И это в лучшем случае.
В худшем – свалится с двухсторонней пневмонией.
Так что Зимородок берег себя вполне сознательно.
К тому же, у него не хватало людей.
Недокомплект личного состава был настолько хроническим и давним явлением, что воспринимался уже как само собой разумеющееся. Желающих рисковать своими здоровьем и жизнью за зарплату, эквивалентную ста-ста пятидесяти долларам США в месяц, находилось немного...
Константин был человеком среднего росточка, жилистым, с лицом сухощавым и властным, но неброским. В «наружке» яркая "афиша<Афиша – лицо (жарг.).>" только вредит.
На службу в ОПС Зимородок перешел из контрразведки, «спасаясь от изнурительного умственного труда», как он сам любил говорить. Птичья фамилия капитана многих вводила в заблуждение: каждый высокий начальник непременно указывал ему на недопустимость представляться оперативным позывным. А позывной-то у него была совсем другой, нежный – Клякса. До прихода в ФСБ Клякса с отличием закончил пограничное училище, проехал страну вдоль и поперек, был дважды ранен и в свои тридцать с половинкой лет обладал вполне приличным иконостасом боевых наград, которые, впрочем, никогда не носил.
Он сидел, умело расслабившись, чтобы не затекали мышцы и, особенно, шея, курил, автоматически прикрывая тлеющий огонек сигареты в сложенной ковшиком ладони, и мозолил веки резиновыми уплотнителями окуляров двенадцатикратного бинокля.
Кира на кухне варила кофе.
Уже час, как шла Кирина смена, но Зимородок жалел своего заместителя. Она была самым опытным сотрудником и единственной женщиной в группе.
Кира внесла сервированный поднос, остановилась у порога, хмыкнула:
– Ты как пограничник Карацупа в засаде. Не хватает только верного пса и ржавой «трехлинейки» с примкнутым штыком и зарубками на прикладе...
– Не в засаде, но в секрете, – меланхолично поправил Константин, ни на миг не прерывая наблюдения. – И зарубки на прикладе погранцы не ставят. Это снайперский прикол. А я не снайпер...
Они давно работали вместе и Кира понимала оперативную обстановку по тону и прибауткам своего боевого начальника.
Сама она свой век прожила в Питере, была женщиной домовитой, рассудительной и хозяйственной. Особенно маскироваться ей было без надобности – лишь параноик в период обострения своей мании заподозрил бы в скромненькой простушке оперуполномоченного с почти двадцатилетним стажем. Только серые глаза иногда выдавали ее – внимательные, усталые и, как у многих опытных «наружников», печальные.
Не к месту были такие глаза для ее круглого и конопатого миловидного лица.
– Чья квартира-то? – деловито спросила она, поставив поднос, уперев руки в бока и оглядывая углы.
– А что? – капитан затушил окурок в блюдце.
– Кресло вон взгромоздил… полировку поцарапаешь. Куришь в комнате…
– Я в форточку, не затягиваясь. – буркнул Зимородок и беззлобно добавил. – Мужа учи.
– Он уже ученый, курит на лестнице.
– Сочувствую… Квартира-то… помощника одного. Он в санатории… Дедок старый… Мы ему путевку, он нам квартирку. А то мерзли бы сейчас на улице, как валенки Брунса<Брунс – капитан Сомов, один из сотрудников сменного наряда ОПС УФСБ по СПб и Ленинградской области, на замену которому прибыла группа капитана Зимородка. См. роман Д. Черкасова «Головастик. Свой среди своих» (прим. редакции).>. Похвалила бы своего начальника за сообразительность...
– Умница ты наш, Кляксонька. Что бы мы без тебя делали? Пропали бы, – напевно выдала Кира и фыркнула.
– Пропали бы, факт. И не ерничай с начальником. Начальство этого не любит…
Последние слова Зимородок произнес задумчиво и все тише, внимательно припав к биноклю.
Кира тотчас насторожилась и встала у окна, приложив руки козырьком к глазам, пытаясь хоть что-то разглядеть через расписанные ледяными узорами стекла. С минуту в комнате стояла тревожная тишина. Потом Клякса перевел дыхание, чуть откинулся в кресле:
– Так о чем мы?
