Эллен постаралась выбрать место по возможности подальше от него и, тоже присев, старательно одернула юбку. Разочарованный взгляд пастора переместился с колен на ее лицо.
– Надеюсь, вы придете в церковь в это воскресенье?
– Думаю, что нет. Я уважаю чужие верования, но придерживаюсь своих собственных.
– И каковы же они?
– Я пресвитерианка. – Эллен сама удивилась, с каким раздражением она это произнесла.
– Ближайшая пресвитерианская церковь – в Смитвилле.
– Я знаю.
Уинклер набрал в легкие побольше воздуха, отчего, казалось, весь раздулся, и патетически произнес:
– Это обитель грешников, рассадник ереси, гнездо ядовитых змей.
– Мне жаль, что вы так думаете.
– Она не даст вам того, в чем вы нуждаетесь.
– А в чем я нуждаюсь?
Будь Уинклер поумней, он бы уловил изменение ее тона, но и тогда, наверное, не внял бы прозвучавшему в голосе Эллен предостережению. Он подался вперед, жадно пожирая глазами ее лицо.
– В молитве. Епитимьи. Покаянии. Умерщвлении плоти...
На последнем слове его губы чуть помедлили, как будто смакуя его звучание, и холодная неприязнь сменилась у Эллен резким отвращением. Она решительно поднялась. Самообладание еще не вполне покинуло ее, но она чувствовала, что терпения хватит ненадолго.
– Ценю ваше участие, мистер Уинклер, но вы ошибаетесь: я не испытываю нужды ни в чем из того, что вы сейчас перечислили. А теперь, с вашего позволения...
Уинклер подошел к ней вплотную. Забавная подпрыгивающая походка делала его похожим на какое-то членистоногое насекомое. Когда горячее дыхание почти коснулось ее лица, Эллен инстинктивно отпрянула.
– Ну же, милая леди, вам нечего бояться. Я знаю, какие ходят разговоры, но, поверьте, не принимаю в расчет всю эту болтовню. Миссис Грапоу – добрая прихожанка и весьма благочестивая женщина, но ей не дано понять... э-э... определенных соблазнов... Вам еще не поздно отвернуться от Дьявола и обратиться к Богу. А я помогу. Я готов прийти в любое время дня... или ночи... чтобы предаться вместе с вами умерщвлению плоти.
На ее плечо легла потная ладонь. Вздрогнув от омерзения, Эллен отскочила.
– Пожалуй, вам лучше уйти.
– Ну же, не горячитесь. – Маленькие глазки горели вожделением. – У вас и без того хватает неприятностей, милая леди. Я не порицаю вас, – добавил он, запоздало ощутив растущий гнев Эллен. – Во всем виноват этот дом – прибежище греха. Он нуждается в изгнании дьявола: окурить все внутри и посыпать солью... Вы невиновны, но вам требуется моя помощь. Я помолюсь за вас. И шепну несколько слов... э-э... кому следует. Я могу многое сделать, вы же понимаете.
Он снова протянул руку. Эллен увернулась, решительным шагом проследовала к двери веранды и распахнула ее.
– Убирайтесь, – произнесла она ледяным тоном. – Или я вызову полицию.
Судя по выражению лица Уинклера, ему не впервые доводилось сталкиваться с подобными угрозами. Он неохотно подчинился, но на ступеньках крыльца обернулся, чтобы высказаться напоследок:
– Вы еще пожалеете! Это богобоязненный город, и мы не потерпим, чтобы такие, как вы...
Терпение Эллен лопнуло.
– Вон отсюда! – закричала она. – И не вздумайте возвращаться! Если я еще раз замечу поблизости вашу лицемерную физиономию, я...
Окончательно выйдя из себя, она схватила цветочный горшок.
Уинклер побледнел, поспешно развернулся и, припустив по тропинке, в мгновение ока исчез из виду.
Трясущаяся от ярости, Эллен ринулась в дом, изо всех сил хлопнув дверью. Она все еще меряла шагами пол, изобретая все новые проклятия на голову «этого ничтожества», когда звонок раздался снова. Почти надеясь, что это вновь Уинклер, Эллен решительно промаршировала в прихожую и рывком распахнула дверь. О, сейчас она выскажет ему, сейчас!.. Но на пороге стоял не священник. Там была ее дочь.
