Вопросы сформулированы заранее. Еще когда я шел в гости.
— Мне кажется, что в твоей семье… особые отношения… Будто в армии: командир приказывает, солдаты повинуются.
— Разве это плохо?
— Не то, что плохо — непривычно… Откуда это у вас?
— На первый твой вопрос отвечать отказываюсь. Просто не хочу. Отношения в нашей семье касаются только нас троих и никого больше!
Вот так тебе, новоявленный психолог! Мордой — в лужу! Ничем возразить я не могу — действительно, в каждой семье той законы… Не посвящать же девушку в причины, вынуждающие меня спрашивать!
— Извини. Поверь, я ничего плохого не думаю… Просто завидую Сергею Сергеевичу, — неуклюже вывернулся я. — Мне бы такую жену…
— Ты хочешь, чтобы я поверила в то, что ты в тридцать лет еще не женат? Неужели считаешь меня настолько глупой?
Разговор начинает принимать нежелательный поворот. Но от заданных Ольгой вопросов не уйти. Тем более, что в самые ближайшие дни мною запланирована еще одна встреча на совершенно другую тему…
— Я действительно не женат. Верить или не верить — твое дело… К тому же то, что я тебе только что сказал — не вопрос, а совсем иное.
— Жду вопросов.
Спросила — как оттолкнула. Дескать, я ожидала совсем не такого разговора, но если ты его затеял, перейдем на полную официальность… Или — расстанемся…
И я заспешил. Расставаться не хотелось, неизвестно, когда придется встретиться для официальной беседы во второй раз.
— Скажи, Оленька, что пообещала достать для твоего отца покойная Екатерина Анатольевна?
— Набор приспособлений для резьбы по дереву. Стамески, пилки, лобзики… Разве возбраняется?
Сразу видно — врет. Придумала на ходу… Но отругать за ложь, оскорбить — не могу. Оленька — есть Оленька…
— Мы договорились о полной откровенности…
— Почему ты решил, что я не откровенна?
Вторично — в лужу! Аж, брызги во все стороны! Если б она лгала — подобных вопросов не было бы… Значит, набор инструментов! А я, дурень, нафантазировал: копии с секретных чертежей… дубликаты ключей от «секретки»… сообщение резидента… Эх, Димка, Димка, заносит тебя на поворотах… Видел бы Малеев своего сексота — высек бы его, словно нашкодившего мальчишку.
— Ответ устраивает? — прошелестел в ночи ехидный смешок.
— Вполне… Скажи, в ночь убийства Гордеевой отец с Валерой выпивали?
Ольга остановилась. Носком сапожка начертила что-то на тропинке. Стерла. Мне показалось — колеблется, не знает, что ответить. Я тоже остановился. Пряча спичку в кулаке, прикурил. Подталкивать, повторяться не стану, пусть решает сама.
Девушка заговорила. Глухо, недовольно. Голос, обычно звонкий, осел.
— Отец вообще не пьет. Мама уже говорила об этом, да ты и сам убедился — даже наливку отстраняет… Пришла я после той ночи, когда мы с тобой расстались, а мама бутылки прячет в шкаф. Сергей Сергеевич с мастером сидят, пьют чай… Еще что тебя интересует?
Понятно… Вернее, ничего не понятно. Зачем было покупать водку? Чтобы в шкаф спрятать? Или… чтобы показать мне — выпивали, дескать. Ведь Курков в конторе тогда признался…
Но возвращаться к этому вопросу я не решился. Пусть Оленька думает — все для меня ясно.
У меня остался самый главный вопрос. Все предыдущие — разминка. Боялся — задам его первым, Ольга повернется и уйдет… Сейчас выхода нет, нужно решаться. Это для меня — будто прыжок с вышки в воду. Прыгнул, и назад хода нет, пусть даже знаешь: утонешь, разобьешься.
— Во сколько ушел Сичков?
— Они ушли вместе часов в двенадцать ночи. Сергей Сергеевич сказал: пойду, провожу гостя, не ждите, укладывайтесь…
— А когда Сергей Сергеевич возвратился?
