Выметайся из купе!
Владька посерел, на фоне этой серости еще больше выросли веснушки, конопушки, рытвинки нечистой его кожи. Он медленно угрожающе поднялся с кресла, рука скользнула в карман… Что там, пистолет или нож? Я подстерегал каждое движение парня… Сейчас перехвачу запястье, крутану на излом.
— Коленька, стой на месте, — спокойно предупредила меня Любаша. — Он же первостатейный трус. Смотри — коленки дрожат… Думаешь, он нож ищет в кармане? Как бы не так! Носовой платок потребовался — сопли вытереть! — Она приподняла пистолет — теперь он смотрел прямо в лицо Владьки. — Еще раз повторить? Выметайся! И чтобы впредь сюда не входил. Никогда! Возвратимся в Москву — устрою разборку. На глазах твоего хозяина! Вон, скотина!
И Владька ушел. Не поворачиваясь спиной к грозной противнице — пятясь задом. Я посторонился, пропустил его, задвинул дверь, повернул ручку замка.
Любаша отбросила пистолет и вдруг зарыдала. Беззвучно закрыв лицо руками, содрогаясь всем телом.
Негодяй… Подонок… Господи, какой же он мерзавец!…
Дать бы ей валерьянки — ее нет. Даже сбегать за водой я не мог — нельзя оставлять плачущую девушку. Я сел рядом, обнял ее за плечи.
— Ну что ты, милая, родная… Успокойся, он ушел… Я тебя не дам в обиду…
Девичьи руки легли мне на плечи, мокрое от слез лицо приблизилось к моему, губы раскрылись.
— Коленька, что же мне делать?… Что делать?…
Ничего не понимая, не желая понимать, я приник к раскрытым губам, ощутил встречный поцелуй… Рука заскользила по блузке, расстегивая неподатливые пуговицы…
Но Любаша вдруг отшатнулась, застонала, локтями уперлась мне в грудь.
— Не надо, Коленька… Прошу, не надо… Грязная я… Вчера ночью Владька… изнасиловал, взял силком…
Мои руки машинально разжались, и я отпустил девушку. Дверь в купе задергалась — кто-то пытался открыть ее…
2
Похоже, долго грустить, даже после тяжелых оскорблений Любаша не могла. Не тот характер. Проснувшись утром, я услышал из туалетной плеск воды и знакомую песенку про «перепорченные самолеты.
— Подъем, извозчик, есть хочется страшно. Тем более при такой погоде… Передадим посылочку — и за стол.
Над Екатеринбургом — сплошная завеса облаков. Низкие, будто одетые в черные траурные одежды, тучи бесцельно блуждают по небу, поливая город мелким нудным дождиком. Погода
промозглая, не располагающая к прогулкам. Перрон пуст. Лишь изредка, согнувшись под мокрым зонтиком, пробегает к киоску оголодавший пассажир.
У нас с Любашей выхода нет, хочешь, не хочешь, придется покидать вагон, выискивать полную женщину в зеленом не застегнутом плаще с такого же цвета сумочкой в руке. Дополнительно — словесный пароль…
Все списано с классического детектива, исключая трупы и гонки на автомашинах или лошадях… Впрочем, неизвестно, что приготовлено для нас в ближайшем будущем.
Один зонтик — на двоих. Мы с девушкой, тесно прижавшись руг к другу, вышли из тамбура.
— Небось ноги замлели от лежания, — посочувствовала проводница. — Удовольствие от прогулки под таким дождем маленькое…
— Нет, не ноги, — охотно поддержала беседу Любаша, выжидательно поглядывая на видневшееся неподалеку здание вокзала. — Посылочку привезли родственнице, да вот что-то она запаздывает…
— Ежели в посылке продукты, не опоздает… Оголодал народ на периферии, впору собачатиной питаться… Нет, не скажу, всего вдосталь — и мяса, и овощей, и разных деликатесов. Близок ломоть, да не укусишь — цены такие, что впору облизываться да бежать от прилавков подальше. Зарплаты по три месяца дожидаемся… Вот если ваша родственница — бизнесменша или, простите, воровка, не придет, не станет утруждать ножки…
— Вон она бежит! — обрадовано закричала Любаша, показывая на женщину в зеленом плаще, вышедшую из подземного перехода. — Ишь, как торопится!… Тетя Наташа, тетушка Наталочка! Здесь мы, здесь!
