А что он мог еще сказать?
— Зато Трифонова повяжем на полном законном основании. И по его свинячьей морде я врежу тоже по праву, — сжимая кулаки, медленно выговорил Сидорчук, и в его голосе прозвучало столько неподдельной ненависти, что услышь его сейчас Сергей — повесился бы в том самом туалете, где он заточкой убил Павлика…
Помолчали, покурили.
Во все времена сыщики, борясь с преступностью, ходили по черте, разделяющей жизнь и смерть. И днем, и ночью, и во время оперативно-розыскных мероприятий, и в постели с женщиной их подстерегали удар ножа, пуля, петля из тонкого шнурка, набрасываемая сзади на шею. Привыкли к опасностям, сжились с ними, как сживаются с неизбежностью. Смирились. На дотошные вопросы журналистов отвечали коротко: такая работа.
С одним примириться не дано — с гибелью друзей, с издевательствами над их телами. И не только с гибелью — я не знаю ни одного товарища по работе, который не носил бы бандитских отметин в виде шрамов, переломанных ребер, зубных протезов.
И пусть Мариам — не из наших сотрудников, не сыщик и не опер, все равно — больно и обидно.
— Спасибо за новость, — ехидно поблагодарил я Николая сквозь стиснутые зубы. — Надеюсь, вторая «новость» полегче…
И полегче, и посложней…
Перед операцией, которую тщательно готовил капитан Гошев, его вызвали в один из «высоких кабинетов». Сам по себе вызов ничего неприятного не предвещал. Начальство переживает, волнуется. Ведь речь идет не о том, чтобы повязать пяток сопливых рэкетиров или парочку карманников — готовится ликвидация сразу двух преступных группировок, во главе которых стоят воры в законе.
Но то, что услышал Николай, настолько поразило его, что он осмелился переспросить. За что и получил строгое внушение.
Оказывается, основная задача заключается вовсе не в ликвидации банд, а в… недопущении кровавой разборки между ними в больнице. За стенами больничных зданий пусть стреляются, режутся, давятся — полная свобода и демократия. Предстоит окружить место разборки омоновцами и не допустить расползания бойни за пределы отведенного места.
Нечто похожее на бойню, во время которой Гошеву и его людям разрешается кричать «Браво!». Но и этого мало. Высокий руководитель настоятельно порекомендовал перед началом разборки изолировать обоих воров в законе и вывести их… в безопасное место. Где и отпустить на свободу…
«Как это — на свободу? — растерянно снова переспросил Гошев. — Ведь — бандиты, и не рядовые…» Начальство смерило нахального капитана презрительным взглядом. Будто студента, забывшего четыре действия арифметики.
«Вы не по званию болтливы, капитан! Прямо не рядовой сыщик, а ведущий телепередачи „Спокойной ночи, малыши“… В порядке исключения поясняю. Правоохранительные органы обязаны соблюдать законы. Это тоже — закон. Причин для задержания воровских авторитетов, или как они еще называются, на сегодняшний день у нас нет. Представьте неопровержимые доказательства их причастности к убийству, насилию, грабежу — дам соответствующее разрешение…»
«Но Указ Президента…»
«Любые указы и постановления следует выполнять разумно. Короче говоря, у меня нет времени читать вам лекцию…»
— Посоветуйте, Семен Семенович, как мне поступить?
— Можешь назвать мне фамилию того начальника? Он из Министерства?
Гошев молча поднял вверх палец. Дескать, берите выше.
— Из Правительства? Палец поднят еще выше.
— Из администрации Президента?
— Да…
Я заколебался. Любой мой совет может быть воспринят приказанием. Пусть и отставной, но — генерал. Если не приказанием, то, как бы он не повлиял на уже сложившееся у Николая решение.
— Только учти, я сейчас не твой начальник, вообще никто, обычный пенсионер. Могу только сказать, как поступил бы сам… Устроит?
— Вполне… Спасибо…
— Не допустить кровопролития в больнице — грамотное и правильное решение. Поддерживаю. Блокировать обоих лидеров враждующих преступных группировок — тоже правильно… Настораживает полученное тобой приказание: отпустить их на свободу. Лично я арестовал бы их и отправил в следственный изолятор. Конечно, начальство, приняв такое решение, имеет свои резоны. Наверху скапливается информация, которая нам с тобой и не снилась… И все же предложение отпустить воров в законе на свободу звучит несколько странно…
— Значит, тот начальник прав?
