— Обязательно посоветую Тишке больше тебя никуда не послать. Если он не хочет лишиться талантливого извозчика… Ну, и трусишка же ты, Коля-Николай! Как сердечко? Валидол не требуется?
Отшучиваться, опровергать нелестное мнение не было сил. Я будто вышел из парной.
Погода в Самарканде оказалась жаркой. Пришлось отправить в сумку джинсовую куртку и остаться в одной футболке. Любаша тоже облегчила свой наряд — вместо закрытой блузки на ней, будто по волшебству, появилась мужская безрукавка, выпущенная поверх брюк. Если убрать роскошные длинные волосы — мальчишка-озорник, оглядывающий перрон в поисках мороженого.
Вышли из вагона, огляделись. Я достал пачку сигарет, предложил девушке.
— «Пегас»? Не стыдно, господин инженер, курить плебейские сигареты? Нынче от них даже пацаны отворачиваются.
Она торжественно, будто выполняя ритуал, вытащила из карманчика саквояжа пачку «Мальборо». В вагоне я старался курить в коридоре, не задымлять воздух в купе, поэтому не знал замашек попутчицы.
Стыдливо засунул в карман «плебейский» «Пегас» и взял из рук девушки аристократическое курево.
Закурили.
Обычная картина, не вызывающая подозрений у самого опытного сыщика. Молодая пара ожидает встречающих, а они запаздывают.
— Здорово, племянники!
Мужчина среднего возраста в такой же футболке, как у меня. Кустистые брови, приветливый взгляд слегка раскосых глаз. Никаких особых примет, ничем не отличить от десятков мужчин, выходящих из вагонов либо прогуливающихся по перрону.
— Здравствуй, дядюшка, милый, — Любаша картинно взметнула руки на жирные плечи незнакомца. — А мы тебе привезли подарочек от брата…
— Люблю подарки… Спасибо братишке, и тебе… Незнакомец взял таинственный портфель и, не оглядываясь по сторонам, двинулся к выходу из вокзала. Мы с Любашей, будто скованные наручниками, пошли следом. На привокзальной площади — толпы людей, масса машин. Но дядя двинулся не к остановке общественного транспорта и не к площадке, где стояли легковушки, — к чахлому скверику.
Он отыскал свободную лавочку, присел и взялся за портфель.
— Любопытно, что за подарочек вы доставили?… Кстати, люблю не только получать, но и одаривать…
Не переставая говорить, «дядя» извлек из кармана брюк ключик, неторопливо открыл оба замка, достал из портфеля упакованный в оберточную бумагу пакет, тщательно оглядел его и положил в свою сумку.
А я— то, идиот, хотел проверить содержимое портфеля! Спасибо Любаше, не разрешила. Как повел бы себя дядюшка, заметив следы взлома?
Между тем незнакомец положил в похудевший портфель свой пакет. Тоже завернутый в серую бумагу, но размером поменьше…
— Поезд — через три часа. Погуляйте, перекусите в ресторане. Вот вам конверт. В нем — билеты и деньги… Для пущей важности сейчас возьмем такси, покатаемся. В городе я исчезну, таксист отвезет вас обратно… Очень прошу, племяннички, не привлекайте лишнего внимания.
К вечеру мы с Любашей ехали обратно в Москву. В таком же купе, но в другом вагоне, с другими проводниками. На сердце полегчало — дело сделано. Вернусь домой — положу деньги и самый престижный банк под самые высокие проценты.
И все же интересно, что было в портфеле и чем одарил «дядюшка» своего «братца»?

Глава 4
1
Вошкин прилип ко мне мушиной липучкой. Делал он это с такой откровенной наглостью, что я поневоле терялся и не мог отказать следователю в очередной бесплатной услуге.
Заявится вечером, многословно извинится перед Ольгой за назойливость, сошлется на крайнюю необходимость переговорить с ее мужем «по секрету».