Сочетание имен «Наташа-Наталочка» и было словесным паролем, придуманным хитроумным Тихоном. Ему бы детективы писать, а не воровские делишки обделывать!
«Зеленая» женщина поочередно обняла нас, даже прослезилась, артистка. Приняв пакет, долго благодарила, просила передать приветы мифическому Федору и его супруге, братцу с женой, свату и сватье. Наконец распрощалась, снова обслюнявила Любашу и едва прикоснувшись мокрыми губами к моей щеке.
До отправления оставалось чуть больше пяти минут.
— Сбегаем, Коленька, к тому вон киоску, поглядим, чем торгуют здешние коммерсанты. Купишь мне коробку конфет… Ведь купишь, побалуешь сладкоежку?
Я охотно согласился.
Когда возвращались к вагону, заметил в одном из окон злобное, нахмуренное лицо Владьки. Он напряженно следил за нами.
Любаша тоже заметила насильника. Она вызывающе улыбнулась и так плотно прижалась ко мне, что я ощутил упругость ее бедра и груди. Одно это прикосновение будто впрыснуло в мою кровь такую дозу адреналина, что сделалось горячо и тревожно.
Девушка, похоже, тоже поняла мое состояние и вдруг… покраснела. Подумать только, если верить прыщеватому ухажеру, он был с ней близок. Неважно — по согласию или без него, но близок… А она краснеет, уловив волнение мужчины…
Молча, стараясь не глядеть друг на друга, мы прошли в свое купе.
Не успел поезд отойти от перрона, в дверь постучали. Вежливо, едва слышно.
— Кто? — спросил я, не открывая.
— Выйди на минутку, поговорим, — негромко попросил Владька. — Не бойся, не трону.
— Сейчас выйду, — согласился я и прошептал девушке: — Запри за мной дверь и отвори только тогда, когда разрешу…
Любаша согласно кивнула, и что-то положила в карман моей куртки. Я перехватил ее руку… Пистолет! Только этого мне и не хватало! Завяжется драка, набегут милиционеры, и я мигом попаду в кутузку. С оружием не шутят, за него можно отхватить такой срок, что не раз и не два икнется!
— Возьми на всякий случай! — настаивала девушка. — С волками жить, по-волчьи выть… Владька на все способен… Возьми, прошу.
Скрепя сердцем, я согласился. Ни за что не поддамся на провокации — никаких драк. Выслушаю, что скажет прыщавый недоносок, повернусь и уйду.
Владик стоял у окна, повернувшись к нему спиной. Одна рука брошена на узкий подоконник окна, вторая — в кармане.
— Долго прощаешься, — проскрипел он, сузив и без того узкие глаза. — Я уж думал: побоишься выйти…
— Таких подонков, как ты, не боятся, им морды бьют! И я это сделаю обязательно по возвращении. И не наедине, а в присутствии Тихона. Чтоб тот знал, с кем имеет дело! — Несмотря на данные себе обещания, я сорвался с тормозов. — Какой ты мужик? Обычная гнида! Тебя даже бить — никакого удовольствия!
Владик пренебрежительно дернул плечом, но мне показа лось — испугался. Конечно, не моих кулаков и угроз. Каким бы бандитом Тихон ни был, насилия над доверенной мне девушкой он не простит.
— Там будет видно, сявка, кто кому начистит морду… Кончай ругаться впустую и выслушай внимательно, что скажу. Или ты немедля переберешься на мое место, и я без твоего участия разберусь с девкой, или ты… пожалеешь… Если, конечно, сможешь пожалеть, — добавил он тоном, исключающим иное толкование. — Переберешься?
— И не подумаю. Любаша едет со мной по воле Тихона, она доверена мне, и я обязан защитить ее от разных мерзавцев…
Бандит медленно, красуясь, извлек из кармана финку. Огляделся по сторонам — не помешает ли кто задуманной расправе.
Я с той же торжественностью показал ему пистолет.
Финка мигом скрылась в кармане. Любаша права, Владька — трус, ему только с беззащитными стариками и женщинами расправляться.
— Ладно, подожду более удобной обстановки… А машинку советую возвратить Любке, а то ненароком сам себя поранишь…
В конце коридора появилась проводница с пылесосом в руках. Мы разошлись по своим купе.
Я возвратил Любаше пистолет, но она его не взяла.
