— Прошу, пройдите в мой офис, — изобразил он гостеприимство, хотя с большим удовольствием спровадил бы за ворота «доброго дядюшку» вместе с его наглыми шестерками. — Извините, но я ведь не знал, с кем имею дело.
В сопровождении инженера «друг» Басова важно, посмеиваясь про себя, поднялся в вагончик. Водитель остался сидеть в машине. Телохранитель дружески похлопал Деева по плечу, вытряхнул из пачки дорогую сигарету. Вдохновленный только-что полученной платой за нанесенные ему оскорбления, охранник охотно закурил.
— И мои извинения тоже прими, дружан. Каюсь, поспешил. Но сам должен понимать, хозяева ценят нас не за базар — за действия.
— Понимаю, — быстро закивал Деев, мечтая об еще одном ударе в солнечное сплетение с соответствующей «платой». — Я — такой же, как и ты… подневольный.
Беседа двух охранников медленно, спотыкаясь и покачиваясь, двинулась по привычной для обоих дорожке…
В прорабской Ханжа внимательно осмотрел развешанные чертежи, завистливо покашлял. Дескать, вот как живут простые российские банкиры! А тут приходится изворачиваться, вертеться юлой, зарабатывая на краюху хлеба, намазанную маргарином.
Присел к столу, жестом приказав Машкину занять место напротив.
— Ничего не скажешь, развернулся Альфред, — пропищал он, небрежно проведя рукой по картинкам. — Не особняк — самый настоящий дворец… Ну, погоди, дружище, — погрозил пальцем приокрытому окну. — Сошлешься на финансоые трудности своего банка — ни в жизнь не поверю… Когда хозяин пообещал наведаться?
Машкин пожал плечами.
— Не говорил… А вы бы заехали в его офис!
— Был, приятель, заезжал. Секретарша сказала: на даче, мол, вот я и наведался. Значит, Альфредик и меня обманул и собственную секретаршу. Стыдно так делать — могут шутника поставить в угол… Впрочем, чего не простишь близкому человеку, — Ханжа помолчал, будто сомневался — стоит ли довериться басовской шестерке. — Недосуг мне гоняться за твоим боссом, дружище, как сейчас выражаются, время — баксы. Поэтому очень прошу оказать мне маленькую услугу… Сделаешь?
Машкин с готовностью закивал. С таким усердием — шею заломило. Достал из ящика стола чистый блокнот, прикрыл его ручкой, вопросительно уставился на хозяйского дружка. Дескать, диктуйте, вообще-то, на память не жалуюсь, но все же лучше записать.
— Обязательно сделаю. Можете не сомневаться.
— Вот и ладно, вот и хорошо. Я в долгу не останусь, — Ханжа выразительно потряс над головой пухлым бумажником. Но не открыл его, не отслюнявил желанные банкноты — снова возвратил во внутренний карман пиджака. — Скажешь хозяину: приезжал Ханжа — кликуха у меня такая, не удивляйся — просил передать привет. И еще — если через три дня я не получу своих процентов — Альфред знает каких именно — у него могут случиться серьезные неприятности. Что за неприятности — ему тоже известно.
Последние слова выданы с расстановкой. Писклявый голос неожидано погустел, превратился в предупреждающее ворчание дворового пса, готового укусить. Федор Иванович ощутил дрожь в коленках, зачесалось между лопатками, закружилась голова. Кажется, перед ним еще один человек, ненавидящий хозяина. Удивительно, что Басов еще не утонул в вонючей трясине всеобщей ненависти…
— Ска…жу, — в два приема осилил Машкин короткое слово.
— Конечно, скажешь, — рассмеялся Ханжа. — Деваться тебе некуда… Ну, все, мне пора.
Он легко поднялся с табурета, пританцовывая пошел к выходу. Возле двери неожиданно остановился, ладонью ударил себя по лбу.
— Чуть было не позабыл!
Снова извлек из бокового кармана твидового пиджака бумажник, небрежно отсчитал пять бумажек по двадцать баксов, подумал, добавил еще две. Не положил на стол — небрежно бросил к ногам прораба.
И ушел.
