил кардинал. – На сей счет я очень сильно сомневаюсь.
ГЛАВА 10
Дилэни и Финн остались в квартире одни. Он присел рядом с ней на кушетку, а когда заговорил, голос его оказался тихим и мягким, с оттенком сочувствия, каковое, по ее разумению, не могло быть искренним, потому что этот человек явился из «Адской кухни» Нью-Йорка, а не с дублинской Фейд-стрит. Впрочем, по правде сказать, и о том и о другом месте она знала лишь понаслышке. Просто-напросто природный здравый смысл уроженки Среднего Запада заставлял ее настороженно относиться к людям, демонстрирующим избыточную отзывчивость без видимых на то причин.. Мать с детства учила ее не доверять незнакомцам, предлагающим сладкие конфеты.
– Возможно, это был всего лишь наркоман, искавший денег или чего-нибудь на продажу, – сказал детектив. – Страшное дело, конечно, но это убийство и убийство доктора Краули кажется ужасным совпадением. Я уверен, вы это понимаете. К тому же у вас с ним сегодня вышел спор, ну и все такое.
– Не понимаю, какая тут может быть связь.
– Я тоже, Финн. Я для того и пришел сюда, чтобы разобраться, есть связь или нет.
– Ее нет.
– А из-за чего у вас вышел спор?
– Расхождение во мнениях относительно искусства. Я нашла рисунок, застрявший в задней части ящика для хранения. Я была уверена в том, что он принадлежит Микеланджело. Доктор Краули думал иначе. Мы поцапались. Он меня уволил.
– Расхождение во мнениях вряд ли может послужить причиной для увольнения.
– Согласна.
– Тогда почему он так поступил? – спросил Дилэни, спокойно улыбаясь. – Непонятно, Финн, не так ли? Опять загадка.
– Мне кажется, его возмутило то, что какая-то зеленая практикантка посмела ему возражать. Самомнение у него было размером с небоскреб.
– Он был знаком с этим молодым человеком, Питером?
– Точно не скажу, но думаю, что не был.
– У вас нет соображений насчет того, кто мог так разозлиться на Краули, чтобы пойти на убийство?
– Я не очень хорошо знала директора.
– А что случилось с рисунком Микеланджело? Финн нахмурилась. Вопрос показался ей странным, о чем она тут же и сказала.
– Полагаю, рисунок Микеланджело должен представлять ценность, – пояснил Дилэни.
– Конечно.
Он пожал плечами.
– Вот вам и мотив для убийства.
– В последний раз, когда я видела рисунок, он был в руках у Краули. Я бы положила его обратно в обложку…
– А зачем вы вообще его вынули? – резко спросил Дилэни.
Финн заколебалась. Почему его так интересует рисунок? Ей казалось, что он не имеет никакого отношения ни к смерти Питера, ни даже к смерти Краули. Она сняла обложку, чтобы получить при фотографировании более четкое изображение, но об этом решила умолчать. Во всяком случае, пока.
– Я хотела получше его рассмотреть. В общем, тут она не солгала.
– Но рисунок был снова в обложке, когда он держал его?
– Да.
– И тогда вы видели его в последний раз?
– Да.
– Он не положил его обратно в ящик?
– Может быть, и положил после того, как я ушла.
– Но вы не видели, как он делал это?
– Нет.
Дилэни откинулся назад на диванчике и посмотрел на Финн. Красивая ирландская девушка с лицом невинным, как у ребенка, и будь он проклят, если может определить, лжет она или нет. Может быть, что-то прояснится завтра, после того как он просмотрит имеющиеся материалы и поговорит с несколькими людьми.
– Вы сообразительная молодая леди, не так ли, Финн?
– Хотелось бы надеяться, что так.
– Как вы думаете, кто убил вашего бойфренда и почему этот кто-то захотел сделать это столь ужасным способом?
– Я не знаю.
– А что бы вы думали, будь вы на моем месте?
– То, что вы, очевидно, и думаете: что существует какая-то связь между этими двумя смертями.
– Не смертями, Финн. Убийствами. Это большая разница.