— Пусть будет у тебя. Это — страшные люди, вернее — нелюди. Им пырнуть ножом человека, будто выкурить сигарету… Прости меня, Коленька, за то, что втянула тебя в грязную историю… Никогда себе не прощу… Очень прошу тебя, берегись, будь
осмотрительным…
Сделал вид — внимательно слушаю, про себя усмехнулся. Как представляет себе она так называемую «осмотрительность»? Ходить с пистолетом в руке? Или на все время поездки спрятаться в туалете? Нет, нет, на такое я не способен. Просто не нужно подставлять спину…
Время тянулось медленно. Читать надоело, да и что читать? Загранбоевики в красочных обложках? Но в них все узнаваемо, двигается по знакомому, до тошноты, плану. Повествование обязательно начинается с убийства. После всезнающий детектив двигается по следам преступника. Подозреваемые, казалось бы, обложенные со всех сторон неопровержимыми фактами, оказываются невиновными, превращаются в овечек. А настоящий убийца выплывает на поверхность только на последних страницах.
Скучно и наивно!
С Любашей мы почти не разговаривали. После признания в том, | что она была изнасилована, чувства отвращения я не испытывал, нет, но во мне угнездились стыд и обида. За что, почему — неизвестно. Ведь кем мне приходится эта женщина? Подруга шефа, случайная знакомая, помощница бандитов в их грязных делишках? На что мне обижаться? Пусть лучше обижается Тихон…
Девушка, будто подслушав мои мысли, снова загрустила. Видимо, ее тоже угнетала обида. На меня, на мое непонимание, возможно, презрение…
Владька постоянно подстерегал нас. Когда бы ни открылась дверь, он — за ней. Заглядывает проводник, предлагая чай — из-за его плеча видна прыщавая физиономия. Выйдем мы с Любашей прогуляться во время длительных остановок — он тут как тут.
Шарит по нашим фигурам понимающим взглядом, кривит губы в многозначительных улыбках.
Ох, до чего же мне хотелось ударить по мерзкой физиономии, смять руками гнусную рожу, заставить наглеца пасть на колени, взмолиться о пощаде.
За несколько часов до прибытия в Красноярск Владька снова вызвал меня в коридор. Хотел отказаться, послать его… по известному адресу, но передумал. Может быть, посланник Тихона в беседе обмолвится о содержимом пакетов. Неизвестность мучила меня почище зубной боли.
— Хочу, чтобы ты узнал, наконец, правду, — шипел Владька, брызгая слюной и прицыкивая. — Авось, тогда сговоримся…
— Не о чем нам сговариваться! Лучше выходи в Красноярске, пересаживайся на встречный поезд и жми с докладом к Тихону. Всем будет спокойнее: и мне, и тебе, и Любаше… Как бы наши переговоры не превратились в мордобой…
— А зачем нам с тобой друг другу морды бить? — пожал Владька плечами, будто недоумевая. — Из-за кого? Из-за этой проститутки?… Нет, извозчик, не хочу я этого… Скрывать н«стану — нравится мне девка, а после того, как я трахнул ее, нравится еще больше… Знаешь, какова она в постели? Артподготовка и взрыв атомной бомбы по сравнению с ней — новогодние ракетки…
Я не выдержал, схватил подлеца за отвороты пиджака, тряхнул так, что его голова закачалась на тонкой шее, как воздушный шарик. Владька выдернул из кармана нож, но я успел перехватить его руку, сжал ее изо всех сил… Нож упал на пол.
— Погоди… остановись… — взмолился прыщавый, тяжел дыша. — Давай поговорим… Потом решай сам: мочить нам друг друга или… пойти на мировую…
Я отпустил его. Ногой отшвырнул нож в сторону служебного купе.
— Ладно, говори. Но на человеческом языке, без грязных намеков. Не дразни меня, а то…
Владька отдышался, потер рукой затылок, одернул измятый пиджак. Я молча следил за ним. Не исключено, что в другом кармане прячется еще одна финка либо пистолет. Права Любаша, ох, как права, предупреждая меня. С такими, как Тихон и его подручные, успокаиваться нельзя.
