Залы гудели на подобии ульев, в которые бросили горящую паклю. В павильоне не продохнуть. Но, несмотря на подходящую обстановку, Панкратову не удалось улизнуть в кассовый зал местных авиалиний. Иван и Сергей намертво блокировали выходы, Света вцепилась в руку Андрея.
— Вы пообещали мне помощь, — напомнила она, вытирая немедленно выступившие слезы. — Я надеюсь…
— Конечно, конечно, — торопливо подтвердил Панкратов, оглядываясь в поисках куда-то исчезнувшего плешивого. — Вот только навещу… одно место…
— Я с вами… Боюсь остаться одна в такой толчее…
— Пошли, — ехидно пригласил Андрей, направляясь к туалетам. — Только придется подождать меня снаружи…
Оставшись в туалете один, Андрей торопливо открыл чемоданчик, достал из него парик, фасонистые усики. Вывернутая на изнанку куртка и рыжая шапка дополнили маскарадный костюм. Неуверенная походка больного человека, согнутая спина, прижатые к бокам руки и болезненное покашливание сделали сыщика неузнаваемым.
Все сошло, как нельзя лучше.
Света обошла «инвалида» равнодушным взглядом, парни расступились, освободив дорогу старому, смертельно больному старику, плешивый так и не появился. Именно его исчезновение сейчас больше всего тревожило сыщика. По всем, писанным и неписанным законам жанра тот просто обязан в столь ответственный момент находиться в центре разворачивающихся событий.
А его не было.
Сохраняя прединфарктый вид, Андрей ещё раз пытливо огляделся вокруг, десяток минут посидел в зале ожидания. Барышня и два кавалера настойчиво блокировали выход из туалета. Видимо решили — «клиента» от страха понос прохватил — бедняга, не опростается. Пусть не волнуется — «заботливые» соседи по самолетному салону ни за что не оставят его в беде.
В кассовом зале местных авиалиний сумрачно и грязно. Может быть, по причине мрачности, а может быть торжествуя победу, Панкратов не заметил девичью фигурку в черном монашеском платке, притаившуюся неподалеку от кассового окошечка.
— Один билет на первый рейс до Кокошино.
Панкратов произнес эти роковые слова достаточно тихо, но, к несчастью, кассирша была полуглухой и громко переспросила. Так громко, что девица вздрогнула. То ли от неожиданности, то ли от радости.
— Вам — в Кокошино?
На площади Светка сбросила темный платок и белокурые кудряшки рассыпались вокруг полудетского кукольного личика. Давалке ужасно захотелось сбросить надоевшую маску скромницы и тут же на площади сплясать бешенный ритмический танец неизвестного происхождения, но зато известного назначения.
Ничего подобного она не совершила — до сердечных спазм и поддергиваний в животе боялась всевидящего помощника нового своего босса.
— Гляди-ка Ваня, кого встретили? Это же редкая удача: конкурент сам вышел на нас.
Парни подхватили Светку под руки и быстренько доставили в укромное место.
— Быстро — куда летит фрайер? И не финти, если хочешь остаться красивой.
Вместо букета цветов дали понюхать аромат ножа.
Насмерть перепуганная проститутка все выложила. От «А» до «Я»…
Глава 18
Предвидение Корнева оправдались, Петруха решил ожениться. Сколько не уговаривал его отец потерпеть до осени — традиционного времени свадеб, парень уперся на своем. Только весной, никаких осенних месяцев! Будто завертелся в молодом мужике зловредный червяк, так и толкает его, так и грызет нутро.
Пришлось покориться. Мать, как водится, всплакнула, вызнала имя избранницы. Как-то под вечер заманила девку в баню, оглядела, попытала о своем, о женском.
— Девка справная, — шептала ночью на ухо мужу. — В теле. И умишко какое-никакое имеется. Пусть Петруха оженится, можа в разум парень войдет, перестанет по вдовам да молодухам шастать…
Права мать, ох, и права же! Жаден Петька до женского сословия, ни одной юбки мимо не пропустит, чтобы не оглядеть да ощупать. Редко дома ночует, стервец, больше спит на чужих подушках.