— Поверьте, уважаемый Николай Иванович, только очередная беда заставляет нарушить ваш покой… Нет, нет, ни в коем случае! — отмахивается он обеими руками, когда Ольга примется расставлять на столе кофейные чашечки. — Я — на минуту, не больше, дела заели. Столько развелось преступлений — не успеваешь разгребать завалы… Вот я и говорю, — понизив голос, продолжает он монолог, после того как жена покидает комнату. — Очень уж запутанное дело у вашей сестры. Я ощущаю искреннюю привязанность к семейству Черновых. Иван Васильевич — чудесный человек, ваша мать — редкая женщина, добрая, заботливая… А уж о сестрице и говорить нечего — взяла у отца с матерью самые лучшие их качества… Но к сожалению… Вошкин умолкает, многозначительно поглядывает на закрытую дверь. Я поднимаюсь, и плотней закрываю ее.
— К сожалению, следствием выяснены некоторые факты, говорящие о том, что Серафима Ивановна так или иначе связана с преступной группировкой, виновной в краже изотопа… Я далек от мысли обвинить ее в краже, но… войдите в мое положение.
Меня могут обвинить в пособничестве, необъективности. Ведь это я настоял на освобождении Серафимы Ивановны из тюрьмы под подписку…
— Вы хотите сказать…
— Ничего сказать я сейчас не могу. К тому же голова забита другим. Снова мой «жигуль» забарахлил. Что-то в нем скрипит, двигатель работает с перебоями… Знаете, как это действует на нервы! А нервы у нас, у следователей, и без того напряжены — все мы, в той или иной степени, психопаты… Вот и думаю иногда: зачем тебе, Сергей, лишнее брать на плечи? Положено сидеть подследственной в изоляторе до завершения следствия — пусть сидит… Так нет же…
Скрепя сердцем я соглашался посмотреть, что у «жигуля» скрипит и почему движок работает неустойчиво. Жалобы на машину видоизменялись. То скорость не набирает, то масло жрет так, что впору последние портки продать, то расход бензина сумасшедший… Соответственно с объемом работ по устранению неполадок растет количество фактов и фактиков, привязывающих Фимку к грабителям.
Со временем аппетиты Вошкина росли. Его уже не удовлетворяло, что моими стараниями древняя машина превратилась в новую. Он не интересовался, откуда я беру запчасти, которые приходилось приобретать за собственные деньги на авторынке. Я откровенно побаивался замены движка либо кузова. Плакали тогда заработанные у Тихона денежки.
Однажды Вошкин пришел ко мне домой в расстроенных чувствах. Не стал извиняться перед Ольгой за непрошеное вторжение, безразлично принял из ее рук чашечку с кофе, нацелился на выставленный торт.
— Боюсь, очень боюсь за судьбу Серафимы Ивановны, — скорбно оповестил он. — Как бы не пришлось ей возвратиться и камеру… Последние данные не в ее пользу…
— Снова забарахлил «жигуль»? — невежливо спросил я. — Что с ним случилось?
— Нет, нет, с машиной, слава Богу, все в порядке… Тут совсем другое… Если не ошибаюсь, ваш отец по профессии каменщик, и неплохой…
— Говорят, классный, — подтвердил я, теряясь в догадках о необычном интересе следователя к профессии бати. — Что произошло?
— Вообще я не имею права открывать секреты следствия, но для вас их не существует… Задержан человек, подозреваемый к краже изотопа. При допросе признался, что шайку навела на лабораторию института некая лаборантка. Даже дверь открыла во время ночной смены, охранную сигнализацию выключила… Понимаете?… Ужас!… Фамилии лаборантки подследственный не назвал, но по его описанию она удивительно походит на Серафиму Ивановну… Я бы, конечно, докопался до истины, но мешает крайняя занятость… Понимаете, задумал построить себе небольшой домик в деревне… на самом краю… Капитальный коттедж, из кирпича. Можно, конечно, поработать самому, но — руки растут не из того места, больше привыкли к ручке и пишущей машинке, чем к мастерку… Не мог бы помочь мне Иван Васильевич?
До чего же захотелось мне взять вымогателя за грудки, тряхнуть так, чтобы из него вывалились все тайны следствия… С трудом удержался… Да и что даст силовое воздействие? После него Фимка мигом окажется в камере, и Вошкин так поведет следствие, что организует ей максимальный срок…
Пожаловаться начальству? Тоже опасно. Разговор происходит с глазу на глаз, докажи, что ты не выдумал. Кроме того, опытного следователя от работы не отстранят — очень уж удобен, трудно таких подобрать или вырастить… Опять же, отыграются на сестре…
— Ладно, потолкую с отцом…
Когда я передал Ольге последнюю беседу с Боткиным, она восхитилась:
— Вот это настоящий мужик! Счастливая у него жена, купается в деньгах, ни о чем не заботится, муж обеспечивает ее. Был быты таким оборотистым — жили бы себе, ни в чем не знали недостатка!