— Я не могла уснуть — читала часов до двух ночи. Его еще не было. Уснула. Больше ничего не знаю…
Помолчали. Позади нас спало подсобное хозяйство. Впереди — сонно вздыхали березки, обнимая друг друга ветвями. Непроизвольно я обнял девушку за плечи, привлек к себе. Оленька не сопротивлялась, лишь предупредительно положила мне на грудь теплые ладошки. Одно дерзкое мое движение — резко оттолкнется и улетит к звездам. Попробуй, отыщи ее там.
Осторожно — не дай Бог спугнуть! — нашел девичьи гу6ы, несильно прижался к ним. Они вздрогнули и… раскрылись. Ладони легко скользнули по моей груди, и сошлись на затылке… Звезды, деревья, сопки, сумрачные силуэты домов — все это закружилось в хороводе и исчезло.
В мире царила одна Оленька!
4
Как обычно, проснулся рано. Лежал, крепко сомкнув веки, боясь спугнуть удивительно приятный сон. На тумбочке суматошно вскричал транзистор. Это Сережкин пытается разбудить заспавшегося прораба. Ничего у тебя, милый, не получится — в запасе еще около пятнадцати минут. И снится мне Оленька.
— Заболел? — ядовито спросил командир роты, стараясь стянуть с меня одеяло. — Или решил малость проволынить? Личный состав вкалывает, а прораб дремлет. Сюжет для «Крокодила».
— А почему командир роты не вместе с личным составом? — не открывая глаз, спросил я. — Это разве не сюжет?
— Нет. Учти, что командир роты уже на разводе побывал… Будешь подниматься либо позвать Джу?
— Помолчишь или прикажешь заткнуть рот портянкой? — не на шутку обозлился я, окончательно просыпаясь. — Шагай лучше к личному составу и обеспечь высокую производительность труда.
— Ладно, — легко согласился Сережкин. — Чайник на столе, каша — под полушубком. Восстанавливай потерянные ночью силы…
Благополучно увильнув от брошенного сапога, капитан с хохотом выскочил из сторожки.
В открытую дверь проскользнул Джу. Любовно порычал. В переводе это означало: пора подниматься, хозяин. Собака удивительно чувствует время, заменяет мне будильник… Действительно, пора подниматься. Но как же не хочется расставаться с Оленькой!
Делаю вид — сплю. Даже похрапываю. Джу осторожно стягивает с меня одеяло. Я по-прежнему не шевелюсь. В собачьем рычании появляются недовольные нотки. Потеряв терпение, собака прикасается мокрым носом к моему уху и оглушительно гавкает. От неожиданности я подпрыгиваю.
Обычная утренняя игра закончилась. Начинается привычный трудовой день… Нет, вру, не привычный — с сегодняшнего дня рядом со мной Оленька. М о я Оленька» — произношу я вслух. Джу недоумевает — что он должен делать в подобной ситуации: радоваться или возмущаться?
Проглотив полтарелки остывшей каши и запив ее стаканом остывшего чая, я тороплюсь в контору. По армейскому — в штаб.
Что запланировано на сегодня?
В первом котловане завершен монтаж стеновых блоков, уложены плиты перекрытия, начата обваловка. Одновременно внутри выкладываются перегородки, монтируются стальные двери.
Ничего страшного! Даже такой неуч, как Сичков, не напортачит…
Кладка стен штаба? Курков на посту, брак не пропустит. Кроме него, имеется сержант-мастер…
Заняться нарядами? Не хочется. Впереди — целых полмесяца, успею, и открыть их и закрыть.
Перебрав в уме прорабские заботы, переключаюсь на заботы сексота.
Малеев просил сблизиться с кладовщиком. Почти выполнено, развивать уже сложившиеся отношения мне не хочется. Никифор Васильевич вцепится не хуже таежного клеща, примется перебирать прожитую жизнь, обязательно погордится знакомством с бывшим министром обороны. Все это старательно раскрасит во все цвета радуги, вылижет болтливым твоим языком…
По-моему, уже упоминал: в жизни имеются обязанности приятные и неприятные. Те и другие положено выполнять…
Но как же подступиться к старику, избежав его многосерийных рассказов?
Весь день я ходил по складу и думал… Напроситься в гости? Этот метод уже опробован на Куркове и дал определенные результаты. Но Курков, по моему мнению, более доступен и менее хитёр. С Никифором Васильевичем подобный фокус может вызвать подозрение. Кладовщик мигом раскусит особую мою заинтересованность и сделает из этого неприятные для меня выводы. Кроме того, он — пожилой человек, я перед ним — юнец. Что может быть общего?