— Думаю, что нет. Я бы на твоем месте вообще не допустил бы разборки — ни в больнице, ни за ее пределами. И отправил бы обоих лидеров в изолятор. В строгом соответствии с Указом Президента.
— Но это нарушение…
— Человек, который беседовал с тобой, имел право только на рекомендации. Приказать он может министру, но не его подчиненному… А вообще, Коля, поступай, как знаешь. Я просто высказал свое мнение… Ведь за исход операции ответственность несешь ты и только ты…
32
В палату я плелся, будто из перевязочной после того, как хирург поковырялся в ране. Следом, подстраховывая, так же плелся Сидорчук.
Вообще-то по всем законам конспирации мы должны были идти рядышком, мирно беседуя или пересмеиваясь. Но Иван отлично понимает, что сейчас его подшефному не до бесед и смешков. Вот и следует на расстоянии пяти метров, разбрасывая, будто конфетти, комплименты встречным медсестрам и санитаркам.
В палате все, как обычно. Гена изучает потолок, не обращая ни малейшего внимания на сопалатников.
Алексей Федорович беспрерывно курит. Волнуется. Еще бы не волноваться — операция это тебе не укол, что-то там удалят, после сошьют, в спешке там оставят пинцет с ланцетом.
Петро притворяется спящим… Может быть, и не притворяется, а на самом деле видит сладкие сны. Особо тревожиться ему не приходится — шестерка, приближенная к вору в законе, не больше. Это Трифонов в терапевтическом отделении, небось, не спит, трясется от страха
Обстановка накалена до предела. Словно кто-то уже поджег бикфордов шнур, и огонек медленно ползёт по нему к взрывпакетам. Первый и главный — под моей койкой. Ибо генерал в отставке, по мнению Костыля, — основная опасность, которую необходимо побыстрей удалить, пока не расползлись, взрывая все органы бандитской группировки.
Все, кроме Гены, знают подноготную друг друга. И делают вид — ничего не произошло, обычное сожительство больных людей.
Фарид допоздна бродит по коридору. Вопросительно заглядывает в сестринскую и ординаторскую. Вопросов не задает, но они, эти страстные вопросы, так и светятся в его глазах.
— Успокойтесь, больной, — нарочито строго выговаривает ему дежурная сестра. Она не дождалась сменщицы и осталась на вторую ночь. — Вам давно пора спать… Слышите? — отвернувшись, тихо добавила: — Не дури, Фарид, никуда твоя Мариам не денется… Ну, заболел человек — медики и те болеют… Что страшного? Спи спокойно. Утром разберемся…
Фарид тут же вцепился в медсестру, будто паук в муху. Ходит следом в сестринскую, по палатам и — бубнит, бубнит.
— Скажи, пожалуйста, чем заболела Мариам, а? Простудилась или что еще? Где она — в общежитии или в больнице?… Клянусь, увижу — сразу пойду спать… Ни на минуту не задержусь… В какую палату ее положили?… Скажи, пожалуйста, дорогая… Хочешь, на колени встану?
Сестра сделала Гене вечерний укол и направилась к выходу, но Фарид загородил дорогу. Все с тем же вопросом: «Где Мариам?» Девушка отбивалась, как могла. Такого нагородила, столько навыдумывала — с каждым словом запутывалась все больше и больше.
По ее словам, Мариам плохо себя чувствует… У нее что-то по женским делам… Прилегла отдохнуть и уснула. Решили не будить — пусть отоспится… Ничего ужасного — обычное женское недомогание… Что просила ему передать?… Любит, просит не волноваться, отлежится — придет… Еще и насморк замучил… Кашель появился… Дали выпить таблетки, закапали в нос…
— Можно в общежитие сбегаю? — горячился Фарид. — Халат надену теплый, ботинки возьму у Ивана… Разреши, пожалуйста, а? Не разрешишь — все равно убегу…
— Ни за что не разрешу! Возьму и позвоню Федору Ивановичу…
Сестра старалась говорить тихо, но ее одолевала усталость и связанное с ней неизбежное раздражение. Поневоле повышала голос. Фарид почти кричал.