– А разве эта связь непременно должна существовать? – спросила Финн. – Разве не может это быть просто совпадением, невероятным стечением обстоятельств?
Ее голос звучал почти умоляюще. Она была настолько вымотана, что усталость причиняла ей почти физическую боль и подавляла, заставляя чувствовать себя чуть ли не преступницей, а не жертвой.
Дилэни смерил ее долгим, задумчивым взглядом, помолчал, а потом спросил:
– А что, по-вашему, произошло бы, вернись вы на полчаса позже? Вот это действительно вопрос, верно? Или что бы случилось, вздумай вы пойти к Питеру?
– Почему вы задаете мне столько дурацких гипотетических вопросов? Я не знаю, что, как да почему. Это ваша работа – все выяснять. – Она покачала головой. – Вы все время спрашиваете о рисунке. Почему, черт возьми, вас так интересует рисунок? Считайте, что я ошиблась! Это был не Микеланджело, о'кей!
– Доктору Краули воткнули кинжал в горло. Мы полагаем, что это марокканский кинжал, который называется куммайя. Вы знаете, что он собой представляет?
– Нет.
– Не исключено, что Питер убит ножом подобного типа. Вы точно не видели такого кинжала в музее?
– Нет!
– Чувствуется, Финн, что вы немного устали.
– Догадайтесь, кто меня утомил.
Дилэни посмотрел на свои старые часы «Гамильтон». Шел второй час ночи.
– У вас есть с кем остаться?
– Мне никто не нужен.
– Девочка, вы не можете оставаться здесь одна.
– О, ради бога! Я не ребенок и вполне могу сама о себе позаботиться. Неужели непонятно?
Ей потребовалась вся выдержка, чтобы сдержать поток слез. Единственное, чего ей сейчас хотелось, это свернуться клубочком на кровати и заснуть.
Дилэни встал.
– Ну что ж, – спокойно промолвил он, – мне, пожалуй, лучше всего уйти.
– Да уж, будьте так любезны.
Дилэни сделал пару шагов к двери, обходя стороной кровавое пятно, и на пороге обернулся.
– Так вы уверены, что это был Микеланджело, да?
– Да, – решительно заявила она. – Это был Микеланджело. И мне плевать, что говорил по этому поводу Краули или почему он это говорил.
– А вы не задумывались о том, что, возможно, именно это и привело его к гибели? И не приходило ли вам в голову, что смерть Питера тоже может оказаться связанной с вашим открытием?
– Вы просто пытаетесь меня напугать.
– Ну зачем, скажите на милость, мне вас пугать? С этими словами он повернулся к двери и вышел.
Спустя несколько мгновений послышался звук прибывающего лифта, а потом все смолкло. Финн осталась одна. Она уставилась на темное пятно, а потом отвела взгляд в сторону. И то верно, на кой черт ему пугать ее? Но почему он так прицепился к рисунку, который, возможно, даже не принадлежит Микеланджело?
Финн устало поднялась на ноги, заперла дверь на два замка, набросила цепочку, обошла пятно на коврике и направилась в свою спальню, оставив в гостиной свет. Ясно было, что в темноте ей сегодня ни за что не уснуть.
В спальне она сняла одежду, нашла длинную, бесформенную футболку с надписью «Огайо» и изображением коровы в ожерелье из ромашек, натянула ее и нырнула в постель. Прикроватную лампу Финн выключила, и единственный свет попадал в спальню из открытой двери. Постепенно ее одиночество наполнилось шумами большого города, нескончаемыми токами энергии. Дом скрипел, странные, отдававшиеся эхом звуки доносились из шахты лифта, кто-то внизу с грохотом открывал окно. Может быть, она поступила глупо, оставшись здесь сегодня на ночь.