– О тебе, любимом. О том, какой ты мудрый, благородный и заботишься о личном составе.
– Ложная скромность мне не присуща, все воспринимаю за чистую монету… А в процессе подхалимажа надо тонко чувствовать меру… Иначе звучит как издевательство. Начальство этого не любит…
– Ты это уже говорил.
– Говорил, – согласился капитан. – Я вообще говорлив не по годам. И умен.
– И откуда столько умища? – Кира разлила кофе по чашкам.
– Богатый армейский опыт… Еще часик поторчим – и отправлю тебя на базу. Сегодня получка, кто-нибудь из управы нагрянет, а у нас там бардак. А начальство…
– Начальство этого не люби-ит! – в тон ему пропела Кира.
– Ох, Кобра, – Зимородок назвал заместителя по оперативному позывному, – и всё-то ты знаешь...
– Опыт семейной жизни. Не меньше твоего армейского.
Капитан посмотрел на фосфоресцирующие стрелки наградных «командирских» часов, которые ему вручили семь лет назад за успешное задержание двух контрабандистов, повадившихся пересекать российско-финскую границу верхом на специально приученных к упряжи кабанах. Хрюкающий гужевой транспорт за раз перетаскивал, помимо седоков, по сотне килограммов груза, чем сильно подрывал чухонскую систему налогообложения крепкой алкогольной продукции. Ибо, как и двадцать, и тридцать лет назад, в Финляндию тащили водку.
Ночь задержания двух смышленых "контрабасов<Контрабас – контрабандист (жарг.).>" надолго запомнилась жителям приграничных районов.
Сначала кабаны нарвались на установленные хитроумным Зимородком со товарищи растяжки, чем вызвали целый фейерверк воющих сигнальных ракет.
Затем, обильно обгадившись от испуга, полутонные «пятачковидные», как их впоследствии обозвал начштаба округа, пустились в галоп, подбрасывая на своих могучих щетинистых холках вцепившихся в упряжь неудачливых нарушителей госграницы. Кабаны пронеслись сквозь припорошенные снежком кусты, оставив позади себя широкие просеки и разбросанные тут и там бутылки «Синопской», вывалившиеся из разорвавшихся мешков, протаранили невысокий заборчик, окружавший заставу Зимородка, и на полном ходу влетели под хлипкую деревянную вышку, с которой удивленно взирал на мир очнувшийся от шума и фейервека узбек-часовой.
Опоры вышки не выдержали.
К повизгиванию и похрюкиванию кабанов, истошным крикам наездников и матюгам Зимородка и К, бежавшим по следу раздвоенных копыт, присоединились треск рушащейся конструкции и вопль несчастного часового, враз утратившего всю свою среднеазиатскую невозмутимость.
Вышка упала аккурат на крышу фанерного сарайчика, приспособленного под общежитие для немногочисленного офицерского состава. Героический узбек, прижимающий к себе карабин СКС-45<СКС-45 – самозарядный карабин Симонова. Карабин разработан в 1944 г., принят на вооружение в 1945 г. Калибр – 7, 62 мм, масса снаряженная – 3, 9 кг, длина – 1020 мм, длина ствола – 520 мм, начальная скорость пули – 735 м/сек, емкость магазина – 10 патронов 7, 62х39 образца 1943 г., рабочая дальность стрельбы без оптического прицела – до 500 м, с оптикой – до 800 м.>с примкнутым штыком, легко пробил тонкую жесть и хлипкие стропила, и практически вертикально, словно был самонаводящейся ракетой, головой вниз вошел в нижнюю треть кровати, на которой вольготно, широко разбросав в стороны руки и ноги, раскинулся заместитель командира заставы по воспитательной работе. Зазубренный клинок старого штыка, повидавший на своем веку множество консервных банок, вспорол кальсоны майора в нескольких миллиметрах от его мужского достоинства, пронзил матрац и намертво застрял в досках пола, а голова караульного вошла точно в солнечное сплетение спавшего офицера...
Кабаны тем временем промчались через небольшой плац, сбили с ног выскочившего из столовой хлебореза, вновь проломили заборчик и ринулись в лес, оставив пограничникам в качестве трофея одного сорвавшегося с седла «контрабаса».