За окном заработал двигатель «форда». Деев предупредительно распахнул ворота, придерживая створки, подобострастно откланялся…
Долгие вечера, когда читать надоело, мечтать о будущей обеспеченной жизни — тем более, Машкин развлекался беседами с охранниками. Иногда — скучными, чаще — бестолковыми. Лишь бы убить медленно тянущееся время. Образно говоря, мужики лениво чесали застоявшиеся языки. Инженер вспоминал благостные дни службы в министерстве, собеседник — толстый и язвительный Сашка Деев — ничего не вспоминал, просто издевался над лысым прорабом.
— Не обломится тебе, Иваныч. — посмеивается он, дымя невесть какой по счету сигаретой. — Бабенка только заманивает прорабишку, а балуется с другими… Да и какой с тебя толк — хилого, плешивого, в карманах — одни дырки. То ли дело детективный любовничек. Мужик хваткий, здоровенный. От такого и удовольствие в постели получишь, и бабки заработаешь…
Удивительное сочетание: три охранника и три Сашки: Сашка Деев, Сашка Курцев и Сашка Галкин. Одинаковые и в то же время разные парни. Одинаковые — по насмешливым подначкам, разные — по внешности. Толстый Деев, длинный, щуплый Курцев и низкорослый, похожий на бочонок, поставленный на попа, Галкин.
— Не нуждаюсь, — бормочет Машкин, делая вид, что углубился в разглядывание давно изученного до мельчайшей цифры и пунктирной линии чертежа. — Не молодой жеребенок, как ты, обойдусь…
— Не скажи, баба любому мужику нужна. Только один отнекивается, как ты, к примеру, другой соглашается… Ежели честно, с удовольствием рога бы наставил нашему упырю.
Значит, подмеченный Машкиным во время приезда на стройку Басова с гостями злобный взгляд Деева — не придуманный миф, не фантазия. Еще один ненавидящий хозяина человек? Сколько их, жаждущих «крови» банкира! За что они так его ненавидят?
Ну, ладно, худой очкарик — конкурент, перешел Басов ему дорожку, перехватил выгодное дельце — можно понять…
Ханжа? Тоже объяснимо: между банкиром и явным бандитом завязаны какие-то сложные узелки. По слухам, все фирмы и компании, связанные с финансами либо торговлей, так или иначе повязаны с мафией. Угрожающий банкиру «серьезными неприятностями» Ханжа — наверняка какой-нибудь авторитет.
Жена? Впрочем, с женой тоже ничего таинственного — нет у бабы счастья в семейной жизни, не устраивает ее шестидесятилетний супруг, вот и злится. От злости до ненависти — полшага.
А Деев по какой причине злобствует? Вообще-то, отношения, сложившиеся между хозяином и его окружением, не должны интересовать прораба, но любит Федор Иванович покопаться во внутренностях других людей, получает от этих «операций» немалое удовольствие.
— За что ты не любишь хозяина? Ведь охраняешь, получаешь зарплату… Что Басов сделал тебе плохого?
— Охрана — работа. Сам понимаешь, опасная. За нее и платят… За что не люблю? А за что, спрашивается, облизывать паразита, паука, мать его перемать? Раньше как было? Все получали примерно одинаково. Хватало. Не спорю, шиковали партийные боссы, высокие чины. Так им и положено по штату шиковать, делали это не за наш счет… Разве сейчас не шикуют? Только уже за наши денежки, кровные, заработанные… Погляди на того же упыря…
Разговор — поздно вечером, когда работяги покинули территорию стройки, нет ни свидетелей, ни слушателей, никто не сообщит в госбезопасность, не подставит. Беседа — не в сторожевой будке — там неуютно, наплевано, грязно — в ухоженном «кабинете» прораба, который Машкин два раза в день подметает, моет полы, освобождает рабочий стол от многочисленных бумаг — отработавшей макулатуры.
Да и развешанные по стенам чертежи способствует интересному обмену мнениями, навевают этакое деловое настроение. Деловое и доброжелательное.
— Но все это не причина для ненависти…
— А кто тебе сказал, что я ненавижу? — искренне удивился Деев, закуривая очередную сигарету. — Просто иногда хочется совместить приятное и полезное: пощупать сдобную бабенку и наставить рога упырю. Первое — для тела, второе — для души.