Несколько минут царила полная неразбериха. Когда, немного опомнившись, Эллен высвободилась из восторженных объятий Пенни, вопросы настолько переполняли ее, что она даже не знала, с какого начать. И вместо этого воскликнула:
– Боже мой, голубушка, как ужасно ты выглядишь!
– Премного благодарна! – ухмыльнулась Пенни. – Тебе не нравятся мои «видавшие Европу» джинсы? Разве до тебя не доходит, что все заплаты – мои трофеи? На левом колене лоскут из Парижа, а на заду – из Флоренции...
Эллен чуть отстранила дочь, разглядывая.
– Какой загар! Ты похожа на цыганку. Когда ты в последний раз мыла голову? И откуда ты выкопала эту жуткую футболку? Она на самом деле должна быть серой? Кроссовки совсем порвались: глянь – пальцы наружу. И похудела... О, ты выглядишь замечательно!
– Так-то лучше, – довольно сказала Пенни. Она улыбалась, но глаза у нее подозрительно блестели. – Эй, отдохни-ка на минутку от материнских восторгов и поблагодари Теда за то, что он меня сюда доставил.
В полном замешательстве Эллен долго жала руку Теду, веснушчатому рыжеволосому верзиле, ответившему вежливым отказом на ее приглашение зайти. Впрочем, она привыкла к бесконечной череде более-менее безымянных юношей, подвозивших Пенни в самые разнообразные места и милостиво отпускавшихся, когда необходимость в них отпадала. Этим ребятам ничего не стоило сделать крюк в лишнюю сотню миль – для друзей они были готовы на все, но к их родителям относились несколько настороженно. Хотя в данном случае отказ Теда мог быть продиктован элементарной тактичностью. Как только он ушел, мать с дочерью снова бросились друг другу в объятия.
И лишь несколько позже, когда поулеглось восторженное возбуждение от встречи и обшарпанные чемоданы Пенни были доставлены наверх, Эллен наконец получила возможность поговорить по-настоящему. Они уселись на кухне, и Пенни принялась поглощать все, что попадалось ей на глаза. На коленях у нее тихонько мурлыкала Иштар, время от времени хватая со стола оставленные без присмотра кусочки.
– А ты случайно ничего не пекла? – с трогательной надеждой в голосе спросила Пенни. – Весь месяц в Европе я мечтала о твоих булочках.
– Если бы я знала, что ты приедешь... Кстати, может ты перестанешь отмалчиваться и объяснишь, с чего вдруг поломала все наши планы и обрушилась, как снег на голову?
– Просто ужасно, как ты меня ненавидишь, – пожаловалась Пенни.
Эллен уже сновала по кухне, выкладывая на стол необходимые продукты. Бросив в кастрюлю кусок масла, она улыбнулась дочери:
– Булочки к ленчу.
– У меня уже ленч. – Пенни протянула руку за последним куском сыра, скармливая крошки Иштар. – Господи, как же хорошо дома. Знаешь, мамуля, Европа в самом деле изумительна, но здесь лучше. Ты, Иштар и этот чудесный дом...
– И сыр, и булочки...
– Мне было так одиноко, – серьезно сказала Пенни. – Эмерсоны – отличные ребята, но... На прошлой неделе я в Риме повстречала Джека.
Пачка сливочных тянучек выпала у Эллен из рук. К счастью, она еще оставалась нераспечатанной. Подняв ее, Эллен принялась выкладывать булочки на противень и вновь заговорила, только покончив с этим занятием:
– Что же он делал в Риме?
– Приехал на какое-то совещание. Когда я его увидела, то еще больше заскучала по дому. Слушай, мамуля, разве ты не соскучилась по всем нам? Хотя, полагаю, ты наслаждаешься покоем, уединением и вообще, как Джек говорит.
– У тебя ужасная грамматика. – Эллен сунула противень в духовку и включила таймер. – Что еще сказал Джек?
– Он выдал мне по первое число. Ты же знаешь, как он любит читать нотации. Он сказал, что я эгоистка, что не должна цепляться за тебя, а наоборот – позволить тебе жить собственной жизнью, как ты мне позволила. Что тебе это даже труднее, чем мне, но ты не хнычешь. Тебе было трудно, мамуля?
Эллен обняла хрупкие плечи дочери.
– Тебя устраивает такой ответ? – Она выпрямилась. – Ладно, хватит сантиментов. Я отведу душу, распаковывая твои чемоданы.