— Думаешь, кем Любка приходится Тихону? Она — его любовница, подстилка… Не веришь? Черт с тобой, сявка, не верь, но не видать мне родной матушки, ежели вру. Связался он с ней лет пять тому назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Владька посерел, на фоне этой серости еще больше выросли веснушки, конопушки, рытвинки нечистой его кожи. Он медленно угрожающе поднялся с кресла, рука скользнула в карман… Что там, пистолет или нож? Я подстерегал каждое движение парня… Сейчас перехвачу запястье, крутану на излом.
— Коленька, стой на месте, — спокойно предупредила меня Любаша. — Он же первостатейный трус. Смотри — коленки дрожат… Думаешь, он нож ищет в кармане? Как бы не так! Носовой платок потребовался — сопли вытереть! — Она приподняла пистолет — теперь он смотрел прямо в лицо Владьки. — Еще раз повторить? Выметайся! И чтобы впредь сюда не входил. Никогда! Возвратимся в Москву — устрою разборку. На глазах твоего хозяина! Вон, скотина!
И Владька ушел. Не поворачиваясь спиной к грозной противнице — пятясь задом. Я посторонился, пропустил его, задвинул дверь, повернул ручку замка.
Любаша отбросила пистолет и вдруг зарыдала. Беззвучно закрыв лицо руками, содрогаясь всем телом.
Негодяй… Подонок… Господи, какой же он мерзавец!…
Дать бы ей валерьянки — ее нет. Даже сбегать за водой я не мог — нельзя оставлять плачущую девушку. Я сел рядом, обнял ее за плечи.
— Ну что ты, милая, родная… Успокойся, он ушел… Я тебя не дам в обиду…
Девичьи руки легли мне на плечи, мокрое от слез лицо приблизилось к моему, губы раскрылись.
— Коленька, что же мне делать?… Что делать?…
Ничего не понимая, не желая понимать, я приник к раскрытым губам, ощутил встречный поцелуй… Рука заскользила по блузке, расстегивая неподатливые пуговицы…
Но Любаша вдруг отшатнулась, застонала, локтями уперлась мне в грудь.
— Не надо, Коленька… Прошу, не надо… Грязная я… Вчера ночью Владька… изнасиловал, взял силком…
Мои руки машинально разжались, и я отпустил девушку. Дверь в купе задергалась — кто-то пытался открыть ее…
2
Похоже, долго грустить, даже после тяжелых оскорблений Любаша не могла. Не тот характер. Проснувшись утром, я услышал из туалетной плеск воды и знакомую песенку про «перепорченные самолеты.
— Подъем, извозчик, есть хочется страшно. Тем более при такой погоде… Передадим посылочку — и за стол.
Над Екатеринбургом — сплошная завеса облаков. Низкие, будто одетые в черные траурные одежды, тучи бесцельно блуждают по небу, поливая город мелким нудным дождиком. Погода
промозглая, не располагающая к прогулкам. Перрон пуст. Лишь изредка, согнувшись под мокрым зонтиком, пробегает к киоску оголодавший пассажир.
У нас с Любашей выхода нет, хочешь, не хочешь, придется покидать вагон, выискивать полную женщину в зеленом не застегнутом плаще с такого же цвета сумочкой в руке. Дополнительно — словесный пароль…
Все списано с классического детектива, исключая трупы и гонки на автомашинах или лошадях… Впрочем, неизвестно, что приготовлено для нас в ближайшем будущем.
Один зонтик — на двоих. Мы с девушкой, тесно прижавшись руг к другу, вышли из тамбура.
— Небось ноги замлели от лежания, — посочувствовала проводница. — Удовольствие от прогулки под таким дождем маленькое…
— Нет, не ноги, — охотно поддержала беседу Любаша, выжидательно поглядывая на видневшееся неподалеку здание вокзала. — Посылочку привезли родственнице, да вот что-то она запаздывает…
— Ежели в посылке продукты, не опоздает… Оголодал народ на периферии, впору собачатиной питаться… Нет, не скажу, всего вдосталь — и мяса, и овощей, и разных деликатесов. Близок ломоть, да не укусишь — цены такие, что впору облизываться да бежать от прилавков подальше. Зарплаты по три месяца дожидаемся… Вот если ваша родственница — бизнесменша или, простите, воровка, не придет, не станет утруждать ножки…
— Вон она бежит! — обрадовано закричала Любаша, показывая на женщину в зеленом плаще, вышедшую из подземного перехода. — Ишь, как торопится!… Тетя Наташа, тетушка Наталочка! Здесь мы, здесь!