Она вспомнила тот день, когда узнала о смерти отца. Ей тогда было четырнадцать. Когда мать сообщила, что отец внезапно скончался от сердечного приступа, находясь на раскопках в каком-то Богом забытом месте в Центральной Америке, Финн точно так же лежала в постели, уставившись в потолок, прислушиваясь к ночным шорохам и дивясь тому, что все продолжается своим чередом, совершенно не учитывая того, что ее отец умер, что его нет, что он никогда не вернется, ибо навеки изъят из структуры бытия, изгнан из Вселенной. Теперь умер Питер, и она никогда больше не услышит его голоса, не почувствует на своих губах его губы, никогда не получит даже возможности выбора, заниматься ей с ним любовью или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Что у тебя есть для нас, Фрэнк? – спросил Абруцци, использовав уменьшительное от первого имени священника.
Тот в ответ вручил ему расшифрованную депешу.
– Надо же, Краули убит, – пробормотал кардинал. – Какое несчастье. – В тоне его голоса не чувствовалось ни малейшего сострадания или сожаления. – Марокканский кинжал?
– Боюсь, что так.
– Тогда мы знаем, кто убийца.
– Да.
– Ну что, пусть по прошествии столь долгого времени, но он все же пришел к свету.
– Только вот обставлено это с избыточным драматизмом.
– Его необходимо найти и разобраться с ним прежде, чем до него доберется полиция.
– Да.
– Практикантка сфотографировала один из рисунков Микеланджело?
– Да.
– Откуда нам это известно?
– Это зафиксировала камера наблюдения службы безопасности музея.
– Была ли предпринята попытка забрать фотографии?
– Да, но провалилась.
– Эту девушку тоже необходимо остановить. – Кардинал продолжал задумчиво смотреть на записку. – Это могло бы открыть для нас колоссальные перспективы, особенно теперь, когда Краули не стало.
Он помолчал.
– Прослеживается ли какая-либо связь между этой смертью и девушкой?
– Сомнительно.
– Однако можно сделать так, чтобы это выглядело подобным образом.
– Предположительно.
– Кто тебе потребуется?
– Сорвино.
– А он в пределах досягаемости?
– Да. Он ждет приказа вашего преосвященства.
– Приказывать будешь ты, Фрэнсис. Ты должен понять: я не могу иметь к этому отношения.
– Конечно, ваше преосвященство. Если дела пойдут не так, вся ответственность падет на него и на меня.
– Хорошо, если бы нам удалось покончить с этим раз и навсегда. Очень многое поставлено под удар, и не в последнюю очередь репутация Церкви.
– И канонизация одного из ее пап, – указал священник.
– Если ты справишься с этим, то и сам можешь быть причислен к лику блаженных. – Кардинал улыбнулся. – Нам не помешает еще один святой Франциск.
Священник улыбнулся в ответ, но улыбка его была невеселой.
– Святые, ваше преосвященство, не бывают ввергнуты в адское пламя. А вот меня, боюсь, после того, как это будет сделано, ждет именно такая судьба.
– Не исключено, – согласился кардинал. – Но может быть, я сумею добиться того, чтобы ты, пока пребываешь в здешнем, земном аду, носил епископскую митру. Ты ведь хотел бы этого, Фрэнсис?
– Я не ищу наград, ваше преосвященство, а лишь исполняю свой долг. В этом заключается моя служба.
– Ничей долг, Фрэнсис, ни человека, ни священника, не может заключаться в том, чтобы вычищать нравственные испражнения за тем, кому следовало бы быть образцом морали.
– Всякий священник не более чем человек, ваше преосвященство. От рождения до смерти он человек. А Папа всего лишь священник.
Кардинал мягко улыбнулся.
– И ты будешь учить меня религиозной этике?
– Это простая доктрина.
– Которую мы все усвоили давным-давно, еще в семинарии. Однако обычного человека сочли бы извергом за то, что совершил этот викарий Христа. В прежние времена его бы сожгли. А ныне ему предстоит стать святым.
– Прошу прощения за банальность, ваше преосвященство, но пути Господни неисповедимы, и нет предела чудесам Его.
– Сомневаюсь, Фрэнсис, что это имеет отношение к Господу или Его чудесам, – заметил кардинал. – На сей счет я очень сильно сомневаюсь.