Всю ночь она не спала — пилила меня, зудела над ухом, будто надоедливая муха… Хламида, кисель на воде, учись у настоящих людей жить!…
Через час — новый толчок в плечо.
— Бесчувственный ты, Колька, человек. Только и знаешь есть и спать. Сойдись с этим следователем поближе, поучись у него… Знаешь что, пригласи как-нибудь твоего Вошкина к обеду. Побалдеем,
поговорим…
Идеи сыплются из Ольги, как из худого мешка. Так и не дала уснуть.
Вечером, прямо с работы, я отправился к родителям. Отец отмывался под душем, фыркая на всю квартиру. Делал и это на удивление выразительно. То выражал недовольство слишком горячей водой, то возмущался истрепанной мочалкой, то блаженствовал, подставляя под струи воды намыленную голову.
Еще в детстве мы с Фимкой научились распознавать отцовское фырканье, потихоньку посмеивались, передразнивали. Потихоньку — потому что мать всегда и во всем горой стояла за мужа, щедро отпускала дерзким чадам крепкие подзатыльники.
Вот и сейчас, заметив мою насмешливую улыбку, взъерошилась. Обошлось, конечно, без подзатыльника — вымахал сынок в полтора материнского роста, но осуждающе покачала головой:
— Вот появятся у тебя, наконец, дети, поймешь, каково видеть ухмылки да насмешки. Отец всю жизнь горбатился ради вас с Фимкой, лишнюю рюмку не выпил, лишний кусок в рот не положил. А вы — хиханьки да хаханьки…
— Я что, мама, я — ничего… Просто батя так фыркает, ну, словно морж какой… Давно он моется?
— С полчаса…
Понятно, значит, раньше чем через час в комнате не появится. Знакомы мне отцовские привычки досконально. Мыться-купаться не менее полутора часов, обедать — минимум сорок-пятьдесят минут, читать перед сном газету — час, не больше и не меньше.
Бессонная ночь давала о себе знать. Потянулся я и прилег на диванчик. Это — отцовское место, мать спит на кушетке. Сколько раз я пытался уговорить родителей приобрести солидную двухспальную кровать — куда там! Отец, посмеиваясь, ссылался на возраст, когда приходится отдыхать подальше от женщины, мать отмахивалась, стыдливо прикрывая рот краешком передника.
— Притомился, сынок?… Погоди, подушку подложу под голову, чай, поудобней будет… Подремли, пока отец не выйдет, понежься. Дома, небось, Ольга не дает послабления, придумывает работу. Где и подремать, как не у отца с матерью…
Под негромкий, ласковый материнский говорок я незаметно уснул. Да так крепко, что не заметил, как минуло время отцовского купания. Разбудил меня его густой бас.
— Дома не спится? У родителей отсыпаешься, бездельник! — бурчал отец, вытирая голову мохнатым полотенцем. — Нет того, чтобы поговорить, помочь. Ну, почему нам с матерью не везет с детьми? Одна под надзором ходит, второй — отрезанный ломоть… Что скажешь, парень, зачем пожаловал? На материнские хлеба?
Стараясь говорить максимально спокойно, я передал отцу разговор с Вошкиным. Не забыл упомянуть и о собственном вкладе в безопасность сестры — систематический ремонт следовательского «жигуленка». Сказал и о постоянных, завуалированных угрозах Вошкина в адрес Фимки. Все в его руках. Посадит сеструху — никакими мольбами ее из тюрьмы не вызволить…
Против ожидания батя не вспылил, не обрушил на голову вымогателя лавину крепких слов. Видно, подействовали мои предположения о всемогуществе Вошкина.
— Похоже, дело — табак. Придется мне покорячиться на ментовской дачке, ничего не поделаешь. Но одному гнать кладку несподручно, не по возрасту и не по силенкам… Подмогнешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33