Шум ожесточил Алексея Федоровича. Он рывком сел, опустил на холодный пол худющие ноги. Приглушенно заскрипел:
— Где совесть потеряли, твари безмозглые? Больным не даете спать со своей драной Мариамкой!… Тоже мне нашелся любовник сопливый! Едва на ногах язвенных стоит, а туда ж лезет! Меня завтра станут тупым ножом резать, а они орут…
— Почему тупым? — растерянно спросила девушка.
— У вас только языки острые, — парировал находчивый куряка. — Чего скрываешь, мокрощелка необразованная! Давно бы сказала: в больнице Мариамка, в реанимации и — все дела. Развели канитель до полуночи…
— Как в реанимации?… Почему в реанимации? — бросился к Алексею Федоровичу парень. — Скажи, пожалуйста, что случилось?
Мне показалось, что он сейчас схватит щуплого куряку за грудки и так встряхнет, что из того высыпятся все его секреты. В том числе, и по роду основной «деятельности».
Странно, но трусливый бухгалтер на этот раз не испугался. Схватил костыль и, постукивая им по полу, будто аккомпанируя страшным своим словам, почти завизжал. Громко, торжествующе:
— А ты и не знаешь, блудливый котяра? Машиной помяло твою девку, все четыре колеса по ней проехало!
Я онемел. Откуда ему известно? Кто сказал и для чего?
Позже узнал, что Алексей Федорович подслушал разговор между дежурной и процедурной медсестрами…
Господи, что же сейчас будет!
Ничего не произошло. Получив безжалостный жестокий удар, Фарид покачнулся. Перевел вопрошающий взгляд с куряки на девушку. Та всхлипнула и убежала. Парень понял — его не обманули, бухгалтер сказал правду…
Придерживаясь за спинки кроватей, Фарид подошёл ко мне. Он ничего не видел: ни плачущей в коридоре сестры, ни протянутых к нему рук Гены.
— Как же так, батя, а?… Ведь ты обещал, и я тебе поверил…
Я подавленно молчал. Фарид еще раз окинул палату безумным взглядом, схватил первый попавшийся халат и… исчез.
Сидорчук помчался за ним, возле распахнутой двери нерешительно остановился. Оставлять подопечного без прикрытия он не имел права.
— Что-то вы плохо выглядите, дед, — возвратился он на свое место. — Врача сейчас не дозовешься, пойдемте, провожу к медсестре…
— Позже, — невежливо буркнул я. — Оклемаюсь минут через десяток — проводишь… Кстати, она сама идёт, твоя медпомощь!
Действительно, шмыгая носом, в палату возвратилась заплаканная девушка.
— Алексей Федорович, пойдемте со мной, — все ещё не остыв от обиды за «мокрощелку необразованную», сухо обратилась она к куряке.
— Зачем? — ощетинился тот. — Ежели по дамским делам, стар, не справлюсь. Возьми Ивана. — Завтра утром у вас — операция. Врач назначил,
Я должна побрить операционное поле…
Ворча и возмущаясь больничными порядками, «бухгалтер» стал собираться. Натолкал в карманы обшарпанного халата туалетной бумаги, туда же положил пробирку валидола. Подумал и добавил початую пачку сигарет…
— Кто сегодня дежурит из врачей? — вежливо обратился я к сестре. — У меня болит голова — хочу посоветоваться.
— Примите таблетку анальгина. Сейчас принесу.
— Вы, сестричка, лучше поставьте болящему бухгалтеру клизму — литров на пять, не меньше, — вмешался в беседу Иван. — Очень прошу… А я соседа потихоньку отведу к доктору…
Сестра заколебалась. По всем правилам при плохом самочувствии не больных ведут к врачу, а, наоборот, врачи прибегают в палаты. Но рядом уже стоял на костылях Алексей Федорович, и ей страшно хотелось выполнить просьбу Ивана в отношении пятилитровой клизмы.
— Долго прикажешь изображать памятник доходяге Ганди?