ГЛАВА 10
Дилэни и Финн остались в квартире одни. Он присел рядом с ней на кушетку, а когда заговорил, голос его оказался тихим и мягким, с оттенком сочувствия, каковое, по ее разумению, не могло быть искренним, потому что этот человек явился из «Адской кухни» Нью-Йорка, а не с дублинской Фейд-стрит. Впрочем, по правде сказать, и о том и о другом месте она знала лишь понаслышке. Просто-напросто природный здравый смысл уроженки Среднего Запада заставлял ее настороженно относиться к людям, демонстрирующим избыточную отзывчивость без видимых на то причин.. Мать с детства учила ее не доверять незнакомцам, предлагающим сладкие конфеты.
– Возможно, это был всего лишь наркоман, искавший денег или чего-нибудь на продажу, – сказал детектив. – Страшное дело, конечно, но это убийство и убийство доктора Краули кажется ужасным совпадением. Я уверен, вы это понимаете. К тому же у вас с ним сегодня вышел спор, ну и все такое.
– Не понимаю, какая тут может быть связь.
– Я тоже, Финн. Я для того и пришел сюда, чтобы разобраться, есть связь или нет.
– Ее нет.
– А из-за чего у вас вышел спор?
– Расхождение во мнениях относительно искусства. Я нашла рисунок, застрявший в задней части ящика для хранения. Я была уверена в том, что он принадлежит Микеланджело. Доктор Краули думал иначе. Мы поцапались. Он меня уволил.
– Расхождение во мнениях вряд ли может послужить причиной для увольнения.
– Согласна.
– Тогда почему он так поступил? – спросил Дилэни, спокойно улыбаясь. – Непонятно, Финн, не так ли? Опять загадка.
– Мне кажется, его возмутило то, что какая-то зеленая практикантка посмела ему возражать. Самомнение у него было размером с небоскреб.
– Он был знаком с этим молодым человеком, Питером?
– Точно не скажу, но думаю, что не был.
– У вас нет соображений насчет того, кто мог так разозлиться на Краули, чтобы пойти на убийство?
– Я не очень хорошо знала директора.
– А что случилось с рисунком Микеланджело? Финн нахмурилась. Вопрос показался ей странным, о чем она тут же и сказала.
– Полагаю, рисунок Микеланджело должен представлять ценность, – пояснил Дилэни.
– Конечно.
Он пожал плечами.
– Вот вам и мотив для убийства.
– В последний раз, когда я видела рисунок, он был в руках у Краули. Я бы положила его обратно в обложку…
– А зачем вы вообще его вынули? – резко спросил Дилэни.
Финн заколебалась. Почему его так интересует рисунок? Ей казалось, что он не имеет никакого отношения ни к смерти Питера, ни даже к смерти Краули. Она сняла обложку, чтобы получить при фотографировании более четкое изображение, но об этом решила умолчать. Во всяком случае, пока.
– Я хотела получше его рассмотреть. В общем, тут она не солгала.
– Но рисунок был снова в обложке, когда он держал его?
– Да.
– И тогда вы видели его в последний раз?
– Да.
– Он не положил его обратно в ящик?
– Может быть, и положил после того, как я ушла.
– Но вы не видели, как он делал это?
– Нет.
Дилэни откинулся назад на диванчике и посмотрел на Финн. Красивая ирландская девушка с лицом невинным, как у ребенка, и будь он проклят, если может определить, лжет она или нет. Может быть, что-то прояснится завтра, после того как он просмотрит имеющиеся материалы и поговорит с несколькими людьми.
– Вы сообразительная молодая леди, не так ли, Финн?
– Хотелось бы надеяться, что так.
– Как вы думаете, кто убил вашего бойфренда и почему этот кто-то захотел сделать это столь ужасным способом?
– Я не знаю.
– А что бы вы думали, будь вы на моем месте?
– То, что вы, очевидно, и думаете: что существует какая-то связь между этими двумя смертями.
– Не смертями, Финн. Убийствами. Это большая разница.
– А разве эта связь непременно должна существовать? – спросила Финн. – Разве не может это быть просто совпадением, невероятным стечением обстоятельств?
Ее голос звучал почти умоляюще. Она была настолько вымотана, что усталость причиняла ей почти физическую боль и подавляла, заставляя чувствовать себя чуть ли не преступницей, а не жертвой.