– Что будет... – тихонько протянула Пенни.
– Ты хочешь сказать, что после Европы ничего не стирала?
– Миссис Эмерсон пыталась склонить меня к этому, но я устояла. – Пенни легко вскочила на ноги, умудрившись заботливо подхватить кошку и аккуратно опустить ее на пустой стул. – Не спеши. Я сама их распакую: ты поседеешь, если увидишь кое-какие вещи.
И они обе бросились наверх наперегонки, заливаясь хохотом.
Насчет чемоданов Пенни не преувеличивала. Демонстративно зажав нос, Эллен с деланной брезгливостью двумя пальцами перекладывала в корзину грязные вещички, пока дочь вылавливала среди скомканных тряпок всевозможные подарки для каждого члена семейства, завернутые в папиросную бумагу. Предметом особой ее гордости оказался чудовищного вида галстук с аляповатым изображением собора Святого Петра – для Джека.
– Он нарисован специальной краской, – сообщила Пенни, удовлетворенно взирая на это варварство. – И светится в темноте.
– Джек будет в восторге.
– И обязательно его наденет.
– Не сомневаюсь... Почему ты не отдала это ему в Риме?
– Я купила его перед самым отъездом. Да и все равно Джек на следующей неделе приедет домой. Разве он не писал тебе?
– Писал.
– Он обещал, что позвонит прямо с порога. Он хочет, чтобы мы выбрались в Вашингтон и пообедали с ним.
– Мы? Значит, ты уже тогда собиралась нагрянуть?
– Знаешь, я тут подумала: пойду-ка я вымою голову, о'кей?
Поскольку этот процесс обычно занимал не меньше часа, у Эллен было достаточно времени, чтобы заняться приготовлением ленча. Хотя Пенни утверждала, что сыта по горло, Эллен не обольщалась по поводу отсутствия аппетита у своей дочери и как раз вынимала булочки из Духовки, когда зазвонил телефон.
– Норман! Как я рада, что ты вернулся.
– Судя по голосу, и впрямь. Это довольно лестно.
– Ну, у меня имеется еще одна причина. Пенни только что приехала.
Норман рассмеялся:
– Я знаю.
– Откуда?
– Весь город знает. Думаешь, эти бездельники, просиживающие стулья на веранде, пропустили бы хорошенькую девушку в ярко-красном спортивном автомобиле? Кто-то из них уже видел ее раньше и теперь узнал Я рад, что она здесь, Эллен.
– Я тоже. Мне хочется вас познакомить.
– Именно на это я и рассчитывал. Как насчет завтрашнего обеда? Если б я не понимал, что разговоров у вас накопилось на неделю, то пригласил бы прямо сегодня.
Эллен приняла приглашение с удовольствием. И вспомнила о Тиме лишь после того, как повесила трубку. Во-первых, ей стоило рассказать Норману о своем визите к Джиму Бишопу – иначе он может истолковать это как бесцеремонное вмешательство с ее стороны. А во-вторых – что она скажет Пенни про Тима? Наверняка о чем-то она уже упоминала в письмах. Эллен нахмурилась, пытаясь припомнить, о чем именно, но при таком количестве корреспондентов немудрено было запутаться. Нет, в подробности она явно не вдавалась.
От этих мыслей ее отвлекла Пенни, ворвавшаяся на кухню с мокрыми волосами, рассыпая брызги и издавая восторженные вопли при виде своего любимого лакомства. Они засиделись чуть не за полночь, и Пенни, не прекращая жевать, болтала без умолку, в красках описывая свои европейские приключения, так что Эллен даже при желании не сумела бы вставить ни словечка о том, что с ней здесь происходило.
Когда на следующее утро Эллен проснулась. Пенни уже куда-то исчезла. И появилась, только когда по всему дому разнесся аромат свежесваренного кофе. Она опять была одета в те же самые джинсы и драные кроссовки, вполне им под стать была и свободная рубашка из грубого небеленого полотна. С нежностью глядя на стройную фигурку и сияющее лицо дочери, Эллен решила, что Пенни хороша в чем угодно – даже в этих джинсах.
– Эта белая кошка – она чья? – спросила Пенни, облокачиваясь на кухонную плиту.
– Когда ты ее видела?
– Только что. Она сидела на ограде, но убежала, едва я подошла к дому. Ты ее подкармливаешь, правда? Не отпирайся, я тебя знаю.