Так и не решил поставленной задачи.
После обеда окольцевал меня Дятел.
Заманив в крохотный свой кабинет, долго и нудно втолковывал, что нам предстоит сделать за оставшиеся две недели месяца. Чтобы оседлать спущенный план. Сообщил: звонил Анохин, предупредил: выдать на-гора не менее ста десяти процентов. Кровь из носу, а выжать!
Ох, уж эти планы! Кто их только выдумал? Дали бы мне волю — ноги перевязал бы с руками, голову пришил к задней части тела.. Но раз существует планирование — приходится вкалывать!
Вытащил в контору Сичкова — до вечера втолковывал крупногабаритному мастеру поставленную задачу. Валера согласно кивал головой, невразумительно похрюкивал. Не уверен, что он правильно понял меня, но мои силы были на исходе и я физически не мог убеждать мастера дальше. Это неутомимый Дятел способен клевать и клевать без конца, а я — обычный задерганный прораб…
Субботним утром, так и не отыскав путей подхода к кладовщику, взял я ружьецо, набил карманы патронами и позвал овчарку. Говорят, что на соевом поле фазанов развелось — видимо-невидимо. Охотнику — удовольствие, Джу разминка. Это ему не одеяло с меня стягивать — пусть побегает, попотеет.
Овчарка по щенячьи запрыгала, норовя облизать лицо хозяину. Пришлось прикрикнуть. Дескать, ведешь себя не солидно, не дворняга ведь беспородная — пограничный пес. Пусть даже в отставке, по причине боевого ранения.
Охоту на фазанов я полюбил, как говорится, с первого свидания. А произошло оно, когда недавно принятый на работу в качестве кладовщика местный житель Никифор Васильевич пригласил меня прогуляться по лугам и перелескам. Просто так, без особой цели, размять ноги, почистить одуревшие в духоте легкие.
Когда я зашел за ним, охотник уже был готов. В сапогах с короткими голенищами, куртке, видимо, перешитой из старого пальто, и заячьей шапке, лихо сдвинутой на правое ухо. За спиной — заплечный мешок. В руках по ружью.
— Ежели нам встретится, какая никакая живность, — пояснил он. — К тому же не люблю, страсть, как не люблю, гулять без дела. Леность это и растление умственных способностей!
Никифор Васильевич изо всех сил старался показать свое образование и культуру. Чтобы новый прораб, как, впрочем, и начальник участка, сполна оценили, какого необыкновенного человека взяли на службу.
Не знаю, как Дятел, а я оценил.
Кладовщик оказался нудным и прижимистым. Без накладной, снабженной всеми атрибутами документа: подписями, печатями, штампами, — он не выдаст даже одного ржавого гвоздя. Помню, один сержант-мастер на колени становился, клялся-божился, что, как только появится начальник — накладная будет мигом подписана. Слезно взывал к совести, ведь люди стоят из-за отсутствия лопат, дерьмовых лопат, стоимость которых не идет ни в какое сравнение со стоимостью простоя.
— А ты на меня не дави, — спокойно отвечал Никифор Васильевич. — Я тебе не виноград — соку не выжмешь. Сколько можно талдычить — без подписи начальника не дам. Хоть все вы там кидайтесь в простои — не выдам…
И подобных случаев знаю я много.
Проживал Никифор Васильевич в собственном доме, неподалеку от прирельсового склада участка. Позже, побывав у кладовщика в гостях, я не уставал удивляться его отношениям с женой. Именовал он ее кратко «мать», и разговор ограничивался редкими приказными словами: подай… принеси… убери. Дети с ними не жили: сын, но словам Никифора Васильевича, служил где-то на заставе в Средней Азии, дочь жила под Москвой.
Дома и на складе старик терял обычную свою многословность, замыкался в себе. Горделиво расхаживал по двору или между стеллажами, поправляя что-то, укладывая. Всем своим видом, показывая окружающим, что сейчас он не болтливый старый дед, а — хозяин, властелин. Не дай Бог, кому-нибудь сделать ему замечание — старик мигом ощетинивался, верхняя его губа с короткими усиками поднималась, обнажая острые, совсем не стариковские зубы… «Кхе, — презрительно выпаливал он по адресу непрошеного советчика либо критика, если, конечно, тот не принадлежал к числу руководителей участка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37