Сестра окинула меня взглядом, видимо, решила, что здесь обойдется без ее помощи, и повела куряку в клизменную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Зато Трифонова повяжем на полном законном основании. И по его свинячьей морде я врежу тоже по праву, — сжимая кулаки, медленно выговорил Сидорчук, и в его голосе прозвучало столько неподдельной ненависти, что услышь его сейчас Сергей — повесился бы в том самом туалете, где он заточкой убил Павлика…
Помолчали, покурили.
Во все времена сыщики, борясь с преступностью, ходили по черте, разделяющей жизнь и смерть. И днем, и ночью, и во время оперативно-розыскных мероприятий, и в постели с женщиной их подстерегали удар ножа, пуля, петля из тонкого шнурка, набрасываемая сзади на шею. Привыкли к опасностям, сжились с ними, как сживаются с неизбежностью. Смирились. На дотошные вопросы журналистов отвечали коротко: такая работа.
С одним примириться не дано — с гибелью друзей, с издевательствами над их телами. И не только с гибелью — я не знаю ни одного товарища по работе, который не носил бы бандитских отметин в виде шрамов, переломанных ребер, зубных протезов.
И пусть Мариам — не из наших сотрудников, не сыщик и не опер, все равно — больно и обидно.
— Спасибо за новость, — ехидно поблагодарил я Николая сквозь стиснутые зубы. — Надеюсь, вторая «новость» полегче…
И полегче, и посложней…
Перед операцией, которую тщательно готовил капитан Гошев, его вызвали в один из «высоких кабинетов». Сам по себе вызов ничего неприятного не предвещал. Начальство переживает, волнуется. Ведь речь идет не о том, чтобы повязать пяток сопливых рэкетиров или парочку карманников — готовится ликвидация сразу двух преступных группировок, во главе которых стоят воры в законе.
Но то, что услышал Николай, настолько поразило его, что он осмелился переспросить. За что и получил строгое внушение.
Оказывается, основная задача заключается вовсе не в ликвидации банд, а в… недопущении кровавой разборки между ними в больнице. За стенами больничных зданий пусть стреляются, режутся, давятся — полная свобода и демократия. Предстоит окружить место разборки омоновцами и не допустить расползания бойни за пределы отведенного места.
Нечто похожее на бойню, во время которой Гошеву и его людям разрешается кричать «Браво!». Но и этого мало. Высокий руководитель настоятельно порекомендовал перед началом разборки изолировать обоих воров в законе и вывести их… в безопасное место. Где и отпустить на свободу…
«Как это — на свободу? — растерянно снова переспросил Гошев. — Ведь — бандиты, и не рядовые…» Начальство смерило нахального капитана презрительным взглядом. Будто студента, забывшего четыре действия арифметики.
«Вы не по званию болтливы, капитан! Прямо не рядовой сыщик, а ведущий телепередачи „Спокойной ночи, малыши“… В порядке исключения поясняю. Правоохранительные органы обязаны соблюдать законы. Это тоже — закон. Причин для задержания воровских авторитетов, или как они еще называются, на сегодняшний день у нас нет. Представьте неопровержимые доказательства их причастности к убийству, насилию, грабежу — дам соответствующее разрешение…»
«Но Указ Президента…»
«Любые указы и постановления следует выполнять разумно. Короче говоря, у меня нет времени читать вам лекцию…»
— Посоветуйте, Семен Семенович, как мне поступить?
— Можешь назвать мне фамилию того начальника? Он из Министерства?
Гошев молча поднял вверх палец. Дескать, берите выше.
— Из Правительства? Палец поднят еще выше.
— Из администрации Президента?
— Да…
Я заколебался. Любой мой совет может быть воспринят приказанием. Пусть и отставной, но — генерал. Если не приказанием, то, как бы он не повлиял на уже сложившееся у Николая решение.
— Только учти, я сейчас не твой начальник, вообще никто, обычный пенсионер. Могу только сказать, как поступил бы сам… Устроит?
— Вполне… Спасибо…
— Не допустить кровопролития в больнице — грамотное и правильное решение. Поддерживаю. Блокировать обоих лидеров враждующих преступных группировок — тоже правильно… Настораживает полученное тобой приказание: отпустить их на свободу. Лично я арестовал бы их и отправил в следственный изолятор. Конечно, начальство, приняв такое решение, имеет свои резоны. Наверху скапливается информация, которая нам с тобой и не снилась… И все же предложение отпустить воров в законе на свободу звучит несколько странно…
— Значит, тот начальник прав?