Сочетание имен «Наташа-Наталочка» и было словесным паролем, придуманным хитроумным Тихоном. Ему бы детективы писать, а не воровские делишки обделывать!
«Зеленая» женщина поочередно обняла нас, даже прослезилась, артистка. Приняв пакет, долго благодарила, просила передать приветы мифическому Федору и его супруге, братцу с женой, свату и сватье. Наконец распрощалась, снова обслюнявила Любашу и едва прикоснувшись мокрыми губами к моей щеке.
До отправления оставалось чуть больше пяти минут.
— Сбегаем, Коленька, к тому вон киоску, поглядим, чем торгуют здешние коммерсанты. Купишь мне коробку конфет… Ведь купишь, побалуешь сладкоежку?
Я охотно согласился.
Когда возвращались к вагону, заметил в одном из окон злобное, нахмуренное лицо Владьки. Он напряженно следил за нами.
Любаша тоже заметила насильника. Она вызывающе улыбнулась и так плотно прижалась ко мне, что я ощутил упругость ее бедра и груди. Одно это прикосновение будто впрыснуло в мою кровь такую дозу адреналина, что сделалось горячо и тревожно.
Девушка, похоже, тоже поняла мое состояние и вдруг… покраснела. Подумать только, если верить прыщеватому ухажеру, он был с ней близок. Неважно — по согласию или без него, но близок… А она краснеет, уловив волнение мужчины…
Молча, стараясь не глядеть друг на друга, мы прошли в свое купе.
Не успел поезд отойти от перрона, в дверь постучали. Вежливо, едва слышно.
— Кто? — спросил я, не открывая.
— Выйди на минутку, поговорим, — негромко попросил Владька. — Не бойся, не трону.
— Сейчас выйду, — согласился я и прошептал девушке: — Запри за мной дверь и отвори только тогда, когда разрешу…
Любаша согласно кивнула, и что-то положила в карман моей куртки. Я перехватил ее руку… Пистолет! Только этого мне и не хватало! Завяжется драка, набегут милиционеры, и я мигом попаду в кутузку. С оружием не шутят, за него можно отхватить такой срок, что не раз и не два икнется!
— Возьми на всякий случай! — настаивала девушка. — С волками жить, по-волчьи выть… Владька на все способен… Возьми, прошу.
Скрепя сердцем, я согласился. Ни за что не поддамся на провокации — никаких драк. Выслушаю, что скажет прыщавый недоносок, повернусь и уйду.
Владик стоял у окна, повернувшись к нему спиной. Одна рука брошена на узкий подоконник окна, вторая — в кармане.
— Долго прощаешься, — проскрипел он, сузив и без того узкие глаза. — Я уж думал: побоишься выйти…
— Таких подонков, как ты, не боятся, им морды бьют! И я это сделаю обязательно по возвращении. И не наедине, а в присутствии Тихона. Чтоб тот знал, с кем имеет дело! — Несмотря на данные себе обещания, я сорвался с тормозов. — Какой ты мужик? Обычная гнида! Тебя даже бить — никакого удовольствия!
Владик пренебрежительно дернул плечом, но мне показа лось — испугался. Конечно, не моих кулаков и угроз. Каким бы бандитом Тихон ни был, насилия над доверенной мне девушкой он не простит.
— Там будет видно, сявка, кто кому начистит морду… Кончай ругаться впустую и выслушай внимательно, что скажу. Или ты немедля переберешься на мое место, и я без твоего участия разберусь с девкой, или ты… пожалеешь… Если, конечно, сможешь пожалеть, — добавил он тоном, исключающим иное толкование. — Переберешься?
— И не подумаю. Любаша едет со мной по воле Тихона, она доверена мне, и я обязан защитить ее от разных мерзавцев…
Бандит медленно, красуясь, извлек из кармана финку. Огляделся по сторонам — не помешает ли кто задуманной расправе.
Я с той же торжественностью показал ему пистолет.
Финка мигом скрылась в кармане. Любаша права, Владька — трус, ему только с беззащитными стариками и женщинами расправляться.
— Ладно, подожду более удобной обстановки… А машинку советую возвратить Любке, а то ненароком сам себя поранишь…
В конце коридора появилась проводница с пылесосом в руках. Мы разошлись по своим купе.
Я возвратил Любаше пистолет, но она его не взяла.