Пока заливающегося горючими слезами задержанного осматривал поднятый по тревоге фельдшер, тогда еще старлей Зимородок орлом взлетел на правое переднее сиденье видавшего виды "козла<Козел – УАЗ-469 (жарг.).>" с эмблемой погранвойск на дверцах, по-чапаевски взмахнул рукой и приказал водителю начать преследование. На задний диван набились еще четверо сослуживцев.
Изрыгающий клубы дыма русский внедорожник бодро запрыгал по склону оврага, огибавшего заставу с той стороны, куда ушли две свиньи и один «погонщик», успешно преодолел широкий участок целины, взобрался по довольно крутому откосу и вырвался на оперативный простор заснеженного поля.
В полукилометре от УАЗика резво шли два кабана. На глазок Зимородок определил их скорость километров в тридцать в час.
Заразившийся охотничьим азартом водитель притопил педаль газа и «козел», разбрасывая в стороны перемешанный со смерзшейся землей снег, пошел на перехват.
Гонка продолжалась почти сорок минут, в течение которых кабаны трижды сменили направление, пересекли по льду небольшое озерцо и сбили какой-то шлагбаум. Высунувшиеся в окна УАЗа пограничники пытались их остановить, засаживая длинными очередями в десятке метров перед розовыми пятачками, но все было тщетно, пока животные сами не выдохлись и не остановились у крашенной в синий цвет будочки.
Со спины одного из кабанов сполз обезумевший контрабандист и начал жадно лизать снег.
Дверь будочки осторожно отворилась и наружу высунулся перепуганный стрельбой финский полицейский, в живот которому тут же уставились стволы трех автоматов...
– Волану – греться. – скомандовал Клякса в микрофон портативной рации. – Дональд, на выход, перекрыть третий сектор. Морзик – на четвертый.
Схема наблюдения гатчинского рынка лежала у него на коленях, но он помнил ее наизусть и в мятый лист не заглядывал. Зимородок всегда тщательно готовился к операции и требовал того же от подчиненных.
– Мерзнут мальчишки? – спросила Кира, подавая наверх шефу поднос с кофе и пирожками.
– Я и сам тут скоро заледенею, – отмахнулся капитан. – А ты почему не ешь?
– Я на диете. – вздохнула Кира. – Начальство ведь любит стройненьких… Между прочим, стекло с вечера надо было намылить мылом. Тогда глазок не замерз бы. Не учили тебя этому в контрразведке?
– Я в СКР<СКР – служба контрразведки>пробыл всего год. А в погранвойсках как-то с окнами напряженка. Там, знаешь ли, больше барханы да сугробы. Если лес – считай, что повезло. Но я учту на будущее. Намылю хоть форточку.
Рация в тишине комнаты вдруг зафыркала, захрипела, будто кто-то давился сдавленным смехом.
– Постам доложить обстановку! – скомандовал Клякса, поспешно проглотив пирожок.
В эфире еще несколько секунд хихикали, потом ехидный голос разведчика Андрея Лехельта по прозвищу «Дональд» сказал:
– Морзик надел гипс не на ту руку, что с утра. Старушки у рынка крестятся…
– Вижу… Пусть идет как есть, не дергается. Поздно пить боржоми…
Кира улыбнулась.
– Не везет парню.
– Что значит – не везет?! – возмутился Зимородок. – Его убирать надо с постовой работы. Причем срочно! Он у меня вот где! – капитан провел ладонью по горлу. – Я до сих пор очки списать не могу...
Разведчик лейтенант Черемисов, он же Морзик, месяц назад, поспешая за объектом в толпе, обронил с носа специальные очки с встроенной системой связи и фотодокументирования. Очки, естественно, тотчас растоптали прохожие, а дотошная техническая служба управы по сию пору терзала Зимородка запросами и объяснительными о судьбе ценного технического устройства.
– Он за год грохнул пять объектов<Грохнуть объект – потерять, упустить (жарг.).>! У нас никогда такого не было...
Зимородок взял микрофон, сказал сухо, без эмоций:
– Старому – внимательней проверять сотрудников перед выходом на посты.
– Есть. – лениво откликнулся из первой машины оперуполномоченный Михаил Тыбинь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25