— Думаю, что нет. Я бы на твоем месте вообще не допустил бы разборки — ни в больнице, ни за ее пределами. И отправил бы обоих лидеров в изолятор. В строгом соответствии с Указом Президента.
— Но это нарушение…
— Человек, который беседовал с тобой, имел право только на рекомендации. Приказать он может министру, но не его подчиненному… А вообще, Коля, поступай, как знаешь. Я просто высказал свое мнение… Ведь за исход операции ответственность несешь ты и только ты…
32
В палату я плелся, будто из перевязочной после того, как хирург поковырялся в ране. Следом, подстраховывая, так же плелся Сидорчук.
Вообще-то по всем законам конспирации мы должны были идти рядышком, мирно беседуя или пересмеиваясь. Но Иван отлично понимает, что сейчас его подшефному не до бесед и смешков. Вот и следует на расстоянии пяти метров, разбрасывая, будто конфетти, комплименты встречным медсестрам и санитаркам.
В палате все, как обычно. Гена изучает потолок, не обращая ни малейшего внимания на сопалатников.
Алексей Федорович беспрерывно курит. Волнуется. Еще бы не волноваться — операция это тебе не укол, что-то там удалят, после сошьют, в спешке там оставят пинцет с ланцетом.
Петро притворяется спящим… Может быть, и не притворяется, а на самом деле видит сладкие сны. Особо тревожиться ему не приходится — шестерка, приближенная к вору в законе, не больше. Это Трифонов в терапевтическом отделении, небось, не спит, трясется от страха
Обстановка накалена до предела. Словно кто-то уже поджег бикфордов шнур, и огонек медленно ползёт по нему к взрывпакетам. Первый и главный — под моей койкой. Ибо генерал в отставке, по мнению Костыля, — основная опасность, которую необходимо побыстрей удалить, пока не расползлись, взрывая все органы бандитской группировки.
Все, кроме Гены, знают подноготную друг друга. И делают вид — ничего не произошло, обычное сожительство больных людей.
Фарид допоздна бродит по коридору. Вопросительно заглядывает в сестринскую и ординаторскую. Вопросов не задает, но они, эти страстные вопросы, так и светятся в его глазах.
— Успокойтесь, больной, — нарочито строго выговаривает ему дежурная сестра. Она не дождалась сменщицы и осталась на вторую ночь. — Вам давно пора спать… Слышите? — отвернувшись, тихо добавила: — Не дури, Фарид, никуда твоя Мариам не денется… Ну, заболел человек — медики и те болеют… Что страшного? Спи спокойно. Утром разберемся…
Фарид тут же вцепился в медсестру, будто паук в муху. Ходит следом в сестринскую, по палатам и — бубнит, бубнит.
— Скажи, пожалуйста, чем заболела Мариам, а? Простудилась или что еще? Где она — в общежитии или в больнице?… Клянусь, увижу — сразу пойду спать… Ни на минуту не задержусь… В какую палату ее положили?… Скажи, пожалуйста, дорогая… Хочешь, на колени встану?
Сестра сделала Гене вечерний укол и направилась к выходу, но Фарид загородил дорогу. Все с тем же вопросом: «Где Мариам?» Девушка отбивалась, как могла. Такого нагородила, столько навыдумывала — с каждым словом запутывалась все больше и больше.
По ее словам, Мариам плохо себя чувствует… У нее что-то по женским делам… Прилегла отдохнуть и уснула. Решили не будить — пусть отоспится… Ничего ужасного — обычное женское недомогание… Что просила ему передать?… Любит, просит не волноваться, отлежится — придет… Еще и насморк замучил… Кашель появился… Дали выпить таблетки, закапали в нос…
— Можно в общежитие сбегаю? — горячился Фарид. — Халат надену теплый, ботинки возьму у Ивана… Разреши, пожалуйста, а? Не разрешишь — все равно убегу…
— Ни за что не разрешу! Возьму и позвоню Федору Ивановичу…
Сестра старалась говорить тихо, но ее одолевала усталость и связанное с ней неизбежное раздражение. Поневоле повышала голос. Фарид почти кричал.