— Порешили — женись, охломон, — обозначил свое согласие Корнев. — Съездим в тайгуе, приволокем бревен, подправим избу и свадебку справим. По человечески, по корневски, так штоб Сидоровка запомнила: Павлуха не чета жадюгам. Таким, к примеру, как дружок твой закадычный, дерьмовый Артюшка с грязным языком…
Ехидный Артемка в»елся в печенку Корневу с тех пор, когда таежник обмишурился с древним скитом, Да так в»елся, что при одном виде парня у немолодого мужика «кишки брехали» и мосластые руки сжимались в пудовые кулаки.
— А к чему, батя, ехать в такую даль? — развалившись на сене, устилавшем дно телеги, спросил Петруха. — Иди рядом с Сидоровкой осины не те? Токо лошадей мучишь…
Телега ползла по раскисшей дороге, переваливаясь с боку на бок, разбрызгивая грязную воду.
Взорванные невесть какой сатанинской силой избушки древнего скита все ещё привлекали к себе Корнева. Будто почерневшая, обожженная земля таила в себе некий магнит. Отсюда и желание поглубже забраться в таежную глухомань, где растут такие же деревья, как и рядом с поселком.
— Неохота на зуб к милиции да лесникам попадаться, — не глядя на сына, пробурчал Корнев. — Они нынче злые — мигом засудят. Кажный пенек метят, за кажной веткой глядят… Около скита ходить боятся — нечистое место…
— А ты не боишься?
Павел подхлестнул заленившуюся кобылу.
— Оттучился я бояться, паря. С тех самых пор, как нелюди отстреливали меня из автоматов…
Помолчали. Петруха мечтал о предстоящей свадьбе, отец вспоминал схватку с неизвестными. Бог миловал, промахнулись тогда бандюги, не достали пулями. Все же, интересно, зачем понадобилось им убивать мирного охотника?
Сколько не размышлял об этом Корнев, сколько не придумывал причин, все они сходились в одну точку: он стал нежелательным свидетелем откровенного разговора лобастого мужика со стариком, запуска в небо какой-то ракетки.
— Слыхал, взорвали не токо избушки скита — райотдел на распыл пустили, — Петруха сменил неприятную для отца тему. — Тихо раньше было у нас, ныне — закружилось. В том райотделе, бают, следователя, прокурора да уловленного бандюгу — в лохмотья.
Корнев насторожился. О взрыве в милиции он, конечно, слышал от баб, возвратившихся из райцентра, где они сбывали мороженную ягоду и разную всячину, покупали немудренные наряды. Но вот о гибели ментов и бандюги не было сказано ни полслова.
— Откуда знаешь?
— Артюха баял…
Как всегда, упоминание имени зловредного парня вызвало у Корнева приступ негодования. Повсюду — этот пронырливый негодник с приторно ехидно улыбочкой! Но злость отступила под давлением других мыслей. Вспомнилась встреча в ментовском коридоре с начальником райотдела. Неужто и его тоже взорвали?
Вот нелюди, сатанинское отродье! Сами не живут и другим мирно жить мешают. Ежели ментов с прокурорами по стенам размазывают, что сотворят с простым охотником, попадись тот им в руки?
— Как станем вдвоем венец подводить? — заглушая тревожные мысли, спросил таежник сына. — Осилим, как думаешь?
— Не сдюжим — помогут. Тот же дед Опанас или… Артюха, — помедлив, выдал Петр ненавистное отцу имя. — Зря ты так на него, батя, мало что бывает меж людьми, зачем зубатиться, вцепляться в глотки?… Хошь, повинится Артюха, при всем обчестве повинится?… Он же добрый до невозможности, токо позубоскалить любит…
Не отвечая, Корнев подстегнул лошалей.
Начинался Настасьин распадок — самое гиблое место, трясина. Избави Боже, засядешь по ступицы, изваляешься в грязи пока выберешься. Дальше — взлобок, там потверже…
Странное название распадка пришло от отшельничихи бабки Настасьи, злобной старухи, ненавидящей все живое. Она являлась проезжим мужикам в образе обнаженной красавицы-девки, увлекала их в гиблые места и душила. Женщин и детей приманивала, разбрасывая перед ними сласти и яркие наряды.
Никто не мог справиться с вампиром-бабой, не помогали заклятья и молитвы, воздвигнутый над распадком бревенчатый крест сгорел без остатка. Именно тогда старцы-староверы на взлобке над распадком построили свой скит. Прилюдно поклялись извести бесовые силы.