– Ну, я действительно поставила в чашке немного сухого кошачьего корма возле забора, – созналась Эллен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Надеюсь, вы придете в церковь в это воскресенье?
– Думаю, что нет. Я уважаю чужие верования, но придерживаюсь своих собственных.
– И каковы же они?
– Я пресвитерианка. – Эллен сама удивилась, с каким раздражением она это произнесла.
– Ближайшая пресвитерианская церковь – в Смитвилле.
– Я знаю.
Уинклер набрал в легкие побольше воздуха, отчего, казалось, весь раздулся, и патетически произнес:
– Это обитель грешников, рассадник ереси, гнездо ядовитых змей.
– Мне жаль, что вы так думаете.
– Она не даст вам того, в чем вы нуждаетесь.
– А в чем я нуждаюсь?
Будь Уинклер поумней, он бы уловил изменение ее тона, но и тогда, наверное, не внял бы прозвучавшему в голосе Эллен предостережению. Он подался вперед, жадно пожирая глазами ее лицо.
– В молитве. Епитимьи. Покаянии. Умерщвлении плоти...
На последнем слове его губы чуть помедлили, как будто смакуя его звучание, и холодная неприязнь сменилась у Эллен резким отвращением. Она решительно поднялась. Самообладание еще не вполне покинуло ее, но она чувствовала, что терпения хватит ненадолго.
– Ценю ваше участие, мистер Уинклер, но вы ошибаетесь: я не испытываю нужды ни в чем из того, что вы сейчас перечислили. А теперь, с вашего позволения...
Уинклер подошел к ней вплотную. Забавная подпрыгивающая походка делала его похожим на какое-то членистоногое насекомое. Когда горячее дыхание почти коснулось ее лица, Эллен инстинктивно отпрянула.
– Ну же, милая леди, вам нечего бояться. Я знаю, какие ходят разговоры, но, поверьте, не принимаю в расчет всю эту болтовню. Миссис Грапоу – добрая прихожанка и весьма благочестивая женщина, но ей не дано понять... э-э... определенных соблазнов... Вам еще не поздно отвернуться от Дьявола и обратиться к Богу. А я помогу. Я готов прийти в любое время дня... или ночи... чтобы предаться вместе с вами умерщвлению плоти.
На ее плечо легла потная ладонь. Вздрогнув от омерзения, Эллен отскочила.
– Пожалуй, вам лучше уйти.
– Ну же, не горячитесь. – Маленькие глазки горели вожделением. – У вас и без того хватает неприятностей, милая леди. Я не порицаю вас, – добавил он, запоздало ощутив растущий гнев Эллен. – Во всем виноват этот дом – прибежище греха. Он нуждается в изгнании дьявола: окурить все внутри и посыпать солью... Вы невиновны, но вам требуется моя помощь. Я помолюсь за вас. И шепну несколько слов... э-э... кому следует. Я могу многое сделать, вы же понимаете.
Он снова протянул руку. Эллен увернулась, решительным шагом проследовала к двери веранды и распахнула ее.
– Убирайтесь, – произнесла она ледяным тоном. – Или я вызову полицию.
Судя по выражению лица Уинклера, ему не впервые доводилось сталкиваться с подобными угрозами. Он неохотно подчинился, но на ступеньках крыльца обернулся, чтобы высказаться напоследок:
– Вы еще пожалеете! Это богобоязненный город, и мы не потерпим, чтобы такие, как вы...
Терпение Эллен лопнуло.
– Вон отсюда! – закричала она. – И не вздумайте возвращаться! Если я еще раз замечу поблизости вашу лицемерную физиономию, я...
Окончательно выйдя из себя, она схватила цветочный горшок.
Уинклер побледнел, поспешно развернулся и, припустив по тропинке, в мгновение ока исчез из виду.
Трясущаяся от ярости, Эллен ринулась в дом, изо всех сил хлопнув дверью. Она все еще меряла шагами пол, изобретая все новые проклятия на голову «этого ничтожества», когда звонок раздался снова. Почти надеясь, что это вновь Уинклер, Эллен решительно промаршировала в прихожую и рывком распахнула дверь. О, сейчас она выскажет ему, сейчас!.. Но на пороге стоял не священник. Там была ее дочь.
Несколько минут царила полная неразбериха. Когда, немного опомнившись, Эллен высвободилась из восторженных объятий Пенни, вопросы настолько переполняли ее, что она даже не знала, с какого начать. И вместо этого воскликнула:
– Боже мой, голубушка, как ужасно ты выглядишь!