Шум ожесточил Алексея Федоровича. Он рывком сел, опустил на холодный пол худющие ноги. Приглушенно заскрипел:
— Где совесть потеряли, твари безмозглые? Больным не даете спать со своей драной Мариамкой!… Тоже мне нашелся любовник сопливый! Едва на ногах язвенных стоит, а туда ж лезет! Меня завтра станут тупым ножом резать, а они орут…
— Почему тупым? — растерянно спросила девушка.
— У вас только языки острые, — парировал находчивый куряка. — Чего скрываешь, мокрощелка необразованная! Давно бы сказала: в больнице Мариамка, в реанимации и — все дела. Развели канитель до полуночи…
— Как в реанимации?… Почему в реанимации? — бросился к Алексею Федоровичу парень. — Скажи, пожалуйста, что случилось?
Мне показалось, что он сейчас схватит щуплого куряку за грудки и так встряхнет, что из того высыпятся все его секреты. В том числе, и по роду основной «деятельности».
Странно, но трусливый бухгалтер на этот раз не испугался. Схватил костыль и, постукивая им по полу, будто аккомпанируя страшным своим словам, почти завизжал. Громко, торжествующе:
— А ты и не знаешь, блудливый котяра? Машиной помяло твою девку, все четыре колеса по ней проехало!
Я онемел. Откуда ему известно? Кто сказал и для чего?
Позже узнал, что Алексей Федорович подслушал разговор между дежурной и процедурной медсестрами…
Господи, что же сейчас будет!
Ничего не произошло. Получив безжалостный жестокий удар, Фарид покачнулся. Перевел вопрошающий взгляд с куряки на девушку. Та всхлипнула и убежала. Парень понял — его не обманули, бухгалтер сказал правду…
Придерживаясь за спинки кроватей, Фарид подошёл ко мне. Он ничего не видел: ни плачущей в коридоре сестры, ни протянутых к нему рук Гены.
— Как же так, батя, а?… Ведь ты обещал, и я тебе поверил…
Я подавленно молчал. Фарид еще раз окинул палату безумным взглядом, схватил первый попавшийся халат и… исчез.
Сидорчук помчался за ним, возле распахнутой двери нерешительно остановился. Оставлять подопечного без прикрытия он не имел права.
— Что-то вы плохо выглядите, дед, — возвратился он на свое место. — Врача сейчас не дозовешься, пойдемте, провожу к медсестре…
— Позже, — невежливо буркнул я. — Оклемаюсь минут через десяток — проводишь… Кстати, она сама идёт, твоя медпомощь!
Действительно, шмыгая носом, в палату возвратилась заплаканная девушка.
— Алексей Федорович, пойдемте со мной, — все ещё не остыв от обиды за «мокрощелку необразованную», сухо обратилась она к куряке.
— Зачем? — ощетинился тот. — Ежели по дамским делам, стар, не справлюсь. Возьми Ивана. — Завтра утром у вас — операция. Врач назначил,
Я должна побрить операционное поле…
Ворча и возмущаясь больничными порядками, «бухгалтер» стал собираться. Натолкал в карманы обшарпанного халата туалетной бумаги, туда же положил пробирку валидола. Подумал и добавил початую пачку сигарет…
— Кто сегодня дежурит из врачей? — вежливо обратился я к сестре. — У меня болит голова — хочу посоветоваться.
— Примите таблетку анальгина. Сейчас принесу.
— Вы, сестричка, лучше поставьте болящему бухгалтеру клизму — литров на пять, не меньше, — вмешался в беседу Иван. — Очень прошу… А я соседа потихоньку отведу к доктору…
Сестра заколебалась. По всем правилам при плохом самочувствии не больных ведут к врачу, а, наоборот, врачи прибегают в палаты. Но рядом уже стоял на костылях Алексей Федорович, и ей страшно хотелось выполнить просьбу Ивана в отношении пятилитровой клизмы.
— Долго прикажешь изображать памятник доходяге Ганди?
Сестра окинула меня взглядом, видимо, решила, что здесь обойдется без ее помощи, и повела куряку в клизменную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24