Дилэни смерил ее долгим, задумчивым взглядом, помолчал, а потом спросил:
– А что, по-вашему, произошло бы, вернись вы на полчаса позже? Вот это действительно вопрос, верно? Или что бы случилось, вздумай вы пойти к Питеру?
– Почему вы задаете мне столько дурацких гипотетических вопросов? Я не знаю, что, как да почему. Это ваша работа – все выяснять. – Она покачала головой. – Вы все время спрашиваете о рисунке. Почему, черт возьми, вас так интересует рисунок? Считайте, что я ошиблась! Это был не Микеланджело, о'кей!
– Доктору Краули воткнули кинжал в горло. Мы полагаем, что это марокканский кинжал, который называется куммайя. Вы знаете, что он собой представляет?
– Нет.
– Не исключено, что Питер убит ножом подобного типа. Вы точно не видели такого кинжала в музее?
– Нет!
– Чувствуется, Финн, что вы немного устали.
– Догадайтесь, кто меня утомил.
Дилэни посмотрел на свои старые часы «Гамильтон». Шел второй час ночи.
– У вас есть с кем остаться?
– Мне никто не нужен.
– Девочка, вы не можете оставаться здесь одна.
– О, ради бога! Я не ребенок и вполне могу сама о себе позаботиться. Неужели непонятно?
Ей потребовалась вся выдержка, чтобы сдержать поток слез. Единственное, чего ей сейчас хотелось, это свернуться клубочком на кровати и заснуть.
Дилэни встал.
– Ну что ж, – спокойно промолвил он, – мне, пожалуй, лучше всего уйти.
– Да уж, будьте так любезны.
Дилэни сделал пару шагов к двери, обходя стороной кровавое пятно, и на пороге обернулся.
– Так вы уверены, что это был Микеланджело, да?
– Да, – решительно заявила она. – Это был Микеланджело. И мне плевать, что говорил по этому поводу Краули или почему он это говорил.
– А вы не задумывались о том, что, возможно, именно это и привело его к гибели? И не приходило ли вам в голову, что смерть Питера тоже может оказаться связанной с вашим открытием?
– Вы просто пытаетесь меня напугать.
– Ну зачем, скажите на милость, мне вас пугать? С этими словами он повернулся к двери и вышел.
Спустя несколько мгновений послышался звук прибывающего лифта, а потом все смолкло. Финн осталась одна. Она уставилась на темное пятно, а потом отвела взгляд в сторону. И то верно, на кой черт ему пугать ее? Но почему он так прицепился к рисунку, который, возможно, даже не принадлежит Микеланджело?
Финн устало поднялась на ноги, заперла дверь на два замка, набросила цепочку, обошла пятно на коврике и направилась в свою спальню, оставив в гостиной свет. Ясно было, что в темноте ей сегодня ни за что не уснуть.
В спальне она сняла одежду, нашла длинную, бесформенную футболку с надписью «Огайо» и изображением коровы в ожерелье из ромашек, натянула ее и нырнула в постель. Прикроватную лампу Финн выключила, и единственный свет попадал в спальню из открытой двери. Постепенно ее одиночество наполнилось шумами большого города, нескончаемыми токами энергии. Дом скрипел, странные, отдававшиеся эхом звуки доносились из шахты лифта, кто-то внизу с грохотом открывал окно. Может быть, она поступила глупо, оставшись здесь сегодня на ночь.
Она вспомнила тот день, когда узнала о смерти отца. Ей тогда было четырнадцать. Когда мать сообщила, что отец внезапно скончался от сердечного приступа, находясь на раскопках в каком-то Богом забытом месте в Центральной Америке, Финн точно так же лежала в постели, уставившись в потолок, прислушиваясь к ночным шорохам и дивясь тому, что все продолжается своим чередом, совершенно не учитывая того, что ее отец умер, что его нет, что он никогда не вернется, ибо навеки изъят из структуры бытия, изгнан из Вселенной. Теперь умер Питер, и она никогда больше не услышит его голоса, не почувствует на своих губах его губы, никогда не получит даже возможности выбора, заниматься ей с ним любовью или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39