И снова в Машкине проснулось предчувствие чего-то ужасного. Он, снова принялся раздумывать над ситуацией, в которую он никак не впишется и которая просто не может завершиться спокойно и «цивилизованно». Ибо построена эта ситуация на всеобщей ненависти и злобе.
Любовник жены увертливо подводит Любовь Трофимовну к мысли освободиться от супруга. Костлявый финансист прожигает Басова ненавидящими взглядами. Тут все ясно и понятно — борьба за богатство, следовательно — за власть. Ну, а Дееву за что ненавидеть хозяина? Может быть, когда-нибудь схлестнулись дорожки банкира и охранника, насолил Басов парню, вот тот и исходит злостью.
Машкин осуждающе покачал головой.
— Жеребенок ты еще, парень, жизни не знаешь — не ушибался, синяков не получал. Вот и прыгаешь. Пока ноги не переломают. Вместе с башкой.
В ответ на «жеребенка» Сашка презрительно фыркнул и укрылся в своей грязной сторожке. Предельно ехидное сравнение явно не понравилось охраннику и он решил не развивать опасной темы. У лысого прораба язык — настоящий наждак, так надерет самолюбие — долго будет чесаться и болеть…
Второй охранник, Сашка Курцев, наоборот, превозносил хозяина, восторгался его успехами. И, конечно, завидовал.
— Мы живем старыми мерками, — укоризненно говорил он, сидя рядом с прорабом и попивая из жестянки импортное пиво. — Жизнь повернулась другой стороной, возврата к старому не будет. Как бы на этот возврат не рассчитывали замшелые старички. Побольше таких, как Басов — жизнь полегчает. Он же не для себя старается — много ли надо мужику в его возрасте?
— Не для тебя же…
— Для меня — тоже! — азартно закричал длинный Сашка, отбрасывая опустевшую жестянку. — И для тебя, и для наших родителей…Работу дает — раз, платит не по разным тарифам-ставкам — солидно. Два… Чего еще желать работягам?
Третий Сашка, низкорослый с крупной головой, посаженной на короткую шею, не философствовал, в дискуссии с прорабом не вступал, отделывался короткими, как он сам, замечаниями. Да, нет, может быть — весь разговор. Все ему — до фени, до лампочки, до прошлогоднего снега. Была бы жратва повкусней, девки — посдобней, шмотки — понарядней. Запросы на уровне пещерного жителя первобытных времен.
Почему-то Машкину больше других по душе толстый Сашка с его ненавистью к хозяину. Ибо эта ненависть сродни таким же чувствам жены банкира, его конкурентов, Ханжи. Нечто типа сложившегося «общественного» мнения. А уж это самое «общественное» мнение — сила, пренебрегать которой не просто вредно, но и опасно. Даже в самое-самое архидемократическое время, унизанное, будто блестящими игрушками на новогодней елке, всяческими правами человека.
Лично Федор Иванович не думает ни о чем, не примыкает ни к чьему мнению, кроме своего, накрепко запертого внутри. Так уж у него выработалось в чиновничьем прошлом, когда он всей душой принял основополагающий принцип госслужбы: ты — начальник, я — дурак, я — начальник, ты — дурак. Лучше быть богатым дураком, нежели нищим умником.
Он не поддакивал ни одному из саш, задавал безразличные и необидные вопросы, внимательно вслушивался в интонации оппонентов и собеседников.
Единственно, что коробило — насмешки толстого Сашки над, якобы, несбывшимися надеждами инженера подмять под себя жену хозяина. Было в этом нечто обидное, ущемляющее мужское достоинство Машкина. А то, что охранник поливал потоками мутной брани Басова — его дело и его… ответственность. Слушатель-прораб — в стороне.
Что же касается сдобной кокетки — Любоньки, Деев в чем-то прав. Несмотря на солидный свой возраст — почти сорок, и наличие семьи — жена и двое детей проживают в одиночестве на Сретенке, Федор Иванович не остался равнодушным к прелестям жены банкира. Даже с учетом ее близких отношений с детективом. Возможно, не только с ним. Слишком уж сексуальная бабенка, мужики летят на нее, как мухи на мед, видят — отказа не предвидится.
А чем хуже остальных Машкин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38