Долго боролись с нечистью. Молитвой и постом, водосвятием и молитвами. Когда поняли бесполезность задуманного, бросили построенные избушки и подались в другие места…
Вот и решил таежник заготовить лес для ремонта избы на взлобке неподалеку от бывшего святого места.
Когда телега добралась до середины распадка, негромко хлопнул выстрел. Корнев подпрыгнул и повалился на сына, защитив его собой от второй пули. Петруха выбрался из-под ставшего тяжелым отцовского тела, не выпуская прихваченное ружье, скатился в придорожные кусты.
Новые проделки колдуньи? А с каких пор бабка Настасья научилась орудовать ружьишком?
По другую сторону дороги дрогнули ветви березы…Вот где схоронился убийца!… Ну, погоди, нехристь… Парень тщательно выцелил дрогнувшую ветку… Есть! Пуля охотника попала пуделевскому боевику в грудь. Захлебываясь кровью, он не двигался. Понимал — нужно собрать оставшиеся силы и убить свидетеля расправы… Потом уж перевязаться и ползти к привязанному в чащобе коню.
Петруха перевернул неподвижное тело отца… Мертвый… Батя, как же получилось, кому нужна была твоя жизнь?
До боли сжимая зубы, Петруха подошел к телу убийцы, наклонился к нему, перевернул на спину. Неожиданно бандит привстал, острый нож вошел в горло парня. Боевик захрипел и свалился рядом с жертвой…
К вечеру Корневы не возвратились. Мало ли что могло их задержать — телега сломалась или не нашли подходящих лесин. К утру возвернутся, никуда не денутся. Когда поутру мужики не приехали, Наталья бросилась к соседу, старому Опанасу.
— Чует душенька, не к добру все это, — с трудом удерживаясь от слез, путалась она в словах. — Порешил мужик рубить лес около сожженного скита. Баял: тама наилучший сосняк… И вот — как провалились…
Она ожидала насмешливой ругани старого таежника: баба завсегда не головой думает — стыдным местом, никуда твои мужики не денутся, иди готовь самогон и закуску. Но старик воспринял бабьи оханья вполне серьезно. Поворошил седую бороду, поерзал вверх-вниз лохматыми бровями,
— Баешь, на взлобок подался, што за Настасьиным распадком? Понесло Павлуху в сатанинские места… Ну, да, ничего, авось пронесет… Сичас скликну мужиков, съездим, поглядим… Баламутина твой Пашка и дуролом. Вишь, чего удумал — от скита бревна волочь, поближе не нашел места, тайги ему мало, недоумку косолапому…
Не прошло и получаса, как четверо мужиков на подседланных конях побежали к скиту…
— Бой в Крыму, Крым в дыму, — ошалело бормотал Артем, оглядывая взлобок. — Кто ж так расстарался?
— Вон тот нелюдь, — показал Опанас плетью на труп пуделевца. — Петруха подбил его, а сам не уберегся — подставился под нож… Мужики, ничего здеся не трогать! — прикрикнул он. — Витюня, скачи на лесоучасток, звони в Кокошино. А мы постережем — как бы друзьяки ентого ирода не прибежали его выручать…
Опанас, сопя и поругиваясь, уселся на обгрызанный пень, скрутил цигарку. Мужики устроились вокруг деда, тоже задымили, отводя взгляды от трупов и держа под рукой заряженные жаканами берданы.
— Чего примолкли? Иль мертвых видать не доводилось? Разжигай костерок, ставь чайник. Пока милиция доберется — чайку изопьем… А ты, Артюшка, добежи до верхотурья, оглядись. Как бы нехристи нас не побили…
Защумел, затрещал таежный костерок, пережевывая сухой хворост и отжившие свое ветки. Из заплечных мешков и котомок появились на свет Божий черняшки, мясо, сало…
К вечеру появилась милиция. До Сидоровки сыщики доехали на вездеходе, который охотники ехидно переименовали в «мелкоход», от поселка до распадка — на телеге.
Стелла оглядывала трупы с ужасом и сердечной болью. Она не сомневалась — к трагедии приложил руку её Петя… Петенька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55