– Премного благодарна! – ухмыльнулась Пенни. – Тебе не нравятся мои «видавшие Европу» джинсы? Разве до тебя не доходит, что все заплаты – мои трофеи? На левом колене лоскут из Парижа, а на заду – из Флоренции...
Эллен чуть отстранила дочь, разглядывая.
– Какой загар! Ты похожа на цыганку. Когда ты в последний раз мыла голову? И откуда ты выкопала эту жуткую футболку? Она на самом деле должна быть серой? Кроссовки совсем порвались: глянь – пальцы наружу. И похудела... О, ты выглядишь замечательно!
– Так-то лучше, – довольно сказала Пенни. Она улыбалась, но глаза у нее подозрительно блестели. – Эй, отдохни-ка на минутку от материнских восторгов и поблагодари Теда за то, что он меня сюда доставил.
В полном замешательстве Эллен долго жала руку Теду, веснушчатому рыжеволосому верзиле, ответившему вежливым отказом на ее приглашение зайти. Впрочем, она привыкла к бесконечной череде более-менее безымянных юношей, подвозивших Пенни в самые разнообразные места и милостиво отпускавшихся, когда необходимость в них отпадала. Этим ребятам ничего не стоило сделать крюк в лишнюю сотню миль – для друзей они были готовы на все, но к их родителям относились несколько настороженно. Хотя в данном случае отказ Теда мог быть продиктован элементарной тактичностью. Как только он ушел, мать с дочерью снова бросились друг другу в объятия.
И лишь несколько позже, когда поулеглось восторженное возбуждение от встречи и обшарпанные чемоданы Пенни были доставлены наверх, Эллен наконец получила возможность поговорить по-настоящему. Они уселись на кухне, и Пенни принялась поглощать все, что попадалось ей на глаза. На коленях у нее тихонько мурлыкала Иштар, время от времени хватая со стола оставленные без присмотра кусочки.
– А ты случайно ничего не пекла? – с трогательной надеждой в голосе спросила Пенни. – Весь месяц в Европе я мечтала о твоих булочках.
– Если бы я знала, что ты приедешь... Кстати, может ты перестанешь отмалчиваться и объяснишь, с чего вдруг поломала все наши планы и обрушилась, как снег на голову?
– Просто ужасно, как ты меня ненавидишь, – пожаловалась Пенни.
Эллен уже сновала по кухне, выкладывая на стол необходимые продукты. Бросив в кастрюлю кусок масла, она улыбнулась дочери:
– Булочки к ленчу.
– У меня уже ленч. – Пенни протянула руку за последним куском сыра, скармливая крошки Иштар. – Господи, как же хорошо дома. Знаешь, мамуля, Европа в самом деле изумительна, но здесь лучше. Ты, Иштар и этот чудесный дом...
– И сыр, и булочки...
– Мне было так одиноко, – серьезно сказала Пенни. – Эмерсоны – отличные ребята, но... На прошлой неделе я в Риме повстречала Джека.
Пачка сливочных тянучек выпала у Эллен из рук. К счастью, она еще оставалась нераспечатанной. Подняв ее, Эллен принялась выкладывать булочки на противень и вновь заговорила, только покончив с этим занятием:
– Что же он делал в Риме?
– Приехал на какое-то совещание. Когда я его увидела, то еще больше заскучала по дому. Слушай, мамуля, разве ты не соскучилась по всем нам? Хотя, полагаю, ты наслаждаешься покоем, уединением и вообще, как Джек говорит.
– У тебя ужасная грамматика. – Эллен сунула противень в духовку и включила таймер. – Что еще сказал Джек?
– Он выдал мне по первое число. Ты же знаешь, как он любит читать нотации. Он сказал, что я эгоистка, что не должна цепляться за тебя, а наоборот – позволить тебе жить собственной жизнью, как ты мне позволила. Что тебе это даже труднее, чем мне, но ты не хнычешь. Тебе было трудно, мамуля?
Эллен обняла хрупкие плечи дочери.
– Тебя устраивает такой ответ? – Она выпрямилась. – Ладно, хватит сантиментов. Я отведу душу, распаковывая твои чемоданы.
– Что будет... – тихонько протянула Пенни.
– Ты хочешь сказать, что после Европы ничего не стирала?