— Пусть будет у тебя. Это — страшные люди, вернее — нелюди. Им пырнуть ножом человека, будто выкурить сигарету… Прости меня, Коленька, за то, что втянула тебя в грязную историю… Никогда себе не прощу… Очень прошу тебя, берегись, будь
осмотрительным…
Сделал вид — внимательно слушаю, про себя усмехнулся. Как представляет себе она так называемую «осмотрительность»? Ходить с пистолетом в руке? Или на все время поездки спрятаться в туалете? Нет, нет, на такое я не способен. Просто не нужно подставлять спину…
Время тянулось медленно. Читать надоело, да и что читать? Загранбоевики в красочных обложках? Но в них все узнаваемо, двигается по знакомому, до тошноты, плану. Повествование обязательно начинается с убийства. После всезнающий детектив двигается по следам преступника. Подозреваемые, казалось бы, обложенные со всех сторон неопровержимыми фактами, оказываются невиновными, превращаются в овечек. А настоящий убийца выплывает на поверхность только на последних страницах.
Скучно и наивно!
С Любашей мы почти не разговаривали. После признания в том, | что она была изнасилована, чувства отвращения я не испытывал, нет, но во мне угнездились стыд и обида. За что, почему — неизвестно. Ведь кем мне приходится эта женщина? Подруга шефа, случайная знакомая, помощница бандитов в их грязных делишках? На что мне обижаться? Пусть лучше обижается Тихон…
Девушка, будто подслушав мои мысли, снова загрустила. Видимо, ее тоже угнетала обида. На меня, на мое непонимание, возможно, презрение…
Владька постоянно подстерегал нас. Когда бы ни открылась дверь, он — за ней. Заглядывает проводник, предлагая чай — из-за его плеча видна прыщавая физиономия. Выйдем мы с Любашей прогуляться во время длительных остановок — он тут как тут.
Шарит по нашим фигурам понимающим взглядом, кривит губы в многозначительных улыбках.
Ох, до чего же мне хотелось ударить по мерзкой физиономии, смять руками гнусную рожу, заставить наглеца пасть на колени, взмолиться о пощаде.
За несколько часов до прибытия в Красноярск Владька снова вызвал меня в коридор. Хотел отказаться, послать его… по известному адресу, но передумал. Может быть, посланник Тихона в беседе обмолвится о содержимом пакетов. Неизвестность мучила меня почище зубной боли.
— Хочу, чтобы ты узнал, наконец, правду, — шипел Владька, брызгая слюной и прицыкивая. — Авось, тогда сговоримся…
— Не о чем нам сговариваться! Лучше выходи в Красноярске, пересаживайся на встречный поезд и жми с докладом к Тихону. Всем будет спокойнее: и мне, и тебе, и Любаше… Как бы наши переговоры не превратились в мордобой…
— А зачем нам с тобой друг другу морды бить? — пожал Владька плечами, будто недоумевая. — Из-за кого? Из-за этой проститутки?… Нет, извозчик, не хочу я этого… Скрывать н«стану — нравится мне девка, а после того, как я трахнул ее, нравится еще больше… Знаешь, какова она в постели? Артподготовка и взрыв атомной бомбы по сравнению с ней — новогодние ракетки…
Я не выдержал, схватил подлеца за отвороты пиджака, тряхнул так, что его голова закачалась на тонкой шее, как воздушный шарик. Владька выдернул из кармана нож, но я успел перехватить его руку, сжал ее изо всех сил… Нож упал на пол.
— Погоди… остановись… — взмолился прыщавый, тяжел дыша. — Давай поговорим… Потом решай сам: мочить нам друг друга или… пойти на мировую…
Я отпустил его. Ногой отшвырнул нож в сторону служебного купе.
— Ладно, говори. Но на человеческом языке, без грязных намеков. Не дразни меня, а то…
Владька отдышался, потер рукой затылок, одернул измятый пиджак. Я молча следил за ним. Не исключено, что в другом кармане прячется еще одна финка либо пистолет. Права Любаша, ох, как права, предупреждая меня. С такими, как Тихон и его подручные, успокаиваться нельзя.
— Думаешь, кем Любка приходится Тихону? Она — его любовница, подстилка… Не веришь? Черт с тобой, сявка, не верь, но не видать мне родной матушки, ежели вру. Связался он с ней лет пять тому назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33