– Миссис Эмерсон пыталась склонить меня к этому, но я устояла. – Пенни легко вскочила на ноги, умудрившись заботливо подхватить кошку и аккуратно опустить ее на пустой стул. – Не спеши. Я сама их распакую: ты поседеешь, если увидишь кое-какие вещи.
И они обе бросились наверх наперегонки, заливаясь хохотом.
Насчет чемоданов Пенни не преувеличивала. Демонстративно зажав нос, Эллен с деланной брезгливостью двумя пальцами перекладывала в корзину грязные вещички, пока дочь вылавливала среди скомканных тряпок всевозможные подарки для каждого члена семейства, завернутые в папиросную бумагу. Предметом особой ее гордости оказался чудовищного вида галстук с аляповатым изображением собора Святого Петра – для Джека.
– Он нарисован специальной краской, – сообщила Пенни, удовлетворенно взирая на это варварство. – И светится в темноте.
– Джек будет в восторге.
– И обязательно его наденет.
– Не сомневаюсь... Почему ты не отдала это ему в Риме?
– Я купила его перед самым отъездом. Да и все равно Джек на следующей неделе приедет домой. Разве он не писал тебе?
– Писал.
– Он обещал, что позвонит прямо с порога. Он хочет, чтобы мы выбрались в Вашингтон и пообедали с ним.
– Мы? Значит, ты уже тогда собиралась нагрянуть?
– Знаешь, я тут подумала: пойду-ка я вымою голову, о'кей?
Поскольку этот процесс обычно занимал не меньше часа, у Эллен было достаточно времени, чтобы заняться приготовлением ленча. Хотя Пенни утверждала, что сыта по горло, Эллен не обольщалась по поводу отсутствия аппетита у своей дочери и как раз вынимала булочки из Духовки, когда зазвонил телефон.
– Норман! Как я рада, что ты вернулся.
– Судя по голосу, и впрямь. Это довольно лестно.
– Ну, у меня имеется еще одна причина. Пенни только что приехала.
Норман рассмеялся:
– Я знаю.
– Откуда?
– Весь город знает. Думаешь, эти бездельники, просиживающие стулья на веранде, пропустили бы хорошенькую девушку в ярко-красном спортивном автомобиле? Кто-то из них уже видел ее раньше и теперь узнал Я рад, что она здесь, Эллен.
– Я тоже. Мне хочется вас познакомить.
– Именно на это я и рассчитывал. Как насчет завтрашнего обеда? Если б я не понимал, что разговоров у вас накопилось на неделю, то пригласил бы прямо сегодня.
Эллен приняла приглашение с удовольствием. И вспомнила о Тиме лишь после того, как повесила трубку. Во-первых, ей стоило рассказать Норману о своем визите к Джиму Бишопу – иначе он может истолковать это как бесцеремонное вмешательство с ее стороны. А во-вторых – что она скажет Пенни про Тима? Наверняка о чем-то она уже упоминала в письмах. Эллен нахмурилась, пытаясь припомнить, о чем именно, но при таком количестве корреспондентов немудрено было запутаться. Нет, в подробности она явно не вдавалась.
От этих мыслей ее отвлекла Пенни, ворвавшаяся на кухню с мокрыми волосами, рассыпая брызги и издавая восторженные вопли при виде своего любимого лакомства. Они засиделись чуть не за полночь, и Пенни, не прекращая жевать, болтала без умолку, в красках описывая свои европейские приключения, так что Эллен даже при желании не сумела бы вставить ни словечка о том, что с ней здесь происходило.
Когда на следующее утро Эллен проснулась. Пенни уже куда-то исчезла. И появилась, только когда по всему дому разнесся аромат свежесваренного кофе. Она опять была одета в те же самые джинсы и драные кроссовки, вполне им под стать была и свободная рубашка из грубого небеленого полотна. С нежностью глядя на стройную фигурку и сияющее лицо дочери, Эллен решила, что Пенни хороша в чем угодно – даже в этих джинсах.
– Эта белая кошка – она чья? – спросила Пенни, облокачиваясь на кухонную плиту.
– Когда ты ее видела?
– Только что. Она сидела на ограде, но убежала, едва я подошла к дому. Ты ее подкармливаешь, правда? Не отпирайся, я тебя знаю.
– Ну, я действительно поставила в чашке немного сухого кошачьего корма возле забора, – созналась Эллен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38